Чтение 75–й страницы книги ~Старый год~

раскается, тебе, императрица, об этом не скажет. Хотя ты у нас - вдовствующая
императрица. Тогда придется дать молодому человеку титул. Как насчет графа?
Граф Чехонин тебя устраивает? Учти, что я теперь и.о. императора. Но добрый.

Мы обнялись с Егором. Он сказал:

- Позвони маме. Наври ей о секретной.экспедиции... Потом я поцеловался с
Люсей. Она ревела в три ручья и измочила меня слезами.

Егор положил руку на плечо доктору. Они медленно пошли к университету.
Егор остановился, посмотрел на меня и сказал:

- Не забудь главного: мы будем ждать вас здесь месяц. Если никто не придет
- мы поедем в Петербург. Там, говорят, есть нормальные люди.

- Хорошо, - ответил я. И подумал: как же он отсчитает месяц?

Потом они втроем пошли вдоль забора к университетской библиотеке, а мы
повернули налево, к театру.

В театре нам пришлось ждать долго, часа три, не меньше. Чтобы не потерять
ощущение времени, я старался считать до тысячи, я сбивался, отвлекался на
разговоры. Кюхельбекер вдруг начинал задавать вопросы, в основном о современной
армии. Его забавляли наши поражения в Чечне.

Было пыльно, сумрачно, единственная свечка, зажженная Соней, которая при
ее свете умудрялась читать, робко трогала желтым светом вертикальные полосы
кулис.

- В следующей посылке, - говорил комкор, - желательно лично для меня
включить справочник по форме одежды российской армии. Я слышал, что для
генералов армии ввели одну большую звезду на погонах. Почему? Ведь так они
уравниваются в форме с маршалами? Тогда я не представляю, как вы намерены
отличать маршала от генерала армии. Ну как?

Я не задумывался об этом. Среди моих знакомых не было ни одного маршала.
Хотя вот завелся комкор.

- Вопрос второй - остались ли сапоги в парадной форме? Нет-нет, не
отворачивайтесь, Георгий. Постарайтесь вспомнить. Мне это принципиально
важно...

Заныл, зашевелился Денис.

- Что? - спросил я. - Он чувствует?

- Нет, - сказала Соня. - Он пить просит. Из кармана своего широкого платья
она достала бутылочку, вытащила пробку и дала Денису. Он начал с удовольствием
хлюпать, пить, совсем как грудной ребенок. Соня погладила его по голове.

- Вы уверены, что будет окно? - испугался я. А вдруг мы так и будем сидеть
неделями, месяцами в ожидании... И тогда я тоже, как и Люся, лишусь возможности
возвратиться домой.

Соня поднесла свечку к глазам Дениса. Она долго вглядывалась в его глаза.

- Скоро, - сказала она наконец.

- Да и я говорю: скоро. У меня же есть таблицы, - сказал Кюхельбекер.

- А можно, я их возьму с собой? - без надежды на положительный ответ
спросил я.

- У вас там тоже есть таблицы.

- Да, конечно.

Я думал, что Егору, должно быть, страшно. И наверное, хочется прибежать к
нам, сюда, и вместе со мной вернуться. Самое грустное - он об этом сейчас не
думает: через какое-то время он сочтет виновной во всем Люсю и не простит ей
собственного самопожертвования.

- Вы можете погулять, - сказала Соня. - Еще не начинается.

- Пошли выйдем, - сказал Кюхельбекер. - Попрощаешься с нашей страной.

Мне не хотелось отходить далеко от Сони, но какая-то бравада заставила
меня последовать за Кюхельбекером наружу. Впрочем, темнота закулисья тоже
угнетала меня.

- Когда еще вернетесь, - сказал Кюхельбекер, стоя рядом со мной в дверях
театра. Жемчужное небо бежало низко над головой, воздух был тих и неподвижен. -
Я бы тоже хотел вернуться, - продолжал он. Но, наверное, это вызвано
любопытством. На самом деле мне нечего делать там, у вас. Здесь же я думаю, что
смогу многого достичь.

- А какие у вас планы?

- Я намереваюсь расширить империю, - сказал Кюхельбекер.

Он смотрел на меня строго. Черные глаза прятались в глубоких глазницах,
занавешенных бровями. Лицо было лишено мяса, и кости норовили продрать кожу.
Отталкивающее лицо. Но я к нему уже привык.

- Вы сомневаетесь? - спросил он. - Не надо меня недооценивать. У меня есть
неплохой опыт придворной жизни, я знаю, как тикает машина государства. И я буду
куда более эффективным императором, чем покойный, Паша, царствие ему небесное.

- А здесь есть церкви? - спросил я.

- Не у нас.

- Значит, вы знаете что-то о других местах?

- Вы же сами видели того финна.

И тут мы увидели колесницу.

Колесницей я условно назвал для себя ту телегу, на которой мы с Егором
прибыли на Киевский вокзал. Только вчера в ней приехал господин Кюхельбекер, а
кто ехал сейчас - я не понял.

- Смотрите, - сказал я.

В тот момент я не почувствовал тревоги. Может, потому, что эта телега в
моем сознании была связана с Кюхельбекером.

Уже были видны два велосипедиста в касках и черных плащах, которыми телега
была запряжена. В телеге сидели какие-то люди - издали не разберешь.

- Это мне не нравится, - сказал будущий император. - Почему они едут сюда?

- Кто это?

- Вернее всего... Какого черта ветеранам понадобилось здесь? Что они
пронюхали?

- Но вы же говорили мне, что найдете с ними общий язык! - Я как будто
уговаривал Кюхельбекера уладить все миром, не сорвать, только не сорвать мое
возвращение. Ох, как мне захотелось домой!

- Уходите внутрь, - приказал мне Кюхельбекер. - Вас они не должны видеть.
Я с ними поговорю.

- Но если они враждебно настроены, - сказал я, - может, вам тоже уйти в
театр? Они же не знают, где нас искать.

- Не надо недооценивать ветеранов. Они все знают. Они живут бок о бок с
нами уже сотни лет. Неужели вы думаете, что существует хоть какая-нибудь
неизвестная им тайна? Уходите, - повторил Кюхельбекер. - Вы же знаете, что они
хотят прервать контакты с вашим миром.

Я послушался. Меня сейчас мало интересовали отношения внутри этих стай и
шаек, главное - отпустите меня домой!

Я быстро прошел к сцене, поднялся, на нее, прошел за кулисы.

- Что нового? - спросил я у Сони, которая все так же сидела с книжкой в
руке.

- Пока ничего. - Она улыбнулась мне доброй вялой улыбкой.

- Там едут ветераны, - сказал я. - Вы знаете их?

- Конечно, знаю. Почему они едут?

- Они захватили власть на вокзале. Кюхельбекер встревожен. Он боится, не
захотят ли они по горячим следам закрыть путь сообщения с моим миром,
отягощенным пороками.

- Господи! - вдруг перепугалась Соня. - Вы же не представляете себе, какие
это люди! Это же инквизиторы, честное слово. Мне Леонид Моисеевич столько о них
рассказывал.

Денис застонал, забормотал. У меня в сердце зародилась слабенькая надежда,
как огонек спички, который может задуть любой сквозняк.

- Что он хочет сказать? - спросил я.

- По-моему... - Соня отложила книжку и спросила Дениса: - Тебе тяжко? Тебе
тревожно?

-У-у-у, - ответил Денис. Он старался поднять голову, потом начал
перебирать пальцами, словно играл на фортепьяно.

Соня сунула книжку в карман своей хламиды и взялась за спинку кресла. Она
каким-то образом чувствовала, куда надо везти Дениса. Кресло покатилось, и я
слышал, шагая следом, как Денис то хлюпал горлом, то стонал, то старался
произнести слово, - и эти звуки были для Сони понятными, потому что,
прислушиваясь к Денису, она катила кресло меж кулис, все глубже по сцене, пока
не остановилась перед задней стеной театра - кирпичной, высокой, вдоль которой
на высоте трехэтажного дома тянулись металлические конструкции.

Денис удовлетворенно взвыл.

- Здесь, - сказала Соня. - Сейчас начнется. А где же господин Кюхельбекер?

- Сейчас придет, - сказал я. - Он должен их задержать.

- Он всегда бывает здесь, когда открывается щель, - сказала Соня.

- Но сегодня будут встречать меня, - заметил я, расслабляясь.

Существует опаснейший закон. Не знаю, как это происходит у вас, но если я
чего-то боюсь, ожидаю со страхом, то это не происходит. Но стоит мне подумать:
обошлось! - как тут же я получаю удар с совершенно неожиданной стороны.

Вот и в тот момент я расслабился. Я смотрел на стену и ожидал, что в ней
откроется отверстие. Я шагну в него, и на этом мои приключения закончатся.

И тут сзади послышались голоса и шум приближающейся толпы. Конечно, толпа
- это преувеличение, но я был склонен к преувеличениям.

А в стене ничего не открывалось.

От тех, кто приближался, исходила настолько очевидная угроза, что я
чувствовал ее на расстоянии.

- Где это будет? - спросил я Соню.

- Что будет? - не поняла она.

- Отверстие! Щель!

- Я не знаю, - сказала Соня и тоже обернулась в сторону приближающихся
голосов.

Они вошли.

Странная группа. Впереди Кюхельбекер. За ним очень старая, а может, не так
старая, как изношенная, женщина с большим дуэльным пистолетом, который она
упирала дулом в спину Кюхельбекеру.

Затем шел человек в сутане и капюшоне, от которого на лицо падала такая
густая тень, словно у человека лица и не было. В руке этот человек держал
короткую трубу. Три или четыре изношенных человека держались чуть сзади.