тусклом мареве виднелись цепи гигантских барханов подвижных песков
Монголын-Элисун - "Монгольские пески". Они казались палево-желтыми,
словно накаленными на подножиях черного мелкосопочника.
безотрадные километры и приближаясь к концу этой жаркой пустыни.
Обычная для монгольских дорог "гребенка", т.е. поперечные валики и
выбоинки, заставляла нас вилять из стороны в сторону, выбирая менее
тряские участки. Простора для езды здесь было много, и Вылежанин
небрежно поворачивал руль, чему-то ухмыляясь про себя. В этом году он
не отпустил бороды, и его узкое "староверческое" лицо не было столь
представительным, как в прошлую экспедицию.
подразумевал нашу вечернюю беседу. Я рассказывал, какие задачи стоят
перед нами здесь и каких вымерших животных мы будем тут раскапывать.
кто-нибудь встречный. А ему так, по чистоте сердца, и ответить: в
Хобдо за носорогами и за жирафами. Это будет правда? Правда! А от
такой правды за сумасшедшего примут! В лучшем случае скажут - ну и
брехун!
об(r)явить, что мы едем добывать здесь носорогов, жирафов, мастодонтов,
то, кроме смуты, такое сообщение ничего бы не вызвало. А ведь мы
рассчитывали добыть именно эти породы животных, только ископаемых...
коренных пород - "Гоби Смерчей" окончилась. С бугров открывалась перед
нами обширная котловина Баин-гола ("Богатая речка"), вся желтая и
светлая от высокого дериса. Котловина подходила к подножию
Цасту-Богдо. Дерисовый кочкарник кончался у пологих красных холмов,
выше которых поднимались черные ребристые горы первой высотной ступени
Цасту-Богдо. Еще выше громоздились грубые глыбы разрезанного ущельями
плато. Они высились гигантскими кубами, затянутыми нежно-голубой
дымкой, испещренные под верхним краем мелкими пятнами снега. Еще
дальше и выше желтели светлые склоны центрального массива,
поднимавшегося плоским удлиненным куполом, покрытым сплошной гладкой
шапкой ослепительно белого снега. Узкие полоски снегов сползали по дну
глубоких ущелий. Вечером весь массив Цасту-Богдо затянулся синей
дымкой, и детали уступов исчезли, но снег продолжал быть столь же
ярким и чистым и приобрел серебряный оттенок. Будто необычайно плотное
белое облако улеглось на синевато-фиолетовом воздушно-легком троне.
дорог, мы были ошарашены сообщением, что наши крытые фургонами машины
прошли здесь два дня назад, двадцать пятого числа! Эта новость
означала, что в Шаргаин-Гоби отряд Рождественского ничего не делал, а
попросту пронесся сквозь нее. Впоследствии выяснилось, что
Рождественский, узнав от сведущих людей в Гоби-Алтайском аймаке о
большом количестве "каменных" костей в Дзергенской ("Эфедровой")
котловине, устремился туда и попросту бросил работу в Шаргаин-Гоби. Он
спасся от ответственности только тем, что ему действительно удалось
найти крупное местонахождение. Но Шаргаин-Гоби осталась
неисследованной и ждет ученых.
проворными исследователями. Как на сказочном перепутье, три дороги
предстали перед нами. Мне очень хотелось поехать по правой, потому что
она шла на перевал с манящим названием Алтан-Хадас-даба ("Перевал
Полярной Звезды", вернее - "Золотого кола", как эта звезда называется
у монголов). Но туда шла старая дорога, в обход Дзергенской впадины, и
мы поехали по средней в бывший сомон Алтан-Тээли ("Золотой шпенек"),
где узнали, что крытые машины прошли дальше на запад. Слева от нас
гигантской стеной шел вдоль всей Дзергенской котловины хребет
Батыр-Хаирхан ("Милостивый Богатырь"), понижавшийся лишь далеко на
севере. Его огромные конусы выноса слились в наклонный бэль, по краю
которого вилась дорога. Большая ледниковая долина прямо против нас
позволяла разглядеть в центральной части хребта плоский снеговой
купол.
остановились у дороги в зарослях берез. Всех нас порадовала
неожиданная встреча с любимым деревом русского человека. Маленький
ручеек журчал по мшистым камням, тонкие белые стволы раскачивались на
ветерке, а листва шептала нам про родину. Мирно и спокойно стало на
душе. Устали мы за этот день порядочно, так как проехали триста пять
километров.
расстоянии двадцати - двадцати пяти километров, поднимался бэль хребта
Бумбату-Нуру ("Курган-гора"), шедшего параллельно Батыр-Хаирхану.
Большие красновато-желтые пятна - размывы гобийских пород - виднелись
у подножия Бумбату. Как оказалось, именно там Рождественский обнаружил
большие скопления ископаемых животных. Местонахождение было названо по
сомону - Алтан-Тээли. Под нами на дне котловины протягивалось к северу
узкое болото с кое-где поблескивавшими лужами воды. Чувствуя, что наши
товарищи где-то близко, я решил попробовать подать им сигнал ракетами,
которыми мы запаслись в этом году. Один за другим два ослепительно
белых огня взвились над погрузившейся в ночную тьму впадиной. Эффект
был потрясающим. В болоте внизу поднялся надсадный птичий гомон.
Кричали утки, цапли, журавли, заухали низкими голосами еще какие-то
большие птицы, вероятно пеликаны. Где-то заблеяли и замычали домашние
животные. Но товарищи, находившиеся в этот момент в ущельях бэля
Бумбату-Нуру, на противоположной стороне котловины, ничего не
заметили.
сомона и здесь получили сведения, что две крытые машины прошли дальше
на север. Перебраться на другую, восточную, сторону котловины у
сомона, чтобы посмотреть там выходы красноцветов, было невозможно, и
мы поехали дальше. В северном конце котловины дорога близко прижалась
к хребту. Здесь бэль был узок и покрыт сплошь черным щебнем, среди
которого отдельные группы больших угловатых камней сверкали в низком
солнце почти ослепительно, как полированный металл. Это сияние черных
предметов, столь характерное для Монгольской Гоби, поистине
удивительно!
стены - скалистые ребра, двугранные и черные, они тянутся на всю
высоту хребта и заканчиваются вверху блюдцеобразными впадинами. По
впадинам веерообразно развертываются к вершинам мелкие русла,
сливающиеся книзу в одну глубокую долину. В этом месте хребет так
близко к дороге, так крут и высок, что его исполинская масса,
надвигающаяся на зрителя, кажется почти нереальной - очень уж велика.
Впечатление усиливает едва заметная голубая дымка, одевающая склон от
подножия до вершины. В этой дымке круча хребта как бы всплывает вверх,
над головой. Позади, на юге, хребет теряет свою стенообразную
монолитность и рассекается темными глубокими долинами, дно которых
снизу не видно и таинственно. Зато сквозь долины видны светлые купола
гольцов со снежными полями. Черные от пустынного загара глыбы камней
на конусах выноса означали, что эти выносы - старые остатки древнего,
прекратившегося здесь размыва гор. Свежие, современные выносы
громоздились высокими конусами, а валуны и щебень на их поверхности
были совсем светлыми.
Сотни уток, гусей, розовых фламинго, белых цапель раззадорили наших
охотников, однако позорно бежавших от комаров и слепней. Оазис
богатейшей птичьей жизни был узок (два - четыре километра), зажатый
между бэлями параллельных хребтов.
гранитных валунов, разбросанных с почти равными промежутками на
пространстве около четырех квадратных километров. Машины наши
лавировали между глыбами. Местность казалась сказочной, как будто
сошедшей с былинных картин Рериха. В больших камнях, разбросанных по
степи на зеленой траве, всегда есть что-то очень привлекательное.
Таков типичный для русской равнины ледниковый ландшафт, где испокон
веков жили, сражались и умирали наши предки...
Бумбату-Нуру сомкнулись, глубокая впадина между ними исчезла. Мы
повернули направо, поднялись над дном Дзергенской котловины и через
пятнадцать километров достигли гряды Оши ("Водопой"), за которой
высился хребет Чжиргаланту ("Счастливый").
потом - и то и другое), по которому быстро текла пресная вода из озера
Хара-усу. Мы заметили телеграфные столбы на старой Хобдосской дороге
и, так как нигде не было видно ни машин, ни белых палаток, решили
доехать до озера. За кочкастой низменной котловиной Боро-Дуруни-Ама
("Дождливого Облака Пасть") в мутном воздухе засветились воды озера
Хара-усу. Но мы так и не увидели всю эту огромную водную гладь. Лишь
небольшой залив врезался углом сюда, в безотрадную песчаную равнину,
которая, несомненно, раньше была дном этого же ныне уменьшившегося
озера. Я сразу понял, что наши мечты о закидывании сетей в озеро
порождены незнанием. Отсюда, с юга, подходов к озеру почти не было.
Вся прибрежная зона озера имела всего лишь полуметровую глубину с
топкой грязью на дне. Становилась совершенно ясной несостоятельность
рыболовных стремлений нашего Яна Мартыновича.