набойками на загнутых носках!
Томаса глаза снова полезли на лоб: кольчуга богатыря на калике в самый
раз, если не тесновата в плечах, а исполинскую булаву повертел как
щепочку, небрежно повесил за ремешок на крюк седла. Сапоги пришлись впору,
как и шлем.
другим голосом:
зубы и хищно прижал уши. Олег похлопал по широкому лбу, сказал
успокаивающе:
богатырь. Верю, что ниспровергнешь Идолище, хотя тем ли надо заниматься?..
То ли Идолище низвергать?
хоть убей!.. Мимо ж ехал. А мне полсотни верст с гаком, да в гаке еще
сотня...
Константинополю. Томас с недоумением смотрел ему вслед. Нескоро он тронул
коня, подъехал к нетерпеливо ожидающему калике в непривычных для взгляда
Томаса доспехах, сказал потрясенно:
выглядел жеребенком рядом с громадным вороным зверем, что яростно сопел,
косил налитым глазом на соседа, готовясь куснуть.
силой, хотя среди богатырей нет равных в мощи, а великий жертвенностью. У
него нет ни жены, ни полюбовницы, ни детей, ни родителей -- только Русь! В
зрелом возрасте приехал в Киев, с той поры бережет и защищает только Русь.
Как умеет, конечно. Это его любовь, его страсть, его жизнь.
положив под голову седло, и не больно привык общаться за праздничным
столом.
богатырской. Русь все-таки велика, хоть ты никак не можешь отыскать ее
между исполинскими королевствами Польши и Чехии. Муромец загодя
перехватывает врагов и насильников. Летом его палит солнце, зимой жгут
морозы, осенью хлещут дожди. Ведь любой встречный, кто идет незванно через
границу -- враг!
грубияна, который просто не мог быть другим:
великой небрежностью:
прячусь. Я ведь не вдвое сильнее, как он считает... Мог бы я в тиши пещер
читать мудрые книги, если бы он не выдерживал стужу, зной и натиск лютых
врагов?
воробьиный нос.
воздух, не сбавляя ровного шага. Назад булава неслась, гудя и жутко
взревывая, ремешок звучно лопотал под напором встречного ветра. Томас
напрягся, втянул голову в плечи, стараясь сделать это как можно
незаметнее: варварские игры выглядят чересчур опасными, пугливо косился на
калику. Тот ехал, глядя вперед, в какой-то момент резво выставил руку,
булава с чмоканьем словно влипла в ладонь, калика подбросил ее легко,
перехватил за рукоять и снова повесил на крюк у седла. Конь под ним шагал
ровно, чуть косил на всадника, погруженного в тяжелые думы. Томас спросил
внезапно:
Томас.
домиков, где в самом деле, кроме коз и кур, другой живности не
просматривалось. Томас кивнул на деревушку:
неухоженными, заброшенными. Все чаще попадались высокие каменные башни.
Ночами там пылали факелы, днем блистало солнце -- сторожа обменивались
зеркальными сигналами.
почерневшие развалины города, который калика называл Золочевым. Городская
стена была разрушена в двух местах, высокие каменные дома чернели
провалами окон, вместо крыш белели свежеотесанные балки, уже с
поперечинами, похожие на обглоданные скелеты чудищ, которых Томас не
забудет до смертного часа. Народ суетился, нахлестывал уцелевших лошадок,
таскал кирпичи и бревна, спеша, как муравьи, сложить свою кучу заново.
доедем до Салтова, расстанемся там. Я сверну на северо-восток, а ты
пойдешь той же дорогой, что шел на Иерусалим?
Господень, до карт ли благородным рыцарям? Расспрашивали встречных,
крестьян. Те указывали в какой стороне лежит Иерусалим. Так и двигались.
Потому столько дров наломали.
дорогу, что ведет через Степь. А теперь надо только по прямой.
достойным и благородным спутником! У меня нет брата, но когда вернусь в
Британию, скажу -- есть!
такое признание благородного рыцаря простолюдину.-- Спасибо, сэр Томас!
костер. Впрочем, дважды огонь раскладывали для просушки одежды; попадали
под короткий злой ливень.
прекрасной кипарисовой роще, где посреди удивительного сада росли
ухоженные яблони, груши, персиковые деревья, гранаты. Олег указал на груду
исполинских камней, объяснил, что всего десяток лет тому здесь был
роскошный летний дворец знатного вельможи, при дворце -- богатый фруктовый
сад и цветник, здесь играли дети, слышалась музыка, песни. Но вдали от
крепких городских стен и жестоких солдатских гарнизонов -- легко ли выжить
в кровавое время?
воинского долга, а сэр калика, человек приватный и служитель культа, хоть
и великий герой, но принадлежит к тому уважаемому клану, о котором должно
заботиться. Потому пусть спит у костра, а он, герой штурма башни Давида,
посторожит у костра, полюбуется звездами, которые здесь с кулак каждая,
ведь дома на их бледном северном небе звезды не крупнее примерзших
снежинок!
тогда и сменит самоотверженного рыцаря. А пока пусть насмотрится на южное
небо, когда еще выберется из своей северной страны Белых Волков?.. То
бишь, Оловянных Островов... Британии... Саксоанглии...
водил, сидя перед костром, точильным камнем по стальному лезвию. Меч
держал на коленях, ощупывая от кончика до крестообразной рукояти, где в
основании ручки умелым оружейником, который заодно подковал коня и
выправил нагрудную пластину, вделан гвоздь -- порыжевший от крови
Спасителя, с расплюснутой шляпкой, кривой, но чудодейственный -- Томас
всякий раз, как вспоминал о нем, ощущал трепет в теле и прилив сил.
перерубал железную рукоять булавы и рассекал стальной шлем, но зато кривые
сарацинские сабли, с которыми впервые познакомился на Востоке, рассекают
подушку, поставленную стоймя! Хорошая сабля сарацина обязана рассечь
легкую вуаль, тончайший женский волос. Стыдно сказать, но изящество
сарацинского оружия нравилось Томасу все больше, свой английский меч иной
раз казался молотом.
Послышался шорох, Томас мгновенно отпрянул от огня и ухватил меч за
рукоять, но перед глазами, ослепленными полыхающим костром, в черной тьме
ярко блистали плавающие искры. Запоздало вспомнил, что калика никогда не
садится на страже лицом к огню.
огнем. Он привстал, замахнулся мечом, но кто-то тяжелый прыгнул на спину,