Чтение 75–й страницы книги ~Трое в Долине~

В ее светлом голосе впервые проскользнула угроза. Мрак пояснил
кротко:

-- Не гневайся, великая царица. Это ведь Таргитай!

-- И что же?

-- Он ничего не умеет. Даже дров наколоть нельзя поручить, топор на
ногу уронит.

Она вскинула брови, красивое лицо стало надменным:

-- Так зачем же таскаете с собой?

Олег развел руками, сам не знал, он бы давно оставил в темном лесу, а
Мрак пояснил снисходительно, словно сам удивляясь своей глупости:

-- Он играет на дудке.

Алконост недоверчиво смерила Таргитая холодноватым взглядом:

-- А где же его дуда?

Таргитай вытащил дудочку, показал и тотчас же, застеснявшись, спрятал
обратно. После такого пения, как здесь, свой голос кажется грубым, как рев
глупого медведя.

Но глаза молодой царицы оставались настороженными. Она медленно, но
властно протянула руку ладонью вверх:

-- А ну-ка, дай мне дудку.

Таргитаю страсть как не хотелось отдавать свою дудку в чужие руки, но
отказать не посмел, он не грубый Мрак.

Алконост приняла сопилку, посмотрела с недоверчивым удивлением,
передала женщине рядом, та поспешно встала и ушла вместе с его дудочкой.
Таргитай дернулся было следом, но Алконост молвила властно:

-- Сиди.

-- Она... вернет?

-- Нет.

-- Но это моя!

-- Тебе дадут дудочку лучше, -- сказала Алконост строго. -- И даже
покажут, как играть красиво.

Таргитай сразу опустился обратно, поерзал, устраиваясь за столом
надолго:

-- Это хорошо бы! Я буду учиться.

-- Тебе многому придется научиться, -- сказала Алконост
многозначительно.

Ему почудился злой умысел, но Мрак и Олег молчали, неспешно допивали
вино. Алконост поднялась, властно хлопнула в ладоши:

-- Все! Пир закончен. Отныне ты, волк, будешь делать то, что я
сказала. А ты, нелепая птица -- свое. Принимайтесь за дело сейчас же.

Мрак поднялся, вышел на середину зала и, к великому изумлению
Таргитая, грянулся мощно, даже кости стукнули по камню, поднялся волком и
тут же унесся огромными прыжками к выходу. Ему открыли дверь, он исчез.
Почти одновременно ко своду взметнулась птица с красным гребнем, сделала
круг и унеслась прочь...

Алконост снова села, голос ее был полон брезгливости:

-- Грязь, что осталась от этих зверей... собрать и сжечь. Им эта
одежда больше не понадобится.

Таргитай, предчувствуя нехорошее, опустил кость с лохмотьями мяса.
Глаза его с мольбой поднялись на прекрасное лицо царицы. Она улыбнулась,
показав ровные жемчужные зубки:

-- Я помню, ты умеешь петь?

-- Умею, -- ответил Таргитай. Он наблюдал за ней исподлобья,
недоверчиво. -- Верни мою дудку.

Женщины заволновались. Сиринга наклонилась к ее уху, торопливо
зашептала, указывая глазами на Таргитая.

Алконост улыбнулась Таргитаю светло и чисто, но в глазах была
насмешка:

-- Мы наслышаны о волшебных дудочках, свирелях.

-- Что в ней волшебного, -- пробурчал Таргитай. Он опустил глаза,
поковырял носком мраморный пол. -- Дудка как дудка...

Женщины посмеивались уже раскованнее, указывали пальцами. Алконост
проговорила задумчиво:

-- Говорят, древние волхвы правили мечи, которые могут рубить сами...
Слыхивала и о коврах-самолетах, шапках-невидимках и о других чудесных
вещах. Были разговоры и о чудесных дудках, совсем простых с виду...

Таргитай сказал с гордостью:

-- Моя дудка совсем не древняя! Я сам ее вырезал.

Он увидел, как на другом конце стола над его сопилкой склонялись
золотоволосые головки, слышался мелодичный щебет, уже не обеспокоенный,
дудка пошла по рукам, колыхаясь как по волнам, наконец Таргитай, как ни
вытягивал шею, потерял ее из виду. Он ощутил болезненный укол, словно
оторвалась важная ниточка в сердце.

Алконост внимательно смотрела на его побледневшее лицо:

-- Это дудка для тебя что-то да значит. А раз так, ты ее больше не
увидишь.

-- Зачем ты так? -- спросил Таргитай грустно.

-- Потому что так! Потому, что изволю. А ты, ни на что не
пригодный... будешь смотреть за нашими конями. Если хоть одной из нас не
понравится, как работаешь, тебя приставят к колесу, что запирает врата.

Таргитай смотрел глупо и растерянно. Женщины снова начали
посмеиваться, впервые с того времени, как Мрак обратился в волка. Таргитай
развел руками:

-- Я не очень хорошо знаю коней...

Алконост зло улыбнулась:

-- Тем скорее окажешься у колеса!

Но Мрак же послушался, мелькнуло к него в голове. И Олег... Значит,
так надо. Оба не сказали, зачем прикидываются, просто случая не было...

-- Хорошо, -- ответил он. -- Как скажешь, царица.

Она вскинула высокие брови:

-- Так чего же стоишь, растяпа?

Он с трудом понял, что от него хотят, вылез из-за стола, пошел к
выходу. Уже у самой двери услышал затухающие слова Алконост, значения
которых не понял:

-- Когда он не встал сразу, я уж начала было беспокоиться...

И чей-то угодливый голосок:

-- Кто из них устоит?

Ноги сами понесли к раскрытым дверям конюшни. Коней любит, за ними
ходить вовсе не зазорно, а если что делать надо, то подскажут Олег, он
умный, или Мрак, тот смелый. А ему лучше сопеть в тряпочку, он что ни
скажет, то невпопад, оба только сердятся...

Кони довольно фыркали, он расчесывал гривы и хвосты, всем до единого
заменил теплую воду на свежую ключевую, досыпал овса. Выбрал колючки,
осмотрел копыта, проверил уши, нет ли клещей. Кони благодарно обнюхивали
его руки и даже лизались как собаки.

Лишь к полудню увидел, как огромный черный волк проскочил в прикрытые
врата. В окровавленной пасти трепыхалась птица, какой Таргитай никогда не
видел. Таргитай бросился наперерез, но Мрак словно не видел, а то и в
самом деле не видел, не может же в самом деле быть таким... таким...

К вечеру удалось увидеть пролетевшую над дворцом огромную страшную
птицу с красным гребнем. В когтях что-то висело, даже шевелилось, но птица
исчезла так быстро, что рассмотреть не успел.

А когда пришла ночь, он потерянно улегся на охапке сена, поплакал
немного, чувствуя себя совсем покинутым. За весь вечер ему бросили пару
сухих лепешек, которыми хоть о землю бей, хоть под ножку стола
подкладывай.

Конечно, как всякий невр, он умеет обходиться без еды по несколько
дней, но все ж после такого обеда...

Остальные невольники, как и он, спали там же, где трудились. Лишь
двух-трех он видел, когда те рано утром таскали бадьями воду наверх к
женщинам, но затем и эти бедолаги отправлялись крутить колеса. Таргитай
слышал треск, расщелкивание камешков, глухое постукивание массивных
жерновов.

Он заметил, что когда невольники возвращались из женских палат, у
многих кровоточили спины, исхлестанные так, что кровь стекала по ногам.

Снились ему поляны, хлев, стога сена, а когда открыл глаза, он в
самом деле лежал на охапке сена. Удивленный, поднялся, огляделся, не сразу
вспомнил, что Мрак и Олег что-то задумали, а ему пришлось ухаживать за
конями, где, не дождавшись возвращения друзей, и заснул.

-- Ну и ладно, -- сказал он с обидой. -- Ну и скрытничайте...

Все-таки свежую воду в конюшню таскал с тяжелым сердцем.

Прошло еще два дня, за все время Олега больше не видел, а Мрак
пробегал мимо по двору, одним махом одолев все десять мраморных ступеней и
пропадал внутри дворца.

На душе стало так горько, что он сел прямо на охапку сена, поплакал
чуть, пальцы сами по себе поискали дудочку за пазухой, не нашли. Мелькнула
слабая мысль, что хорошо бы вырезать новую, нужно только отлучиться в лес,
там орешник прямо у подножия холма, но чувствовал себя таким голодным и
брошенным, что погрустил, потом вытер слезы, начал намурлыкивать новую
песенку, что уже дня три вертелась в душе, толстая и бесформенная, как
облако, из которого то блеснет золотая чешуйка золотой рыбки, то на миг
покажется красная игла диковинного зверя, то мелькнет девичий платок...

Он сам не помнил, как тихонько запел, стараясь никого не потревожить.
Пел, не чувствуя под пальцами привычных дырочек, не чувствуя теплого
дерева, но все же пел, потому что пелось как в радости, так и в горе, не
поется только после сытого обеда, тогда вообще никто не поет, а только
горланят, а сейчас горько, и он поет что-то горькое, невеселое...

В сторонке глухо бухнуло. Когда он обернулся, там разгибался Мрак.
Лицо перекосилось, спина закостенела, слишком долго бегал в волчьей
личине. Оборотень был худ, черные волосы, слипшиеся от пота, висели