он-пол, видали мужики!> - <Ну и добро!> Про ратное дело тоже не слыхать
было. Вроде и не готовили нонь никакого походу. Где-то там, за Рязанью,
убивали князей, кого-то громили, грабили, жгли. Литва, слышно, пакостила
за Черниговом, не то за Смоленском, билась с татарами. Кто-то кого-то
побивал неведомо где. Здесь, на Москве, - тишина. Привыкли, обжились. В
семьях по дюжине ребятишек, тучнеют стада, в лесах, что ни год, новые
росчисти. Теперича новый Кремник затеяли рубить. Дак эко дружно навалило
мужиков-то! И поглядеть любо!
Новые и новые учаны, лодьи, плоты и паузки упрямо ползут встречь
прибывающей и потемнелой от дождей стремительной осенней воды, вспенивая,
будто вспарывая носами, быстро бегущую буро-сизую реку. Мерзнут лодейные
мужики. Ветер обжигает лица, судорожно сводит руки. Уже и лист облетел, и
сквозисто темнеют обнаженные ветром леса. Скоро первые белые мухи закружат
над подстылою землей, и по утрам в тихих затонах уже становит первые, пока
еще робкие, забереги. А по осенним дорогам, собравши хлеб в скирды, а
частью и обмолотивши урожай, прихватывая овчинные зипуны, пересадивши
наново и наточив секиры, едут и едут на Москву, на городовое княжеское
дело, из деревень, починков, сел, погостов и слобод новые и новые мужики.
высокими кострами дубовых бревен, плах и тесин. Двадцать пятого ноября
начинают рубить город. Будут молебен, шествие и угощение всем мастерам.
по Волге, за день до торжественной закладки новой городовой крепости. О
том, как и что ся створило в Орде, Иван уже знал от скорых гонцов. Симеон,
весь еще под впечатлением казни, ожидал, что и батюшка только одним этим и
живет, только этого одного сожидает, сидя на Москве. Вместо того застал
отца в трудах и хлопотах, а город так даже и не узнать было, до того все
было перерыто, загромождено, иное сломано или разобрано до основы. От
сгрудившихся во граде мужиков, что частью жили в шатрах, не вмещаясь в
забитые битком хоромы горожан, от тысяч коней, тысяч телег, заставивших
улицы Кремника, Москва походила разом и на ратный стан, и на огромное
торжище.
выказывая чрезмерной радости. Осведомился о меньших, повестил, что хоромы
Симеону готовы - прибрано и протоплено. (Айгуста-Анастасия нынче была в
Красном и днями прибывала в Москву.) О делах отец не расспрашивал: сперва
баня, ужин, служба в Успенском храме...
Симеон сам не понимал, почему то, что еще несколько часов назад сказалось
бы ярко и страшно, теперь говорилось пресными серыми словами. Он гневал на
себя, хмурил чело, прерывался, начинал вновь. Отец выслушивал терпеливо.
Лишь по невольно пойманному взгляду, где были и усталость, и боль, и
какое-то тайное понимание того, что хотел и не мог высказать Симеон, сын
понял, что отец не так уж просто и не так спокойно принимает совершенное
им и совершившееся в Орде. Симеону стало немножечко легче.
сласти и фрукты. Засунула любопытный нос сводная сестричка - поглазеть на
старшего брата. Мачеха нежно, но торопливо выпроводила ее из горницы.
Симеону впервые подумалось, что после отца ему, возможно, будет и не так
уж просто с мачехою и с ее детьми.
Отец ел мало, вино только пригубил. Слушал. Во время рассказа о казни
вдруг перебил:
о Крещеньи?
отец, как что ся отворило? Ведь по его же слову, по его замыслу убили
тверских князей! И когда сказывал о Наримонте, отец вновь только покивал,
словно бы так оно и должно было статися само, чтобы литовский княжич
доносил на Александра Тверского, обвиняя его в сговоре со своим умирающим
отцом...
прекращаясь, рассказ. Симеон начинал повторяться, путать, замолк. Сидели
молча.
переспросил отец. Покивал, прибавил плавно отвердевающим голосом: -
Товлубий, как и Черкас, убийца. Не хотел бы я иметь такова мужа середи
бояр своих! Акинфичи иные! - чуть быстрее, как бы поторопясь ответить на
незаданный Симеонов вопрос, примолвил он. - Ты повидь Морхинича хошь али
Федора Акинфова!
Товлубий! А ты, - остро и мрачно глянув в глаза сыну, твердо договорил
Калита, - держись за него! Так надежней... Для нас... - И уже совсем тихо,
так тихо, что Симеон неволею ощутил безотчетную жуть, посоветовал: - Когда
и поддержи его тамо, в Орде... противу иных... Серебра не жалей, кровь
дороже...
огонь свечи, словно ведун, колдующий над заклятым кладом, овладеть коим
нельзя, не пролив крови человеческой.
родителя шевелились почти беззвучно, но услыхав, о чем шепчет отец, Симеон
вновь и крепко уселся на скамью. Отец бормотал:
возмочь... Иного ведь и сказать-то немочно! Грады и княжествы, взятые мною
по ярлыкам, - сбереги... Кого и в чем утеснил, тесни не послабляя. Веру
блюди... Алексия... Посылал в Царьград, тянут... Думаю, однако, передолим.
Алексия хочу наместником к Феогносту, пока... а там... Тоже не упусти! И
сугубо ищи святого. Трудноты излиха... смертныя скорби, нужею... Должен
быть святой в русской земле! Токмо не ошибись! Есть он. Живет. Знаю.
Молись, ищи...
еще что-либо. Но вот отец замолчал вовсе. Словно просыпаясь, глянул на
Симеона. Изронил:
с пронзительно просветлевшим взором: - Чему гневал ты давеча? Чего сожидал
от меня? Радости? Горя? Сказать ли тебе слова высокие? О том, что ныне
вновь и опять одна великая власть на Руси и не створилось которы, ни
разорения бранного? Мужики не погинули на ратях, домы не разорены, дети и
жены не угнаны в полон. А все то было бы! Как при дядьях наших! Того ждал?
Тех слов хотел ты от меня?
узнал от гонца, како створилось, знаешь, что ощутил в сердце своем? Покой!
Такой покой - лечь бы и уснуть сном глубоким!
поступить, ни содеять! И он, коли бы уж... Должен был меня с тобою
убрать... Такова жисть, Сема! Кажен за свое бьется, и кто тута прав?
Немочно судить! Опосле легко писать в летописях: <Отцы наши не собирали
богатств и расплодили было землю русскую...> А может, без богатств-то в
ину пору ее и не соберешь, и не расплодишь?
родовое, крепче станут драться! В поход пошлю, под Смоленск. Пущай и тамо
примыслят себе корысти... А и смерда не обидь! И он, пока при добре своем
да при деле, дак за свое, кровное, постоит!
силен властью. Все так! А вот как сего добитися? Ведаешь? Ноне уведал!
И... не кори отца своего!
отцовых, в стыде и скорби за свое давешнее нелюбие. Отец, глянув,
примолвил одобревшим голосом:
второй бор с Нова Города получить! Без тех тысячей серебра, чаю, никак нам
не сдюжить. Поди, повались! День торжествен грядет, со истомою многою:
залажаем град новый. Тебе должно показать народу лик светел и прилеп!
Поди...
складки пробороздили лоб Ивана, все так же недвижно глядевшего на огонь.
что содеял ныне! И грех тот кровавый - на мне!
утрам сметали снег с начатых венцов, стаскивая рукавицы, дули на ладони,
потом, крякнув, натянув мохнатые шапки аж до бровей, брались за топоры.
Ясно звенел в морозном воздухе спорый перестук секир, звонко крякали -
словно отдирали примерзлое - дубовые кувалды. От заиндевелых коней
подымался пар.
мохнатых низкорослых лошадях, в островерхих шапках ордынских, всадники.
Татарская рать Товлубега шла на Смоленск. Прятались жители в погреба,
уходили в леса, угоняли скот подале от дорог, подале от завидущих глаз
татарских. Русские дружины князей, подручных Калиты, присоединялись к
воинству. Густели ряды кметей. Зато стоги сена в придорожных лугах
Семенова Мария
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Флинт Эрик