излишне твердо нажимая на лебединое перо. Поставил число и подпись.
Прикрывши глаза, посидел, обдумывая, так уйдя в свое, что перестал на
время слышать щенячий визг Василия и басовитый смех Давида. Кажется, вс°!
Язык не повернулся, дабы выгнать детей из горницы. Давид еще холост, а
Борис и женат, и в детях весь. Сыновья были - грех жалиться, но хотелось
большего! Увы, увы, талан не передашь по наследству, а все прочее, что
может оставить отец детям, - тлен и суета пред ликом вечности и Господа!
всегдашнею заботой - боязнью о сыне (вдруг да Давид уронит, убьет...
Наизусть знал ее думы. Не уронит! И мальчику должно расти воином с
дитячьих, с изначальных лет!). Боброк кончил, свернул и запечатал грамоту
своею именною печатью. Давид ушел и унес вцепившегося в него меньшого
братца, который и на материн призыв упрямо отмотнул головою: <Пусти!> И
Анна отступила с легкою ревнивою обидой. Боброк привлек к себе тонкое тело
девочки-жены, задумался. Она, как и встарь, легкими касаньями трогала его
бороду, разглаживала седые кудри, робко взглядывая на скатанную в трубку
грамоту. Вопросила, не выдержав:
долгие, суматошные недели, заполненные до предела сил делами воинскими,
борьбою с причудами Дмитрия, глухою грызней в Думе и ратными ученьями
прибывающих полков. Прихмурил красивые брови, вымолвил тяжело:
князь не будет ся вмешивать в руковоженье ратью - победим!
этом постоянном глухом противостоянии! Брат и прежде не был близок с нею!
Евдокия? Великая княгиня всегда на стороне мужа, своего ненаглядного. С
нею говорить бесполезно, да и о чем? Скажет, мол, Дмитрий Михалыч ото всех
отличен, почтен и званиями, и селами, узорочьем и добром... Вс° так! И
все-таки Митя не любит ее мужа! <Сам отдавал!> - подумалось с легкой
промелькнувшей обидою. Что ж, что отдавал... И сама шла! Волынский князь,
высокий, красивый, разом полонил ее сердце. С приемными детьми - Давидом и
Борисом, что старше ее самой, было поначалу трудно. Но с рождением сына
Василька и это ушло. И люди, верно, завидуют! И только она сама ведает,
как неверен почет, некрепка честь, коли вс°-то в единых руках ее нравного
брата, казнившего-таки Ивана Вельяминова, а значит, способного и на
остуду, и на гнев, и на месть... И что тогда?! И что уже свято?! Что
неотторжимо? Где найти столь надобный сердцу покой, чтобы уже знать: это
свое, это навек, этого никто не тронет, ни враг не досягнет, ни великий
князь не обзарит? Возвела, вздохнув, очи к иконам, глянула в строгий лик
Того, кто сказал о богатствах, которые червь не тратит и тать не крадет...
Ну а не победит московская рать? Или ее строгий супруг падет на поле боя?
И татары придут на Москву? Что тогда?! Темный ужас захлестнул, и как
сжало, а потом отпустило сердце. И за своего маленького снова поднялся из
душевных глубин непонятный глухой страх. Чуяла ли Анна далекую участь
Василия? Ткнулась лицом, грудью, отчаянием своим к нему, в него... Боброк
понял, молча прижал ее, оглаживая большой, горячей, надежной рукой.
не одолей он в самом деле ворога... На миг пожалел, что умер Ольгерд. С
Ягайлой никакой договор невозможен. Что и створилось в нынешней Литве?!
Впрочем, и Ольгерд мог, и даже очень мог вступить в союз с Мамаем...
Ольгерд был бы страшнее!
летящими шагами пошла встречать и - как угадала! Гость был дорогой,
серпуховский князь Владимир Андреич. Вошел веселый, большой, в легкой,
пушистой, пронизанной светом бороде, и словно осветлело в горнице - солнце
не из окон уже, косящатых, красных, а будто бы и его принес с собою.
Князья обнялись.
сильного тела. Князя провели к рукомою. Анна сама держала шитый рушник.
Слуги опрометью накрывали столы в повалуше. Скоро Владимир Андреич уже
весело хлебал стерляжью уху, щурясь, запивал сыченым медом, крупно белыми
крепкими зубами откусывал хлеб. Насытив первый голод, отвалился к резной
спинке перекидной скамьи, пошевелил плечами, глянул с хитринкою, любуя
строгий Боброков лик, выговорил:
Рыльском или Стародубом остановить?
пошлешь?!
дабы никогда ни он, ни дети его не требовали себе стола великокняжеского,
не вносили котору в московский княжеский дом. Не обижен ли тем
серпуховский володетель? - подумал Боброк, разглядывая молодого веселого
гостя. - И все-таки насколько легче с ним, чем с Дмитрием!>
волынскому. - Их бы и послать с брянцами противу Ягайлы!
испытать это на себе. Сказать ли ему все, чего не баял и князю Дмитрию?
Смолчит? Тайна, известная троим, уже не тайна! Боброк уперся взглядом в
улыбчивый лик Владимира. Тот что-то понял, вопросил вдруг уже без улыбки и
лицом сделался строг, словно бы старше лет своих.
и Ягайло ринет на наши головы, а так... навряд!
что и грозен, и страшен может стать улыбчивый серпуховский князь.
- на нежданный случай - на то крыло и выдвинуть. Приблизит Ягайло - пошлем
впереймы. А только нутром чую: Ягайле надобна рать противу Кейстута, а не
потери в чужой войне. И не нужен ему разгром!
ведая, зная уже - при встрече с подлостью человеческой страдал,
недоумевал, прикидывая на себя и не понимая: как эдакое можно сотворить? И
теперь, хоть эта подлость навроде чужая, литовская, и им, Москве, во
благо, а все же? Впрочем, погубят Литву которами, вси к нам и перебегут!
простодушным, незаботным. И все-таки странная это была война! Сам
Владимир, женатый на Ольгердовой дочери, выступает теперь противу
шурина... И, его бы воля, обязательно покончил дело миром! Не надобна
теперича русичам брань татарская! Вовсе не надобна! Краем глаза еще прежде
углядевши грамоту, вопросил:
смысла. Странное и гордое ощущение явилось у Боброка в душе: то, чем
заняты они днесь за этим столом, важнее многотрудных дел, творимых в Думе
государевой. Но и без того не мочно, - окоротил сам себя. - И не будь
твердой власти в стране... Покойный митрополит прав, как ни поверни! Не
оттого ли, что в княжеской семье Гедиминовичей не установлены твердые
законы престолонаследия, и творится нынешняя неподобь у Ягайлы с
Кейстутом?
лет рядом с этой восходящей юностью. Надобно уже еще и еще убеждать
серпуховского князя не настаивать на своем замысле (не можно дробить
войско!). Надобно втолковать ему, что о сказанном днесь не должно ведать
никому иному в Думе государевой! Надобно, надобно, надобно... И он
встанет, скажет, сделает, уговорит, настоит и вновь поскачет строжить
ратных и строить полки, по суткам не слезая с седла... И может, в том и
жизнь, в непрестанном вечном усилии трудовом? Быть может, в том и служение
Господу?
Аннино вопрошание.
улыбается, выпрямляясь в своем четвероугольном, почти монашеском креслице.
собрать во единый кулак, дак как не одолеть?!
добром и снедью. Михайло Иваныч Окинфов, только что отдав наказы ключнику
и оружничему, пожевал губами, оглядел горницу. Помыслил о племяннике,
Федоре Свибле, возлюбленнике князевом. Постеречи Москвы оставлен! Честь не
мала нашему роду! Себя от племянника не отделял и потому не завидовал.
Шилова Юлия
Андреев Николай
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Шилова Юлия