его слова без внимания.
распорядился. - На стол!
малейшего интереса к тем, кто привез сюда потерпевшего, кто спасал его на
трассе, вышел из палаты вслед ла санитарками в халатах, за носилками,
которые прогибались под грузным телом степняка. Все они, эти медработники,
живущие в постоянной готовности, привыкшие в любое время суток принимать
на себя боль чьихто несчастий, в процессе осмотра пациента поразили Тамару
своим почти безразличием, как бы притупленным восприятием человеческой
боли, хотя это и сочеталось у них с безупречной профессиональной
вышколенностью и расторопностью. "Привычка или что это? - подумала
Тамара.- Или мое впечатление поверхностно? Ведь разве можно когда-либо
привыкнуть к мукам человека, к боли, к чьим-то страданиям?"
двойным подбородком особа, в очках, с выражением неподкупности па лице,
служебной строгости в каждом жесте. С немым укором вытерла она кровавое
пятно на полу, не спеша вымыла руки под краном и села за стол, с
глубокомысленным видом уткнувшись в свои медицинские бумаги. Тамара не раз
замечала, как много бюрократической писанины развелось в медицинских
учреждениях, каждое несчастье сразу же обрастает здесь кипой казенных
бумаг, если кому-то и нужных, то разве что ведомственным формалистам для
перестраховки, а больному от этих бумаг ни холодно ни жарко... Наверное, и
эта такая же бюрократка, напустила на себя мину неприступности, явно
преувеличивает роль своей личности в истории. Вместо дела сидит, как
скифская баба, надув щеки, скрипит пером.
будто на жабу, стеклянными глазами.
пойманных на горячем дипломатов.
нажимом:
многозначительность.
Заболотным, который мрачно сидел на застеленной клеенкой кушетке, куда
обычно кладут больных. Казалось, он был сейчас отстранен от всего. "Вам
ясно? - спросил их взглядом Дударевич. - Нас уже нс отпускает эта
мегера... Мы задержаны".
отсюда за порог.
хирурга, то умрут вместе с ним и ваши надежды оправдаться, доказать свое
алиби, свою невиновность. "Дипломаты и их жертва" - так это, очевидно,
будет сформулировано, под таким шифром пойдет гулять ваше дело в дебрях
судопроизводства. Как ужасно все обернулось! Могло ведь и вовсе не быть
этой ночи на трассе.
придорожной гостинице, где за окном звезды усеяли небо, тихо шелестят
тополя под дуновением полевого ветерка... А вас не ветерком, а дьявольским
ураганом сбило с пути и метнуло черт знает куда, загнало в дурацкую эту
западню, где вас уже вроде взяла под стражу эта мегеристая особа в
очках... Можно не сомневаться, что для нее, исполненной явной неприязни,
притворно углубленной в свои никому не нужные бумаги, вы все трос -
виновники преступления, вы доставили сюда вами же искалеченную жертву и
вот-вот, кажется, услышите, как это печально кончилось и как строго вам
придется отвечать.
едва сдерживая раздражение.
голову от бумаг.- Вы, кстати, не стойте там, на пороге, пройдите и сядьте,
есть же место,- и кивнула на белую больничную табуретку, стоявшую в
противоположном углу у рукомойника.
диктаторши, прошел и сел па указанный ему, вне всякого сомнения,
электрический стул.
Тамара в сторону дежурной, и толстуха, сразу отодвинув бумаги, уставилась
на нее, уже не скрывая неприязни, давая понять,что видит в ее лице
потенциальную, хотя еще и не разоблаченную до конца преступницу. "Типичная
тунеядка, прожигательница жизни, разве нс видно?! Джинсы напялила, еще
только гонит на курорт, а загар на пен уже вроде после курорта. Круглый
год, видать, загар этот с нее по сходит... Наверное, еще и кварцем
кварцуется..."
не считала нужным утаивать свое невысказанное, но твердое обвинение. Она
стерегла их, взяла под стражу, отвечала перед ком-то за них, как за вполне
вероятных убийц. С такими не пойдет она ни на какой компромисс, ни за
какую взятку не выпустит отсюда!
а с подсудимыми, с подследственными, и хорошо знает, как с ними себя
вести: даже если бы и хотела, не имела уже права выпустить их из-под
надзора, пока не передаст в руки правосудия.
Уставший, с темными подковами под глазами, он сидел, склонившись на руку,
в глубокой задумчивости. Раньше внимание Тамары как-то и не фиксировалось
на том, что виски его уже довольно сильно серебрятся сединой и что
неисчезающая морщинка горя пролегает меж насупленных бровей.
собственно, о чем он мог сожалеть? Что выбрал именно этот вариант в
сложившейся ситуации? Что не послушался взываний Дударевича? Да, он не
хотел там внять голосу предостерегающему, даже пусть и голосу здравого
рассудка, хотя с самого начала ясно было, какие сложности могут возникнуть
в этой истории... Но как можно было поступить иначе, когда имела значение
каждая минута! Какие-то секунды могли решить судьбу пострадавшего!
Сработал, возможно, в тебе просто инстинкт, фронтовой навык, обычная
потребность души, когда, бывало, даже смерть презирая, бросался на стон,
на зов товарища, когда вместе с другими и под обстрелом бежал к только что
приземлившемуся, насквозь изрешеченному пулями самолету, чтобы вытащить из
него кого-то, исходящего кровью...
так уж фиксировать внимание на своем поступке. Для Тамары есть в нем
что-то чуть ли не геройское, а ведь, по сути, обыкновеннейшая вещь:
человек человеку подал руку в беде. Комбайнер, которого вы сейчас спасали,
нет сомнения, точно так же повел себя в подобной ситуации, сделал бы без
позы, без самодовольства все, что следует,- Заболотный почему-то был в
этом уверен. Он и в самом деле не ставил себя в какое-то особое положение,
никакой моральной выгоды не искал, хотел лишь одного, чтобы тот, кого он
привез сюда, выдержал, не скончался на операционном столе.
только о том, что, сам того не желая, впутал в эту досадную историю и ее с
Дударевичем. И что где-то на трассе остался гулять негодяй за рулем,
который, сбив человека, трусливо бросил его и скрылся. Ведь но мог он не
услышать удара, не заметить сбитого, когда тот отлетел в сторону со своим
велосипедом, но, вместо того чтобы остановиться, подобрать человека - это
же святой долг водителя! - погнал дальше, словно ничего не случилось.
Несется где-то по трассе, спасая свою подлую шкуру, и вряд ли испытывает
угрызения совести... Насмотрелся Заболотный жестокостей в жизни! Одни лишь
кошмары войны пережить... В хмельные дни Победы казалось, что все пойдет
теперь иначе, что в отношениях между людьми настанет отныпе новая, более
человеческая эра... Мир, казалось, близок ко всеобщей гармонии... Ах, как
еще далеко до этого! Иногда Заболотному кажется, что жестокостей на
планете становится даже больше... Думалось ему об этом и сейчас, и, как
уже не раз с ним случалось, подобные мысли приводили Заболотного в мрачное
состояние духа.
дежурная, поднявшись, выжидательно посмотрела на дверь. Никого не вносили,
никто не заходил, обливаясь кровью и прося о помощи. Спустя некоторое
время послышались быстрые шаги на ступеньках и в дверях появилась...
милицейская фуражка! Порог уверенно переступил молодцеватый лейтенант,
видимо, бывавший здесь не раз, потому что постнолицая дежурная неожиданно
улыбнулась ему, хотя перед тем трудно было предположить, что она умеет
улыбаться.
присутствующих. Глаза представителя закона коротко задержались на Тамаре,
на ее неимоверно голубой прическе, сделанной еще на иных широтах
парикмахером дальней страны, поело чего лейтенант тут же перешел к делу:
протянув удостоверение личности с подчеркнуто независимым видом. Когда
верительные грамоты обоих были просмотрены и очередь дошла до Тамары, она
решительно встала, вытянулась по стойке "смирно" и с нервной, недоброй
Березин Федор
Афанасьев Роман
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Шилова Юлия