любезностями, в которые был заложен детонатор замедленного действия. Я
понимал, что она ждет, когда я задам ей аналогичный вопрос. [369]
ответил я. - Там чувствуешь себя усталым и безразличным.
таким образом, что я никогда не знал, кому можно писать. Наши адреса были
временными. Они постоянно менялись. Я жил только настоящим временем, только
сегодняшним днем. У меня никогда не было будущего, и я был не в состоянии
представить себе это. Я думал, что и ты такая же.
ходившем в бордель, прежде чем встретиться с любимой. Мне тоже надо было бы
так поступить, тогда многое было бы легче. Я забыл или никогда не
задумывался над тем, как неудержимо влекло меня к Наташе. В начале наших
отношений все было иначе, и странно, что именно это время я чаще всего
вспоминал в Голливуде. Но стоило мне увидеть ее - и все вернулось с новой
силой. Теперь я старался не глядеть на Наташу, боясь выдать себя. При этом я
даже не знал, чем же я, собственно, мог себя выдать. Я только был уверен,
что я навсегда останусь в ярме, если она разгадает меня. Наташа выложила еще
далеко не все свои козыри. Она ждала подходящего момента, чтобы рассказать
мне, что у нее был роман с другим мужчи[370] ной, то есть что она попросту с
кем-то спала. Мне же хотелось предотвратить ее рассказ. Я вдруг
почувствовал, что у меня не хватит сил выслушать его, хотя я и вооружился
контраргументом: раз ты в чем-то признался, значит, это уже неправда.
сразу... Я счастлив, что мы опять вместе. А время, которое мы не виделись,
пролетело и растаяло как дым.
весенних моделей.
Что-то еще произойдет до тех пор?" Я взглянул на хозяина с черными усами.
Интересно, придется ли ему в Париже нести ответственность за дезертирство? А
что станется со мной? Что-то угрожающее надвигалось на меня со всех сторон.
Мне казалось, будто я задыхаюсь. То, чего я так долго ждал, вдруг
представилось мне лишь отсрочкой перед казнью. Я посмотрел на Наташу. Она
показалась мне бесконечно далекой. С холодным и невозмутимым видом она
натягивала перчатки. Мне хотелось сказать ей что-то такое, что отбросило бы
все недомолвки, но мне так ничего и не пришло в голову. Я молча шагал рядом
с нею. Было холодно, дул ветер со снегом. Я нашел такси. Мы почти ни о чем
не говорили.
водка, а кто-то, кто ни о чем не спрашивает, но тем не менее находится
рядом.
восемнадцатого века все еще не был продан. Меня охватило чувство умиления
при виде [371] реставрированных ножек. Вокруг было несколько старых, но
заново выкрашенных кресел, миниатюрные египетские статуэтки из бронзы, среди
них неплохая фигурка кошки и фигурка богини Неиты, изящная, подлинная, с
хорошей патиной.
выходящего из гроба в пещере. Он вроде бы постарел, но такое впечатление
производили на меня все знакомые, с которыми я снова встречался, - все, за
исключением Наташи. Она не постарела, а просто как-то изменилась. Она стала,
пожалуй, более независимой и потому еще более желанной, чем прежде. Я
старался о ней не думать. Мне было больно при одной мысли о ней, как если бы
в непонятном ослеплении я подарил кому-то прекрасную бронзовую статуэтку
эпохи Чжоу, сочтя ее копией.
узнал меня: великолепие моего зимнего пальто и загар, видимо, сделали меня
неузнаваемым.
ответ. Он побежал к двери.
теплее.
Флориде? Ну, поздравляю!
Просто сегодня утром мне не хотелось вдаваться в подробности. Я уже
достаточно навредил себе объяснениями с Наташей.
Теперь нетрудно развестись. [372]
обрабатывает.
будет вечно жариться в аду, если не станет католиком. Во всем этом мало
приятного, вы не находите?
взятой напрокат; ну скажите, на что ему визитка, когда у него и без того
короткие ноги.
это. Вы протестант?
Гитлером. Этого моя бессмертная душа уже не выдержала.
сломит. Церковь с заповедью - возлюби ближнего своего, как самого себя, и
вдруг - рука об руку с этими убийцами. А что, конкордат до сих пор в силе?
к этому никакого отношения. Он просто невинная жертва любви.
Вы только посмотрите, гос[373]
видите? Прежде у нас не было ни одного из этих бородатых, размалеванных
чудовищ. Теперь их здесь - хоть пруд пруди!
хорошие. На двух сохранились даже старая раскраска и старая позолота. Это,
наверное, лучшее из всего, что сейчас есть у вас в магазине, господин Лоу.
Чего же тут плакаться? Искусство есть искусство!
евреев-антикваров прогорели бы. Вам следует быть терпимее.
изболелось. Мой непутевый братец тащит сюда эти штуковины. Они хороши,
согласен. Но от этого мне только хуже. Мне наплевать и на старые краски, и
на старую позолоту, и на подлинность ножки от столика, лучше бы их не было,
и, если бы все это источили черви, мне было бы легче! Тогда можно было бы
кричать и вопить! А тут я вынужден заткнуться, хотя в душе сгораю от
возмущения. Я почти ничего не ем. Рубленая куриная печенка, такой деликатес,
теперь не вызывает у меня ничего, кроме отрыжки. О гусиной ножке под соусом
с желтым горохом и говорить не приходится. Я погибаю. Самое ужасное, что эта