Чтение 75–й страницы книги ~Архипелаг ГУЛАГ~

паровоза.) Выступать вам будет неприятно, позорно -- надо перетерпеть! Ведь
[жить] дороже! -- А какая гарантия, что вы нас потом не расстреляете? -- А
за что мы будем вам мстить? Вы -- прекрасные специалисты и ни в чём не
провинились, мы вас ценим. Да посмотрите, уже сколько вредительских
процессов, и всех, кто вел себя прилично, мы оставли в живых. (Пощадить
послушных подсудимых предыдущего процесса -- важное условие успеха будущего
процесса. Так цепочкой и передаётся эта надежда до самого
Зиновьева-Каменева.) Но уж только выполните [[все]] наши условия до
последнего! Процесс должен сработать на пользу социалистическому обществу!

И подсудимые выполняют [[все]] условия...

Всю тонкость интеллектуальной инженерной оппозиции вот они подают как
грязное вредительство, доступное пониманию последнего ликбезника. (Но еще
нет толчёного стекла, насыпанного в тарелки трудящихся! -- до этого еще и
прокуратура не додумалась.)

Затем -- мотив идейности. Они начали вредить? -- из враждебной идейности,
но теперь дружно сознаются? -- опять-таки из идейности, покоренные (в
тюрьме) пламенным доменным ликом 3-го года Пятилетки! В последних словах они
хотя и просят себе жизни, но это -- не главное для них. (Федотов: "Нам нет
прощения! Обвинитель прав!") Для этих странных подсудимых сейчас, на пороге
смерти, главное -- убедить народ и весь мир в непогрешимости и
дальновидности советского правительства. Рамзин особенно славословит
"революционное сознание пролетарских масс и их вождей", которые "сумели
найти неизмеримо более верные пути экономической политики", чем ученые, и
гораздо правильней рассчитали темпы народного хозяйства. Теперь "я понял,
что надо сделать бросок, что надо сделать скачок, *(27) надо штурмом
взять..." и т.д. Ларичев: "Советский Союз не победим отживающим
капиталистическим миром." Калинников: "Диктатура пролетариата есть
неизбежная необходимость". "Интересы народа и интересы советской власти
сливаются в одну целеустремленность". Да кстати и в деревне "правильна
генеральная линия партии, уничтожение кулачества". Обо всем у них есть время
посудачить в ожидании казни... И даже для такого предсказания есть проход в
горле раскаявшихся интеллигентов: "По мере развития общества индивидуальная
жизнь должна суживаться... Коллективная воля есть высшая форма". *(28)

Так усилиями восьмерной упряжки достигнуты все цели процесса:

1. Все недостачи в стране, и голод, и холод, и безодёжье, и неразбериха,
и явные глупости -- всё списано на вредителей-инженеров;

2. народ напуган нависшей интервенцией и готов к новым жертвам;

3. левые круги на Западе предупреждены о кознях их правительств;

4. инженерная солидарность нарушена, вся интеллигенция напугана и
разрознена. И чтоб сомнений не оставалось, эту цель процесса еще раз
отчетливо возглашает Рамзин:

"Я хотел, чтобы в результате теперешнего процесса Промпартии [на темном и
позорном прошлом всей интеллигенции]... можно было поставить раз и [навсегда
крест]". *(29)

Туда ж и Ларичев: "Эта каста должна быть [разрушена]... [Нет] и [не может
быть лойяльности] среди [инженерства]!" *(30) И Очкин: интеллигенция "это
есть какая-то слякоть, нет у неё, как сказал государственный обвинитель,
хребта, это есть безусловная бесхребетность... Насколько неизмеримо выше
чутьё пролетариата". *(31)

И за что ж эти старателей расстреливать?..

Так писалась десятилетиями история нашей интеллигенции -- от анафемы
20-го года (помнит читатель: "не мозг нации, а говно", "союзник черных
генералов", "наемный агент империализма") до анафемы 30-го.

Удивляться ли, что слово "интеллигенция" утвердилось у нас как брань?

Вот как делаются гласные судебные процессы! Ищущая сталинская мысль
наконец достигла своего идеала. (То-то позавидуют недотыки Гитлер и
Геббельс, сунутся на позор со своим поджогом рейхстага...)

Стандарт достигнут -- и теперь может держаться многолетие и повторяться
хоть каждый сезон -- как скажет Главный Режиссер. Благоугодно же Главному
назначить следующий спектакль уже через три месяца. Сжатые сроки репетиции,
но ничего. Смотрите и слушайте! Только в нашем театре! Премьера

к) [Процесс Союзного Бюро меньшевиков] (1-9 марта 1931 г.).
Спецприсутствие Верховного суда, председатель почему-то Шверник, а так все
на местах -- Антонов-Саратовский, Крыленко, помощник его Рогинский.
Режиссура уверена в себе (да и материал не технический, а партийный,
привычный) -- и вывела на сцену 14 подсудимых.

И всё проходит не только гладко -- одуряюще гладко.

Мне было тогда 12 лет, уже третий год я внимательно вычитывал всю
политику из больших "Известий". От строки до строки я прочел и стенограммы
этих двух процессов. Уже в "Промпартии" отчетливо ощущалась детскому сердцу
избыточность, ложь, подстройка, но там была хоть грандиозность декораций --
всеобщая интервенция! паралич всей промышленности! распределение
министерских портфелей! В процессе же меньшевиков всё те же были вывешены
декорации, но поблекшие, и актёры артикулировали вяло, и был спектакль
скучен до зевоты, унылое бездарное повторение. (Неужели Сталин мог это
почувствовать через свою носорожью кожу? Как объяснить, что отменил ТКП и
несколько лет не было процессов?)

Было бы скучно опять толковать по стенограмме. Но я имею свежее
свидетельство одного из главных подсудимых на том процессе -- Михаила
Петровича Якубовича, а сейчас его ходатайство о реабилитации с изложением
подтасовок просочилось в наш спаситель-Самиздат, и уже люди читают, как это
было. *(32) Его рассказ вещественно объясняет нам всю цепь московских
процессов 30-х годов.

Как составилось несуществующее "Союзное бюро"? У ГПУ было плановое
задание: доказать, что меньшевики ловко пролезли и захватили в
контрреволюционных целях многие важные государственные посты. Истинное
положение к схеме не подходило: настоящие меньшевики никаких постов не
занимали. Но такие и не попали на процесс. (В. К. Иков, говорят,
действительно состоял в нелегальном, тихо пребывавшем и ничего не делавшем
московском бюро меньшевиков, -- но на процессе об этом и не знали, он прошел
вторым планом, получил [восьмерку].) ГПУ имело такую схему: чтобы было два
от ВСНХ, два от Наркомторга, два от Госбанка, один от Центросоюза, один от
Госплана. (До чего уныло-неизобретательно! И в 1920 г. диктовали
"Тактическому Центру": чтобы два от Союза Возрождения, два от Совета
Общественных Деятелей, два от...). Поэтому [брали] подходящих по должности.
А меньшевики ли они на самом деле -- это по слухам. Иные попались и вовсе не
меньшевики, но приказано им считаться меньшевиками. Истинные политические
взгляды обвиняемых совсем не интересовали ГПУ. Не все осуждённые даже друг
друга знали. Соскребали и свидетелями где каких меньшевиков находили. *(33)
(Все свидетели потом непременно получали свои сроки.) Услужливо и
многословно выступал свидетелем также Рамзин. Но надёжа ГПУ была на главного
подсудимого Влад. Густовича Громана (что он [поможет] создать это [дело], и
за то будет амнистирован) и на провокатора Петунина. (Излагаю по Якубовичу.)

Теперь представим М. П. Якубовича. Он начал революционерить так рано, что
даже не кончил гимназии. В марте 1917 он был уже председателем смоленского
совдепа. Под напором убеждения (а оно постоянно куда-то его тащило) он был
сильным успешным оратором. На съезде Западного фронта он опрометчиво назвал
[врагами народа] тех журналистов, которые призывают к продолжению войны --
это в апреле 17 года! едва не был снят с трибуны, извинился, но тут же в
речи нашел такие ходы и так забрал аудиторию, что в конце речи снова обозвал
их врагами народа, но уже под бурные аплодисменты -- и избран был в
делегацию, посылаемую в Петросовет. Там же, едва приехав, с легкостью того
времени был кооптирован в военную комиссию Петросовета, влиял на назначение
армейских комиссаров, *(34) в конце концов и сам поехал комиссаром армии на
ЮЗФ и в Винице лично арестовал Деникина (после корниловского мятежа), весьма
жалел (и на процессе), что тут же его не расстреляли.

Ясноглазый, всегда очень искренний и всегда совершенно захваченный своей,
правильно ли, неправильной идеей, он в партии меньшевиков ходил в молодых,
да и был таков. Это не мешало ему, однако, с дерзостью и горячностью
предлагать руководству свои проекты, вроде того чтобы: весной 1917г.
сформировать с.-д. правительство или в 1919 г. -- меньшевикам войти в
Коминтерн (Дан и другие неизменно отвергали все его варианты и даже
свысока). В июле 17 г. он больно переживал и считал роковою ошибкой, что
социалистический Петросовет одобрил вызов Временным правительством войск
против других социалистов, хотя бы и выступивших с оружием. Едва произошел
октябрьский переворот, Якубович предложил своей партии всецело поддержать
большевиков и своим участием и воздействием улучшить создаваемый ими
государственный строй. В конце концов он был проклят Мартовым, а к 1920 году
и окончательно вышел из меньшевиков, убедясь, что бессилен повернуть их на
стезю большевиков.

Я для того так подробно всё это называю, чтобы выяснело: Якубович не
меньшевиком, а большевиком был всю революциию, самым искренним и вполне
бескорыстным. А в 1920 г. он еще был и смоленским губпродкомиссаром (среди
них -- единственный не большевик) и даже был по Наркомпроду отмечен как
[лучший] (уверяет, что обходился без карательных отрядов; не знаю; на суде
упомянул, что выставлял заградительные). В 20-е годы он редактировал
"Торговую газету", занимал и другие заметные должности. Когда же в 1930 году
таких вот именно "пролезших" меньшевиков надо было набрать по плану ГПУ --
его и арестовали.

И тут его вызвал на допрос Крыленко, который как всегда и раньше,
читатель уже знает, [организовывал] стройное следствие из хаоса дознания. И
оказывается, что прекрасно они друг с другом были знакомы, ибо в те же годы
(промеж первых процессов) в ту же Смоленскую губернию Крыленко приезжал
[укреплять продработу]. И вот что сказал теперь Крыленко:

-- Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом! (Это очень
подбодрило и выпрямило Якубовича.) [Я не сомневаюсь в вашей невинности. Но
наш с вами партийный долг -- провести этот процесс.] (Крыленке Сталин
приказал, а Якубович трепещет для идеи, как рьяный конь, который сам спешит
сунуть голову в хомут.) Прошу вас всячески помогать, идти навстречу