новая гурьба, теперь уже различалось только кишенье, откуда постепенно
начали выметываться, подобно гибким ужам, концы веревок, и захлестывали
воздух, и постепенно сделалось понятно, что на концах у веревок железные
крючья, и что некоторые из крючьев уже зацеплены за зубцы. И стоило
высунуться одному гвардейцу, чтоб отцепить клюку от кирпичей опояски, как
вздыбился от низу целый лес дреколья, и вмиг его запетлили, зацепили
баграми, замели и стащили в месиво остервенелого отребья, без всякой
возможности даже распознать вопли несчастного от завывания душегубов.
замок, а только кипение мух на падали, рой пчел на колоде, снованье муравьев
на куче.
гвардейцы кинулись к другому борту часовой башни и не занимались Феррантом,
который спрятался за косяком дверей, откуда шла вниз лестница, не слишком-то
напуганный, как будто понимал, что нападавшие в некоторой степени для него
свои.
последними выстрелами мушкетов, не прикрывая грудей, перли на выставленные
шпаги, приводя в ужас гвардейцев безобразными гримасами дикого лика. И
потому гвардейцы кардинала, не знавшие ни страха, ни упрека, бросали оружие
и молили небеса о милосердии пред лицом тех, кого считали исчадиями ада, а
те сначала сшибали их наземь дубьем, а потом кидались на тела, в которых еще
теплилась жизнь, и лупили, терзали, кромсали, загрызали, впивались зубами,
врезались когтями, неистовствовали, давая выход зверству, глумились над
останками, Феррант видел, как они вспарывали утробы, выхватывали неостывшие
сердца и пожирали с урчанием, леденящим душу.
невозможна, он с парапетом за спиной черкнул окровавленною шпагой линию
вокруг себя и выкрикнул: "Icy mourra Biscarat, seul de ceux qui sont avec
luy!"( Здесь падет Бискара, один из всех иже были с ним! (старофранц.))
показался из лестничного проема и пресек кровопролитие, велев, чтобы связали
Бискара. Потом он увидал Ферранта, узнавши именно по маске, чье назначенье
было - делать неузнаваемым. Приветствовав его оружным салютом от самого
плеча, как будто прикоснувшись к полу перьями украшенной шляпы, он сообщил
Ферранту: "Вы свободны".
подал. Она писала, что Феррант должен довериться этому отряду,
неприглядному, но благонадежному, и ждать ее в том месте, а она прибудет на
рассвете.
подземелия пиратов и заключил с ними пакт. Речь шла о приведении в порядок
судна и об отплытии куда укажет он, и без вопросов. Вознаграждением будет
казна, превосходящая размером монастырскую кашеварню. Сообразно своей
привычке, Феррант не предполагал сдерживать слово. Как поравняется с
нагоняемым Робертом, он собирался донести на свою команду в первом же порту,
и чтобы всех повесили, а ему бы достался корабль и имущество.
порядочный, сообщил, что за побоище плата получена. Босяки торопились
восвояси, так что орава рассыпалась и побрела себе обратно в Париж,
попрошайничая по дороге.
корабля и сбросить в море двух часовых. Бискара был закован в цепи в трюме в
качестве заложника, который имел ценность. Феррант доставил себе
удовольствие отдохнуть, а на рассвете снова поплыл на лодке к берегу, как
раз подоспевши к карете, из которой вышла Лилея, еще более прекрасная, чем
всегда, и с мальчишеской прической.
сдержанно раскланяются друг с другом, не выдавая себя перед пиратской
командой, которая должна посчитать новоприбывшее лицо благородным
дворянином. Они поднимаются на борт, Феррант проверяет, готово ли к
отправке, и по поднятии якоря спускается в каюту, заранее приготовленную
пассажиру.
многоструйном великолепии кудрей, теперь свободно распущенных и покрывающих
плечи, готова к счастливому самопожертвованию. Кудри вьющиеся, бьющиеся,
чьими кольцами я околдован и очарован, кудри жаркие и желанные, летящие и
шутящие, и с ума сводящие, - сходил с ума Роберт, на месте Ферранта. Лица их
сблизились, дабы собрать урожаи поцелуев от давешнего сева вздохов, и тут
Роберт притиснулся мечтою к ее телесно-розовым губкам. Феррант целовал
Лилею, а Роберт ощущал трепетанье и страсть при приближении устами к этому
истинному кораллу. Однако миг - и он чувствовал, что она исчезает, ветреное
дуновенье, и рассеивается теплота, которую, казалось, он впитывал в
предыдущую секунду, и все замещалось холодным видением в зеркале, она в
объятиях чужого, на дальне распростершемся ложе, на другом корабле.
обнаженные тела стали фолиантами солнечной некромантии, сакральные их записи
были внятны лишь для этих двух избранных, которые переведывали их друг
другу, шепот в шепот, уста в уста.
Ферранте Роберта, чье сердце эти образы прожигали и воспламеняли, точно
искры охапку сухостоя.
Бювье де Фонтенеля (1657-1757) "Entretiens sur la pluralite des mondes"
(1686))
семнадцатого века привычку развивать столько линий одновременно, что
становится трудно возобновлять повесть), что из первого путешествия в мир
кораллов Роберт вынес нечто описываемое им как "двойчатник камня" и
напомнившее ему череп, может быть, череп Каспара.
солнцезакатную пору, созерцая подводный трофей и вглядываясь в его
устройство.
многоугольников, каждый из которых разбит от центра лучами, радиально
симметричными; между тонкими лучами можно было углядеть, сощурясь,
промежуточные фигуры, в свою очередь многоугольные, а если бы взгляд имел
силу проникать в еще более мелкие поля, он бы отметил, что и те симметрично
разбиты, покуда бы взору, разбивающему мелкость на мелкости, и дальше на
мелкости еще более дробные, не привелось бы натолкнуться на нечто неделимое,
то есть на атомы. Но поскольку Роберт не имел понятия, до которой степени
способна подразделяться материя, ему было и неясно, до которой степени
взгляд его (увы, отнюдь не рысий и не обогащенный такою линзою, с помощью
которой Каспар мог рассматривать даже мелких чумных разносчиков) пронизывал
пропасть, продолжая находить все новые формы внутри подразумеваемых.
восприниматься как вселенная аббатовыми гнидами... О, сколько повторял
Роберт эти слова, помышляя о мире, где обитали, счастливейшие из чужеядов,
насекомые Анны Марии или Франчески из Новары! Но если учесть, что и вши не
являются атомами, а представляют собой бесконечные миры в глазах атомов, из
которых эти вши составлены... может, в теле вши жительствуют другие
животные, более мелкие, просторно там себя чувствующие? Так и собственная
моя плоть, думал Роберт, и моя кровь-товарищество мелких зверушек, которые
двигаются и наделяют движеньем меня, и руководятся моею волей, и моя воля
для них как возничий? И мои зверушки, несомнительно, интересуются, куда я их
гоняю, зачем извожу то океанскою стынью, то солнечным жаром, и теряясь в
попеременности погод, так же обеспокоены своей будущностью, как я моею.
более мелкие твари, чей мир - это внутренность тех наимельчайших, о коих
только что говорилось?
этом? Как говорили мои парижские знакомцы: забравшись на Нотр-Дам и глядя
свысока на Сен-Дени, кто подумает, что расплывчатое пятно населено похожими
на нас существами? Мы видим Юпитер, он огромный, но с Юпитера не видят нас и
не догадываются о нашем быте. Вчера еще не предполагал ли я, что на дне моря
- не на дальнем небесном теле и не в капле воды, но в части нашего универса-
располагается Мир Иной?
Австральной Земле? Сказал бы, что она фантазия еретиков-географов; что
неизвестно, не жгли ли в незапамятные времена на этих островах какого-нибудь
их философа, гортанно возвещавшего, будто в мире существуют Монферрато и
Франция. Тем не менее теперь я тут, и невозможно оспаривать, что антиподы
существуют в мире, и что обратно представлениям людей в свое время
велико-мудрых, я не повернут головой вниз. Просто обитатели тутошнего мира
заселили корму, а мы заселяем нос единого ковчега, на котором, не подозревая
друг о друге, совершаем жизненный пробег.
господину Годвину, о нем рассказывал Д'Игби, однажды будет совершен полет к
Луне, как совершилось плаванье в Америку, хотя до Колумба никто не ведал ни
что есть на свете континент, ни что он так будет прозываться.
которые малолетним и неученым людям кажутся очами и устами миролюбивого
лика.
отдыхает сейчас старик?), Роберт говорил ему, что Луна населена. Но может ли
Луна действительно обитаться? А почему нет? Это как Сен-Дени. Что знает
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Посняков Андрей