несколько одобрительных отзывов в центральной печати, но это случилось
гораздо позже, зимой.
выставку, и при этом имея на руках гарантированный намек на прекращение
возни вокруг "Трех макинтошей", дала о ней большой очерк.
умеет вовремя подхватить намек, особенно если он строгий, к тому же на
всякий случай защищал себя от возможных упреков в преследовании талантливого
художника. Такое тоже бывало, хотя и редко.
Автандила Автандиловича сумел присобачить собственную линию, делая вид, что
он расхваливает недозволенного художника, как будто можно хвалить что-то
недозволенное.
подсознания и подтекста, сразу же было замечено, что размер очерка на
четверть колонки (до подвала) превосходит оба критических выступления. Кроме
того, в нем упоминалось и о картине "Трое в синих макинтошах". Правда, о ней
говорилось как о неудачном эксперименте, но отсвет более поздней славы как
бы слегка облагородил ее вредность. Так или иначе, она снова была названа
собственным именем, а не "пресловутыми макинтошами", как было раньше.
разгар лета, макинтоши, особенно синие, никто не носил, а сама тема как бы
потеряла некоторую актуальность Так или иначе, название картины было
полностью и окончательно реабилитировано.
простые, истины можно выразить прямо, чтобы ими тут же не воспользовались
наши зарубежные недоброжелатели. Поэтому все мы легко понимаем, или нам
кажется, что понимаем, язык намеков, кивков и подмигиваний типографских
знаков.
посветление в его личной судьбе, но и как явление с далеко идущими
оптимистическими последствиями.
двух критических выступлений и последним очерком Все же просто так, скорее
для смеха, я достал подшивку и сравнил. В самом деле, так оно и получилось
Как ни крути, а очерк на четверть колонки был больше обоих критических
выступлений. Случайность ли это? А кто его знает...
подозревая о ней. Получись очерк чуть поменьше или даже равным размеру двух
критических выступлений, тот мог вызвать его и сказать:
иначе, стало ясно, что грехопадение прощено с бодрящей надбавкой на будущее
Именно после всех этих дел мы и выехали в горы.
спокойных тонах. Дело в том, что я обо всем этом не собирался рассказывать,
я только собирался поделиться нашими дорожными приключениями.
самых сжатых чертах, я вдруг заподозрил себя в попытке скрыть историю "Синих
макинтошей" Нет, сказал я себе, я не собираюсь скрывать эту историю, но
здесь она просто неуместна. И, чтобы самому себе доказать, что я ничего не
собираюсь скрывать, я решил выложить выдержки из книги отзывов Ну, а тут и
все остальное как-то само собой вывалилось.
рассказывается, так и рассказывай. Ведь что получается? Как только ты даешь
обещание, скажем, быть во всем откровенным, сразу же на тебя находят
сомнения "А надо ли? А что я, дурнее всех, что ли?" И так далее.
соображения. Сжато-то оно сжато, думаешь ты, но как бы через эту сжатость не
пропустить чего-то главного. А кто его знает, что главное? И тогда ты
решаешь рассказывать сжато, но при этом ничего не пропускать из того, что
потом может оказаться главным. Итак, возвращаюсь к началу моего рассказа, с
тем чтобы решительно и без всяких оглядок на прошлое двигаться вперед.
молока, после вечерних дымных костров, после длительных и безуспешных
охотничьих прогулок по каменистым вершинам перевалов мы в ожидании машины
сидим на стволе старого бука, греемся на солнышке, изредка перекидываясь
никчемными пустяками -- за неделю обо всем наговорились.
домой к своему летнему лагерю, разбитому возле речки. У одних за плечами
топор, у других механическая пила. Приблизившись, они здороваются и, окинув
нас внимательным взглядом, проходят мимо.
с остальными. Но потом, когда один из них обошел меня и оглядел сзади, я
понял, в чем дело. Здоровались они не столько со мной, сколько с моим
карабином, торчавшим у меня за плечами. А так как у других никакого оружия
не было, только у Андрея была мелкокалиберная винтовка, почтительное
внимание к моей особе было вполне оправдано.
стягивать тросами бревна, лежавшие там. Остальные, всего их было человек
восемь, снизу давали этим двоим советы. Судя по несоразмерной громкости
голосов, все они порядочно выпили. Через несколько минут двое из них
отделились от остальных и направились в нашу сторону.
закатанными рукавами. Он был небрит, коренаст и откровенно пьян, что было
заметно издали. Второй был маленький, сухонький. Он был в сапогах, в широком
галифе и узком черном кителе, наглухо застегнутом. Держался твердо и вид
имел военизированный. В руке он сжимал блестящий топорик, напоминающий те
самые топорики, при помощи которых домашние хозяйки разрубают мясо и кости.
остановившись со своим спутником возле нас. Мы встали навстречу обоим и
поздоровались с каждым за руку. Несколько мгновений он оглядывал нас,
отгоняя волны хмеля, помигивая пленчатыми веками и пульсируя желваками на
сухом стянутом личике.
ничего не спросил, а только сел рядом со мной. Возможно, из-за того же
карабина он счел меня старшим в нашей группе, что не соответствовало истине,
потому что старшим был Котик -- и по возрасту, и по званию.
перед нами на корточки, чтобы, видимо, общаться со всеми сразу. У него была
тяжелая бычья голова выпивохи и голубые, навыкате, глаза. Время от времени
голова у него падала на грудь, и каждый раз, подняв ее, он оглядывал нас с
неизменным детским любопытством. Казалось, каждый раз поднимая голову, он
заново удивлялся, не понимая, как мы очутились перед ним.
искоса оглядывая всех.
сказал Котик, голосом показывая, что запасы его дружелюбия необъятны.
вполоборота. Одна рука его опиралась о колено, другая, та, что была поближе
ко мне, опиралась о ручку топорика. Теперь было ясно, что он вдребадан пьян,
но изо всех сил сдерживается. Из всех пьяных самые опасные -- это те, что
стараются выглядеть трезвыми.
внятно и миролюбиво сказал Котик.
птичьими веками. Стало тихо.
оглядывая нас. Второй сван, глядя на меня, делал мне какие-то знаки. Я никак
не мог понять, что он своими пьяными знаками и кивками хочет мне сказать, и
на всякий случай в ответ пожал плечами.
отвечать только на ясные вопросы.
лупоглазый, покачиваясь на корточках, -- потому имени спрашивает...
эта история его начинала раздражать.
человека, который знает больше, чем говорит, добавил: -- Не обижайтесь, но
это надо...
верхний карман кителя.
ему.
на лбу довольно заметный рубец от шапки. И было непонятно, рубец этот ему
напомнил, что нет фуражки, или разговор о должности заставил его вспомнить о
существенной части своей формы.
на свой топорик как на эфес шпаги, а просто положил его на колени. Кажется,