представилось - не то сон, не то явь, - что откуда-то, из какой-то неви-
димой раны (которая не болит и о которой он не знает) сочится что-то
влажное, горячее и вливается в его жилы, как будто он истекает кровью,
но она течет не наружу, а внутрь. Ему не было больно, это происходило не
быстро, очень спокойно. Медленно просачивались капли и, точно тихие,
теплые слезы, падали в самое сердце. Но сердце не отозвалось ни единым
звуком; безмолвно вбирало в себя чуждую влагу, всасывало ее, как губка,
становилось все тяжелее, и вот оно уже набухло, ему уже тесно в грудной
клетке. Собственная тяжесть тянет его вниз, раздвигает связки, дергает
напряженные мышцы. Все нестерпимее давит и жмет истерзанное огромное
сердце. И вдруг - ах, как это больно! Его безмерно тяжелое сердце трога-
ется с места и начинает медленно опускаться. Не сразу, не рывком, а
плавно, постепенно отделилось оно от мышечной ткани и двинулось вниз; не
так, как падает брошенный с высоты камень или созревший плод; нет, как
губка, насыщенная влагой, опускалось оно - глубже, все глубже уходя в
пустоту, в небытие, куда-то за пределы его существа, в непроглядную
безбрежную ночь. И внезапно воцарилась зловещая тишина - воцарилась там,
где только что билось теплое, переполненное сердце: там стало пусто, хо-
лодно и жутко. Не слышно было стука, не просачивались капли: все утихло,
умерло. И будто в черном гробу лежало это непостижимо немое ничто в сод-
рогающейся груди.
охватившее старика, что он, проснувшись, невольно схватился за левую
сторону груди, чтобы проверить, есть ли у него сердце. Но, слава богу! -
чтото билось, глухо, размеренно под его пальцами, и все же казалось, что
эти глухие удары раздаются в пустом пространстве, а сердца нет. У него
было странное ощущение - как будто его собственное тело отделилось от
него. Боль не тревожила, ничто уже не дергало истерзанных нервов; все
безмолвствовало, все застыло, окаменело в нем. "Как же это так? - поду-
мал он. - Ведь только сейчас я невыносимо страдал, что-то жгло меня,
теснило, каждый нерв вздрагивал. Что же случилось со мною?" Он прислуши-
вался к пустоте внутри своего тела: не шевельнется ли там что-нибудь? Но
все ушло - не струилась кровь, не стучало сердце, он слушал, слушал:
нет, ничего, угасли, замерли все звуки. Ничто уже не теснило, не сжима-
ло, ничто не мучило: там, должно быть, было пусто и черно, как в сердце-
вине сгоревшего дерева. Вдруг ему почудилось, что он уже умер или что-то
умерло в нем - так медленно, так неслышно обращалась кровь в его жилах.
Холодным, как труп, ощущал он собственное тело, и ему было страшно при-
коснуться к нему теплой рукой.
сившегося с озера, не замечал, что сгущаются сумерки. Близилась ночь,
вечерний мрак постепенно вычеркивал предметы из темнеющей комнаты; по-
гас, наконец, и кусок неба, еще слабо светившийся в прямоугольнике окна.
Старик не замечал окружавшей его темноты: он вглядывался только во мрак
в нем самом, вслушивался только во внутреннюю пустоту, как в свою
смерть.
сквозь щель приоткрытой двери. Старик испуганно привскочил: жена, дочь!
Сейчас они увидят, что он лежит на диване, начнут расспрашивать. Он то-
ропливо застегнул жилет и сюртук; зачем им знать об его припадке, какое
им до этого дело?
гонга в третий раз уже приглашали к обеду. По-видимому, они переодева-
лись, через дверь до него доносилось каждое движение. Вот они выдвинули
ящики комода, вот звякнули кольца на мраморном умывальнике, стукнули
брошенные ботинки; и, не умолкая ни на минуту, звучали их голоса: каждое
слово, каждый слог с убийственной отчетливостью доносился до насторожен-
ного слуха старика. Сначала они говорили о своих кавалерах, посмеиваясь
над ними, о забавном происшествии во время прогулки, перебрасывались от-
рывочными замечаниями, поспешно умываясь, причесываясь, прихорашиваясь.
Но вдруг разговор перешел на него.
вспомнила о нем.
минанием о нем. - Вероятно, ждет внизу и в сотый раз перечитывает бирже-
вой бюллетень во франкфуртской газете - больше ведь он ничем не интере-
суется. Ты думаешь, он хоть раз взглянул на озеро? Он сказал мне сегод-
ня, что ему здесь не нравится. Он хотел, чтобы мы сегодня же уехали.
знакомства ему не подходят - вероятно, сам чувствует, что он не на месте
среди них. Просто стыдно смотреть на него - всегда в измятом костюме, с
расстегнутым воротничком... Ты бы сказала ему, чтобы он хоть вечером
одевался приличнее - он тебя слушает. А сегодня утром... как он накинул-
ся на лейтенанта, - я готова была сквозь землю провалиться.
нашло на папу?.. Таким я его никогда не видала... я просто испугалась.
или оттого, что мы говорили по-французски... Он не выносит, когда другие
веселятся... Ты не заметила: когда мы танцевали, он стоял у двери, точно
убийца, спрятавшийся за деревом... Уехать! Сию минуту уехать! - и только
потому, что ему так захотелось!.. Если ему здесь не нравится - это не
причина мешать нам веселиться... Но я не обращаю внимания на его капри-
зы, пусть говорит и делает что ему угодно.
потому что дверь в коридор стукнула, послышались шаги, щелкнул выключа-
тель, погас свет.
тельно: он больше не чувствовал боли, ни малейшей боли. Неугомонный ча-
совой механизм, который еще недавно так невыносимо стучал и неистовство-
вал в груди, затих и успокоился - должно быть, он сломался. Ничто не
дрогнуло в нем от этого грубого прикосновения. Не было ни гнева, ни не-
нависти... ничего... ничего... Старик не спеша оправил костюм, осторожно
спустился с лестницы и подсел к жене и дочери, точно к чужим людям.
это ожесточенное, стиснутое, словно кулак, молчание. Не прощаясь, он
поднялся в свою комнату, лег и потушил свет. Много позже пришла его жена
после приятно проведенного вечера; предполагая, что он спит, она разде-
лась в темноте. Скоро он услыхал ее тяжелое дыхание.
пустоту ночи. Рядом с ним что-то лежало и глубоко дышало в темноте; он
силился вспомнить, что эту женщину, которая дышит одним воздухом с ним,
он когда-то знал молодой и страстной, что она родила ему ребенка и была
связана с ним глубочайшим таинством крови; он настойчиво внушал себе,
что это теплое и мягкое тело, лежащее так близко, что он мог коснуться
его рукой, когда-то было жизнью в его жизни. Но странно: мысли о прошлом
не вызывали в нем никаких чувств, и он слушал дыхание жены точно так же,
как доносящийся в открытое окно плеск волн, набегающих на прибрежную
гальку. Все это ушло, давно миновало, осталось только случайное и чуждое
соседство: кончено, все кончено навеки.
скрипнула дверь в комнате дочери. "Итак, сегодня опять", - подумал он и
почувствовал легкий укол в уже омертвевшем, казалось, сердце. С минуту
что-то дергалось в нем, словно умирающий нерв. Но и это прошло: "Пусть
делает, что хочет! Что мне до нее!"
лоб, благотворная прохлада проникла в кровь. И вскоре неглубокий сон за-
туманил обессиленное сознание.
шляпе. - Куда это ты? - спросила она сонным голосом.
дан. - Ты ведь знаешь, я еду домой. Я беру с собой только самое необхо-
димое, остальное можете выслать.
ла: холодно, жестко прорывались слова сквозь стиснутые зубы. Она вскочи-
ла с постели. - Неужели ты хочешь уехать?.. Подожди... мы тоже едем, я
уже сказала Эрне...
тесь... не надо... - и, не оглядываясь, зашагал к двери. Ему пришлось
поставить чемодан на пол, чтобы нажать ручку.
разцами перед чужой дверью, прежде чем уйти, почтительно откланявшись и
предложив свои услуги для дальнейших поручений. Но здесь его дела кончи-
лись, поэтому он не счел нужным прощаться. Без единого слова, без про-
щального взгляда он поднял чемодан и захлопнул дверь между собой и своей
прежней жизнью.
тельный отъезд обеспокоил их. Тотчас же они послали ему вслед, в родной
город на юге Германии, письма с подробными объяснениями по поводу проис-
шедшего недоразумения, почти нежные, заботливые письма; они спрашивали,
благополучно ли он доехал, как его здоровье, и даже изъявляли готовность
немедленно прервать свое пребывание за границей. Он не ответил. Они пи-
сали, отправляли телеграммы: ответа не было. Только из конторы была по-
лучена сумма, упомянутая в одном из писем, - почтовый перевод со штемпе-
лем фирмы, без письма, без привета.
отъезд. Хотя они известили заранее о дне своего возвращения, никто не
встретил их на вокзале и дома тоже ничего не было приготовлено: прислуга
уверяла, что старик рассеянно бросил телеграмму на стол и ушел, не сде-
лав никаких распоряжений. Вечером, когда они уже сидели за обедом, нако-
Орловский Гай Юлий
Контровский Владимир
Орлов Алекс
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем