будет острой, жгучей, я заору, не выношу боли, но все равно: одно дело -
исходить криком, другое - говорить им то, что хотят...
рухнул лицом вниз. Из спины торчала стрела. Женщина вскочила, рот
распахнулся для крика, но в тот же миг в нем появилась рукоять ножа.
Герцог искал и все не мог отыскать меч, а когда поднялся с оружием в
руке, перед ним мелькнула серая тень, и герцог повалился вниз лицом,
роняя меч.
острым лезвием, меня снимают, куда-то тащат, потом я падал на землю, на
седло, меня трясло, боль стегала по всему телу. Перед глазами с бешеной
скоростью мелькала серая земля, я сообразил, что лежу на седле вниз
лицом, лошадь скачет во весь опор.
нашей спиной отдалялся замок, но из ворот выметнулись десятка два
всадников, с грохотом пронеслись по опущенному подъемному мосту. Я изо
всех сил растопыривал уцелевший глаз, видел, как из распахнутых ворот
выплескиваются еще и еще всадники. Я начал сползать с седла, рука
всадника подхватила и удерживала меня, пока я не набрался сил и не
сумел, цепляясь ногтями, зубами и всем телом, всползти выше.
каждом стуке копыт в голове и везде-везде взрывались атомные бомбы. Я
лежал вниз лицом, земля прямо перед глазами сперва неслась, как пестрая
лента неровного асфальта, а потом мне почудилось, что летим на вертолете
над самой гладью озера.
сползти с седла. Я на какое-то время потерял сознание, пришел в себя,
когда по плечам хлестали ветви, а снизу по лицу чиркали жесткие стебли
травы. Конь хрипел, стонал, задыхался, бока часто вздувались, я снова
начал скользить по мокрой коже, на этот раз не удержался, трава прыгнула
навстречу.
стояла рядом. Бока ходят ходуном, голова свесилась до земли, и
чувствовалось, что конь поднять ее не в состоянии. В ветвях дерева снова
зачирикали ожившие птицы.
стоял спиной ко мне, его руки и голова лежали на седле, а конь
недоверчиво обнюхивал плечо хозяина. Из плеча торчала стрела, еще две
стрелы смотрели из спины, кольчуга была распорота ударами мечей в трех
местах, кровь вытекала узкими струйками.
сделать шаг в мою сторону, однако колени подогнулись, упал, ударившись
коленными чашечками, не удержался и завалился набок. Из глубокой раны на
скуле текла красная струйка.
к стрелам, он покачал головой, я отдернул руку.
дом, семья, золото... За каждого убитого платят хорошо, но... не знаю.
Поют о вас, голодных придурках, что скитаетесь по пыльным дорогам,
деретесь не за деньги, а просто по дурости... Спасаете принцесс, а потом
отдаете их женихам или отцу без всякого выкупа...
вернуться... и уже без всяких красивых штучек метнуть в тебя нож из
темноты. И ты это знал. Но - отпустил... Дурость? Явная дурость... Но в
то же время ты - не дурак. Мне сказали, что не дурак. Ты даже в церковь
не ходишь, а значит, точно - не дурак! Значит, ты больше из наших, чем
из... тех, бьющих поклоны. Так почему?
моих мешках еще осталось такое... что их задержало... Я знаю много
трюков. Эх, раз в жизни попробовал сделать что-то героическое и то
мордой в стену...
ты, ублюдок, не стал меня убивать. Нет, это не благодарность, как ты
сдуру думаешь. Какая у рыцаря Тьмы благодарность? Разве что ножом в
спину... Просто я всю жизнь видел, как вы, бла-а-родные, стоите за честь
друг друга. Не из корысти или выгоды, а просто так. Видел, как вы
по-детски держите это ?слово чести?, блюдете дурацкие обеты. Большую
глупость придумать трудно!
трожь... Ты так и не понял... Да и не поймешь... дурак, потому что я жил
в более правильном мире... а на вас смотрел, как на...
голову, держал у себя на коленях, чтобы наемник не захлебнулся.
уже не помочь, а ты рискуешь. Они обойдут стальные колючки, что я
разбросал, у них еще много коней, к заходу солнца будут здесь. А тебе
надо замести след...
жизнью... ты... ты...
равно понять не можешь, верно? Я сам не понимаю. Просто вдруг так
захотелось, чтобы все было иначе... Вот тебя пытали, жгли, рвали кожу, а
ты, как идиот, твердил свое. У нас, если попадешь в плен, разрешается
выдавать всех и рассказывать все тайны. Все равно ведь предадим, так
лучше разрешить, ха-ха... А вот ты никого не выдавал, не предавал, даже
не пытался прикинуться предающим. Над тобой смеялись, смеялись,
смеялись... а потом перестали. Нет, все равно не поймешь.
Мы умнее. Мы познали природу человека. Мы знаем, насколько он трус и
подлец... но вдруг мне до щема захотелось, чтобы у меня были вот такие
тупые, но честные друзья... чтоб за меня стояли, и имя за моей спиной
защищали, а не так, как у нас принято - в грязь, в дерьмо, да еще и
сверху полить тем же...
поморщился.
поумнее тебя, благородного дурня. Какой к дьяволу Бог, я твоего Бога
презираю и не принимаю! Это что-то внутри меня... О, каким огнем жжет
внутренности! Я думал, что я стойкий, а я сейчас буду визжать от боли,
как недорезанная свинья. Убирайся, гад. Бери моего коня, он все еще
хорош... если не сгорел, и убирайся.
чтобы ты видел...
Глаза его были замученные, печальные, но все понимающие. Я с трудом
взобрался в седло. От куста донеслись стоны. Я украдкой оглянулся.
Наемник скрючился, лицо белое, все еще пытался удержать рвущийся из него
крик боли.
хочется, чтобы ты был, то прими его душу! Он грешник, великий грешник,
но в последний миг он стал другим!.. И не слушай ты его, что он тебя не
принимает! Зато ты прими его, прими...
очнулся, вокруг чернота, конь стоит, повесив голову, а меня трясет от
холода. Но вокруг меня что-то происходило, я видел желтые глаза. Потом
послышалось рычание, на грудь бросился крупный зверь. Я вдохнул его
шерсти, закашлялся, в висках взорвалась боль, я рухнул во тьму.
вместо него огромная бесформенная глыба, распухшая, с изломанными
костями. Пахнет железом, горящим углем. На миг почудилось, что я снова в
пыточной, затем издали донеслись частые удары молотков. Так стучат в
кузнице, вот удар мастера, у него легкий молоток, а вот тяжелые удары
подмастерьев, у них пока только сила, умение придет потом, не скоро,
если придет вообще...
отчетливо. Один, низкий и гулкий, словно шел из самого брюха, прогудел
недовольно:
выходит вообще из сапог говорящего: