так же спокойно, как цедил свои ответы Антон, уточнила:
я снаружи, автомат в руках... - Пауза. - А тут он. Я его на мушку, и - руки
заколодило. Не могу... в безоружного. Постояли так с минуту, наверное, потом
я ствол опустил... и тогда он перехватил со спины. Я стою, как дурак, уже сам
теперь на мушке, и думаю: привет! Еще с минуту стоим. Потом он свой обратно
закинул и говорит: иди назад. И я пошел.
пули, длинными кучными очередями секли боковые стекла.
нельзя. Нельзя бояться того, что было. И нельзя бояться знать то, что было.
одному из военных, водитель орет, пытаясь перекричать отчаянный вой
перегретого мотора: <До асфальта еще километра два! Повязнем, не доедем!>
мальчишеское, почти детское. - Верую, Господи, помоги моему неверию...
Обещал. С нами там один молодой батюшка попал... мы с ним много
разговаривали. Я ему обещал. Если живым выберусь и тебя увижу - обещал
креститься.
он... его не отпустили?
мгновений добавил для полной ясности: - Он умер.
когда ты... не стрелял в Тимура, ты... это уже знал?
днищем, звучно плюхая в него волнами грязи, потом все затихло. Только тупо
рокотал по стеклам и крыше дождь.
оглушительным. - Кто в состоянии - на выход без вещей! Толкать будем.
мокрый, весь в грязи до воротника и выше - даже в волосы ему крутящееся
колесо зашлепнуло бурый ком, и теперь плохо стертая жижа, чуть ссохнувшись,
склеила несколько прядей, - снова вернулся к Асе. Он старался теперь не
прижиматься к ней, чтобы не испачкать, и скромно сидел на краешке сиденья, и
с ног его сразу натекла мутная лужа. Автобус с ощутимым облегчением
покатил по гладкому, а Ася - плевать ей было на грязь, она сама вывозилась
по колено, пока ждали обмена - вцепилась в руку Антона снова и спросила:
прямо в глаза. Некоторое время он молчал, но не так, как прежде. Прежде он не
хотел отвечать. А теперь не знал, что ответить.
очень стараясь, чтобы голос не начал снова дрожать. - Вернемся - надо будет
к нему сходить, как ты думаешь? - Она нерешительно помолчала, теребя его
пальцы, а потом закончила так, чтобы все сказать и рассказать ему про себя
сразу, одной фразой, а не тянуть резину: - Тимур же просил ему передать,
чтобы он тобой гордился.
асфальт; время от времени ровный звук взрывался коротким ревом, когда
автобус, распуская на стороны мутные косые фонтаны, вспарывал глубокие
лужи. На сиденье впереди хромой парень спал на плече матери, и та, чтобы
голова сына не моталась от толчков, мягко прижимала ее щекой.
нему соскучилась.
и впрямь был у нее от Симагина, - значит, и у меня есть еще дети, только я
про них пока не знаю. А если женился... между мужчинами и женщинами много
всякого бывает, ты, наверное, это уже понимаешь.
Без него у меня души нет.
повернулся к ней и улыбнулся. В первый раз. Какой-то симагинской улыбкой
- до ушей. Симагин так улыбался давным-давно, когда все они еще были
счастливы.
сизой, мутной мгле впереди проглянули закопченные пожарами окраины.
Шофер включил фары.
За поворотом опять пост.
уж совсем некстати.
густой беспросветной тьме. Он был вклеен, впаян, как муха в смолу, в этот
литой, будто резиновый антрацит. Шевелиться он не мог, не мог даже моргать
или просто закрыть глаза - и веки, и сухие глазные яблоки, уставленные в
одну точку, не повиновались ему так же, как и все его обнаженное тело, и он
вынужден был непрестанно смотреть и смотреть в черноту, которая то ли
облепляла его лицо, то ли была удалена в бесконечность. Ее прикосновений он
не ощущал, не ощущал вообще ничего; не существовало ни верха, ни низа, ни
холода, ни тепла, ни движения, ни звуков. Ни ветра, ни даже самого воздуха -
он не дышал.
ему еще предстоит оставаться невесомо распятым на неощутимой тверди этой
абсолютной пустыни. Он даже приблизительно не мог оценивать
протяженность уходящего времени, хотя бы по ударам сердца, потому что и
сердце не билось. Он не жил.
тоски, ни даже скуки; вспоминая детство, вспоминая любимые книги, любимые
поляны в лесу и любимые ягодные кусты, вспоминая родителей, или Антона,
или Асю, или Киру, или удивительные прорывы к истине вместе с Вайсбродом
и Карамышевым, или - он не отказывал себе в удовольствии вспоминать ее
часто и до самых незначительных мелочей - их последнюю с Асей
раскаленную ночь, он не испытывал ни малейшего сожаления, что этого нет
сейчас, а только нежность ко всем, и радость, и гордость от того, что все это
было.
снова простит его и позовет. Простит за то, что мир, который он создал -
опять, в который уже раз, оказался на деле вовсе не таким совершенным, каким
представлялся ему, Симагину, в его рабочих грезах и мечтательных расчетах. И
позовет, чтобы Симагин помог сделать следующий шаг, подняться на
следующую ступень, которая, конечно, тоже обманет почти все ожидания - и
все-таки окажется хотя бы чуточку выше.
который найдет в себе мужество и мудрость не осатанеть и не отупеть от
трагизма и нелепости вновь воздвигнутого мира, не спрятаться от него ни в
огульную ненависть, ни в безукоризненно-сладкий обман или самообман - но
и не примет его как единственно данный и лучший из возможных, к которому
надо только приспособиться пошустрей да поухватистей, и все будет в порядке.
понадобятся еще, в этом он был убежден. Потому что следующий бой, конечно,
тоже окажется на пределе возможностей. Чем обширнее возможности, тем
более сложные задачи ты берешься - и не можешь не браться - решать; и
потому, сколько бы ни отпустила тебе сил судьба, выкладываться приходится
полностью. До седьмого пота, до хруста в мышцах и костях, до того, что
лопаются сосуды и сердце взрывается, как пошедший вразнос реактор...
странствий, и провожает, уезжая в новую жизнь, и убегает от себя, ныряя в
первый подвернувшийся вагон и не ведая даже, куда повезут... Не проходит,
пожалуй, и дня без того, чтобы человек не отправил себя куда-то.
искать и наворачивать одно на другое оправдания, объяснения, обоснования
тому, что не смог, или не сумел, или не успел выполнить обещанное; и вскоре
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Панов Вадим
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия