дверей и сейчас вместе вышли на улицу. Мистер Хардейл, ни с кем не прощаясь,
направился к лестнице, спускавшейся к Темзе почти у самых дверей
Вестминстер-Холла, и окликнул единственного незанятого лодочника.
каждое сказанное им слово; быстро распространилась весть, что этот
незнакомец - папист и оскорбляет лорда, который стоит за народ. Толпа в
беспорядке хлынула следом за мистером Хардейлом, вынесла вперед милорда, его
секретаря и сэра Джона, так что они оказались во главе этого движения, и
остановилась на верхних ступеньках лестницы, неподалеку от мистера Хардейла,
ожидавшего лодки.
ропотом последовали свист и крики и, постепенно нарастая, перешли в
настоящую бурю. Потом кто-то крикнул: "К черту папистов!", его поддержали
довольно дружным "ура!" - и только. Но после минутного затишья один человек
заорал: "Побить его камнями!", другой - "В реку его!", третий гаркнул:
"Долой папистов", и этот излюбленный клич подхватила уже вся толпа, в
которой было человек двести.
верхней ступеньке, когда же раздались крики, он бросил через плечо
презрительный взгляд на толпу и не спеша стал спускаться вниз. Он уже почти
дошел до лодки, когда Гашфорд, словно невзначай, обернулся, - и тотчас
чья-то рука метнула из толпы увесистый камень, который угодил мистеру
Хардейлу в голову с такой силой, что он Зашатался, как пьяный.
и, взбежав вверх по ступеням так стремительно и смело, что все невольно
попятились, спросил:
шмыгнули из толпы на другую сторону улицы и остановились там с видом
безучастных зрителей.
ли, подлец? Знаю, если не сам ты бросил камень, все равно - это твоих рук
дело! Знаю я тебя!
заволновалась, и несколько человек подскочили к мистеру Хардейлу, но его
обнаженная шпага заставила всех отступить.
Вы мне ответите за это оскорбление. Я жду - обнажите шпаги, если вы
джентльмены!
глазами, стоял в оборонительной позе, один против целой толпы.
такое безмятежное, приняло выражение, какого никогда никто не видел на этом
лице. Но через секунду он уже шагнул к мистеру Хардейлу и, положив одну руку
ему на плечо, другую протянул вперед, пытаясь этим жестом утихомирить толпу.
гнев мешает вам отличить друзей от врагов.
мистер Хардейл уже вне себя от гнева. - Сэр Джон, лорд Джордж, вы слышали,
что я сказал? Или вы трусы?
сквозь толпу, и с дружеской настойчивостью подтолкнул его к лестнице. - Ни к
чему эти вопросы. Ради бога, уходите отсюда поскорее. Что вы сделаете один
против такой оравы? А на соседней улице их еще столько же, и они сейчас
кинутся сюда. (Действительно, из-за угла уже бежал народ.) У вас от этой
раны сразу же в первой стычке голова закружится. Уходите, уходите, сэр,
иначе, поверьте, вам плохо придется, хуже, чем если бы вся эта орава
состояла из баб, и каждая была бы Кровавой Марией. Ну же, сэр, живее! Не
мешкайте!
подкашивались ноги, понял, как разумен этот совет, и стал сходить вниз,
поддерживаемый незнакомым другом. Джон Груби (это был он) помог ему сесть в
лодку и, оттолкнув ее с такой силой, что она сразу очутилась в тридцати
футах от пристани, крикнул перевозчику, чтобы он греб как подобает
настоящему британцу. После этого он поднялся на лестницу так спокойно, как
будто только что высадился на берег.
Джона, его бросавшаяся в глаза физическая сила и притом его ливрея,
показывавшая, что он - слуга лорда Гордона, отбили у забияк охоту
связываться с ним. Они удовольствовались тем, что послали вдогонку лодке
град камней, но эти метательные снаряды шлепались в воду, не принося никому
вреда, так как лодка успела уже проскочить под мостом и мчалась посредине
реки.
дальше, барабаня по дороге в двери домов, разбивая кое-где фонари и нападая
на встречных констеблей. Но едва пронеслась весть, что против них выслан
отряд лейб-гвардии, все поспешно пустились наутек, и улица вмиг опустела.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
стороны, на месте происшествия остался один человек. Эта был Гашфорд. Он
больно ушибся при падении, но еще мучительнее было воспоминание о пережитом
только что позоре и публичном разоблачении. Он бродил, прихрамывая, взад и
вперед, бормоча себе под нос проклятия и угрозы.
кипевшей в нем злобе, он все время зорко следил за двумя людьми, которые,
убежав вместе со всеми, когда поднялась тревога, затем вернулись; при свете
луны видно было, как они прохаживались неподалеку, толкуя о чем-то между
собой.
пока они, устав, наконец, бродить взад и вперед, не пошли прочь. Тогда он
двинулся следом за ними, но на некотором расстоянии, чтобы, не теряя их из
виду, не быть заподозренным в слежке, а если удастся, остаться и вовсе не
замеченным.
Тоттенхем-Корт-роуд; к востоку от нее в те времена находились так называемые
"Зеленые тропы", глухое место, пользовавшееся не очень-то хорошей славой, а
дальше уже начинались поля. Груды золы, стоячие прудки, густо заросшие
ряской и сорными травами, сломанные рогатки и одиноко торчавшие колья давно
разобранных на дрова заборов, грозившие рассеянному прохожему острыми
ржавыми гвоздями, - таков был окружающий пейзаж. Там и сям осел или
заморенная кляча, привязанные к столбу, щипали чахлую жесткую траву, свой
единственный жалкий корм. Они вполне гармонировали с окружающей картиной и
свидетельствовали (впрочем, об этом же достаточно красноречиво говорили и
дома) о бедности здешних жителей, ютившихся в ветхих лачугах, и о том, как
рискованно прилично одетому человеку, имеющему при себе деньги, появляться
здесь одному, - разве что среди бела дня.
были украшены башенками, у других, на источенных плесенью стенах -
нарисованы фальшивые окна, а один даже был увенчан подобием часов на шаткой
четырехфутовой башенке, маскировавшей дымовую трубу. При каждом домике в
крохотном палисаднике непременно стояла простая, грубо сколоченная скамейка
или беседка. Обитатели "Зеленых троп" кормились тем, что собирали и
продавали кости, тряпье, битое стекло, старые колеса, торговали птицами и
собаками, которые содержались в палисадниках, в различных (смотря по роду
этого "товара") хранилищах и наполняли воздух далеко не приятными ароматами,
оглушали криками, лаем, визгом и воем.
которые привлекли его внимание, и здесь увидел, как они вошли в одну из
самых жалких лачуг, состоявшую из одной только комнаты, да и то очень
небольшой. Подождав на улице, пока не услышал их голоса и нестройное пение,
ясно показывавшее, что они навеселе, он только тогда прошел к дому по
качающейся доске, переброшенной через канаву, и постучал в дверь.
мужчина, вынимая трубку изо рта. - Вот не думал, не гадал, что вы окажете
мне такую честь! Входите же, мистер Гашфорд, входите, сэр!
На ржавой решетке очага горел огонь (несмотря на то, что весна наступила
давно, вечера были холодные), а на табурете у огня сидел Хью и курил. Деннис
придвинул гостю единственный стул и сам сел на табурет, с которого только
что встал, чтобы открыть дверь.
бросив искоса взгляд на секретаря. - Есть уже какой-нибудь приказ из штаба?
Приступаем, наконец, к делу?
Хью. - Но лед тронулся! Сегодня уже была небольшая буря, не так ли, Деннис?
не то, что было бы мне по вкусу.
боевое, чтобы разгуляться как следует, хозяин! Ха-ха-ха!
секретарь с самым зловещим выражением лица, но самым вкрадчивым тоном.
привередлив.
великий подвиг доблести и мужества. - А кстати, - он сделал паузу и погрел
руки над огнем, затем вдруг поднял глаза. - Кто это сегодня бросил камень?