здесь. Тот, другой - его брат, из всего их злодейского рода хуже его нет и
не было.
сломлен, и он придавал его словам страшную, потрясающую силу.
как все эти знатные господа грабят нас, ничтожных тварей, облагают нас
чудовищными податями, заставляют работать на себя без отдыха и все даром.
Нам нельзя было молоть свое зерно нигде кроме как на его мельнице, его птица
кормилась на наших полях, но не приведи бог кому-нибудь из нас завести свою,
хотя бы одного куренка, у нас не было ничего своего, нас обирали до нитки, а
если в кои-то веки кому-нибудь из нас случалось раздобыть кусок мяса, мы ели
его тайком, заперев двери и окна, чтобы никто не видел, не то тут же явятся
господские слуги и отнимут. До того уж нас разорили и забили, до такой
нищеты мы дошли, что отец нам часто говорил, на такую жизнь детей рожать -
только горе плодить, и мы должны бога молить, чтобы наши женщины бесплодными
были и чтобы весь наш люд горемычный поскорее вымер.
оскорбленных чувств у подневольного человека. Я давно подозревал, что
угнетенный народ таит в душе чувства возмущения и обиды, но, глядя на этого
умирающего юношу, я понял, с какой неудержимой силой эти чувства рвутся
наружу.
жалела его, заботилась о нем, ей хотелось выходить своего милого, и она
стала его женой, и он поселился с нами, в нашей лачуге, в конуре, как сказал
бы этот гордец. Как-то раз, не прошло и нескольких недель, как они
поженились, сестра моя попалась на глаза его брату и так приглянулась ему,
что он попросил нашего господина уступить ее, отдать ему, - ну, а то, что
она мужняя жена, им до этого, конечно, не было дела. Он охотно согласился,
но сестра у меня хорошая, честная, и она так же, как и я, ненавидела его
брата. И что же они надумали, эти двое, чтобы заставить мужа отказаться от
жены, чтобы он сам уговорил ее пойти к этому человеку? Юноша все время
смотрел мне в глаза, но сейчас он с усилием перевел взгляд на невозмутимое
лицо холодно смотревшего на него маркиза, и я, глядя на них обоих, понял:
все то, что он говорит, - правда. Я как сейчас вижу их перед собой, даже вот
здесь, в тюрьме, эти скрестившиеся взгляды, полные взаимоуничтожающей
гордости, гордости знатного дворянина и гордости простого крестьянина;
презрительного равнодушия и задушенных чувств ярости и неутоленной мести.
нас, как скот, и возить на нас тяжести? Вот так они и запрягали его, и он
возил тяжести! А знаете ли вы, что у них также есть право заставлять нас
караулить всю ночь на пруду, в парке, гонять лягушек, чтобы они своим
кваканьем не мешали спать господам? Вот так они и держали его - ночью на
пруду в парке, в тумане и сырости, а днем запрягали в телегу. Но он все
равно не сдавался. Нет, не сдавался! И вот однажды днем, когда его отпрягли
и отпустили домой полдничать - а была ли в доме еда, про то они не
спрашивали, - он пришел к жене, упал ей на грудь и забился в рыданиях, а тут
как раз часы били двенадцать, вот он на последнем ударе и затих, помер у нее
на груди.
поддерживало жизнь в юноше. Он отталкивал надвигавшуюся смерть, он не давал
ей коснуться его так же, как не давал мне коснуться своей раны, зажимая ее
судорожно стиснутой рукой.
сестру, несмотря на то, что она ему все высказала; вы про это от нее самой
услышите, доктор, или, может, она вам уже все рассказала; он увез ее к себе
на время, позабавиться, получить удовольствие. Я работал на дороге, видел,
как ее провезли мимо. Когда я пришел домой и рассказал про это отцу, сердце
у него не выдержало, слишком много в нем обид накопилось, слишком долго он
терпел и молчал.
попалась на глаза ни своему господину, ни его брату, чтобы хоть ее-то
избавить от позора. А потом выследил его брата и прошлой ночью я, жалкий
пес, пробрался сюда с саблей в руке, в слуховое окно. Где-то оно тут должно
быть?
по сторонам и увидел истоптанную солому и раскиданное сено, видно тут и
происходил поединок.
ей, чтобы она не приближалась, покуда он не падет от моей руки. А он как
вошел, сначала швырнул мне пригоршню золотых монет, а потом ударил меня
хлыстом. Но хоть я и жалкая тварь, я бросился на него с саблей и заставил
его обнажить шпагу. Пусть он потом разломал ее, все равно она обагрена моей
подлой кровью. Ему пришлось обнажить ее и драться со мной не на жизнь, а на
смерть, защищать себя.
Тут же валялась старая солдатская сабля.
он?
виду младшего брата).
который только что был здесь? Поверните меня к нему лицом!
мое плечо и - откуда только у него взялись силы - поднялся во весь рост, и я
тоже поднялся с колен, чтобы поддержать его.
подняв правую руку, - в тот день, когда нас призовут на суд, дать ответ за
наши дела, я заставлю вас и весь ваш проклятый род до последнего отпрыска
ответить за все вами сделанное. Я мечу вас этим кровавым крестом, в знак
того, что вы не уйдете от суда. И брат ваш, худший из вашего злодейского
рода, ответит за то, что он сделал. Я мечу и его этим кровавым крестом и
клянусь, что он не уйдет от суда.
пальцем начертал в воздухе крест. Рука его на секунду застыла в воздухе,
потом опустилась, он пошатнулся и повис у меня на руках. Я осторожно опустил
его на пол. Он был мертв.
состоянии. Она все так же бредила. Я знал, что это может продлиться долго и
кончится, по всей вероятности, ее смертью.
кричать, не умолкая, все тем же душераздирающим голосом, без конца повторяя
одно и то же: "Мой муж, отец, брат! Раз, два, три, четыре, пять, шесть,
семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать! Затих!"
двадцать шесть часов. Я два раза уезжал домой и снова возвращался. Когда я,
вернувшись во второй раз, опять сидел у ее постели, она начала
успокаиваться. Я сделал все возможное, чтобы заставить ее уснуть, и
постепенно она погрузилась в какое-то забытье, похожее на летаргический сон;
можно было подумать, что она умерла.
тишина. Я развязал ей руки и позвал женщину помочь мне как следует уложить
больную и снять с нее разорванное платье. И тут только я обнаружил, что она
в тягости, и перестал надеяться на ее выздоровленье.
буду называть старшим братом. Он был в высоких сапогах, видно только что
приехал откуда-то верхом.
нее с любопытством.
ногой, сел около меня и, приказав женщине уйти, заговорил, понизив голос:
положении очутился мой брат из-за этой деревенщины, я посоветовал ему
прибегнуть к вашей помощи. У вас прекрасная репутация, вы еще молоды и
можете сделать блестящую карьеру. Я полагаю, вы соблюдаете свои интересы.
Все, что вы видите здесь, должно остаться при вас. Говорить об этом не
следует.
между ними. - Я отвечал осторожно, потому что был глубоко удручен и
взволнован тем, что я здесь видел и слышал.
проверить сердце. Оно едва билось. Когда я, выпрямившись, откинулся на
спинку стула, я увидел, что оба брата следят за мной, не сводя глаз.
застанут и отправят в штрафную камеру, в подвал, в полную темноту, что я
вынужден сократить свой рассказ. Это не потому, что мне изменяет память, я
помню все до мельчайших подробностей и могу повторить все разговоры, каждое
слово, произнесенное братьями.
несколько слов, которые она прошептала мне на ухо. Она спросила меня, где
она? Я сказал ей. Потом она спросила меня, кто я? Я ответил. Но я тщетно
пытался узнать ее имя. Чуть заметным движением головы она так же, как и ее
брат, отказалась назвать себя.
пока я не сказал братьям, что она вряд ли доживет до следующего дня. До тех
пор, хотя она не видела никого, кроме меня и прислуживающей женщины, всякий
раз, когда я сидел у ее постели, кто-нибудь из братьев непременно находился
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Белов Вольф
Журавлев Владимир