выстрелов да дюжина пистолетных. И как нарочно - все в цель!
хотя способен двигаться очень быстро. На испещренной пятнами стороне его
лица нет брови, на другой стороне бровь черная, косматая, и это
несоответствие придает ему чрезвычайно своеобразный и довольно зловещий вид.
Руки его, как видно, испытали все, что только можно испытать, кроме потери
пальцев, - они скрючены, изборождены рубцами и шрамами. Сила у него, должно
быть, большая, - тяжелые скамьи он поднимает с таким видом, словно они легче
перышка. У него есть занятная привычка: когда ему нужна какая-нибудь вещь,
он не идет к ней прямо, а ковыляет вокруг всей галереи, задевая плечом за
стену, так что по всем четырем стенам этого помещения тянется грязная
полоса, которую принято называть "следом Фила".
Джорджа, теперь запирает огромные двери, гасит все газовые рожки, кроме
одного, - да и тот горит тускло, - и заканчивает свою работу тем, что
вытаскивает из-за дощатой перегородки в углу два тюфяка и постельные
принадлежности. Тюфяки раскладывают в противоположных концах галереи, причем
кавалерист стелет постель себе, а Фил себе.
жилет и, оставшись в рубашке и штанах, выглядит еще более воинственно, чем
раньше. - Тебя, кажется, нашли в чьем-то подъезде, а?
шлепнулся прямо на меня.
вдоль двух стен галереи, задевая их плечом, и только тогда поворачивает к
своему тюфяку. Кавалерист, пройдясь раза два от места для прицельной
стрельбы до мишени и посмотрев на луну, свет которой проникает сквозь окна в
кровле, направляется более прямым путем к своему тюфяку и тоже укладывается
спать.
ГЛАВА XXII
полях, должно быть, прохладно, да и немудрено - ведь у мистера Талкингхорна
оба окна открыты настежь, а кабинет у него высокий, сумрачный, и в нем
всегда сквозняк. Все это не очень приятно, когда приходит ноябрь с туманом и
слякотью или январь со льдом и снегом, но в душные знойные дни долгих
каникул тут хорошо. Вот почему у аллегорического римлянина довольно свежий
вид, хотя щеки у него как персики, колени как букеты цветов, а вместо икр на
ногах и мускулов на руках - розовые припухлости.
на его мебели и бумагах. Все здесь покрыто толстым слоем пыли. И когда
полевой ветерок, заблудившись, попадает в эту комнату и в испуге мечется,
как слепой, торопясь улететь вон отсюда, он пускает столько же пыли в глаза
аллегорическому римлянину, сколько суд - или мистер Талкингхорн, как один из
его самых преданных служителей, - временами пускает в глаза непосвященным.
превратятся и его бумаги, и он сам, и все его клиенты, и все одушевленные и
неодушевленные предметы, какие есть на свете, - мистер Талкингхорн сидит за
бутылкой у открытого окна и смакует старый портвейн. Человек жесткий,
замкнутый, сухой и молчаливый, он, однако, не хуже других способен смаковать
старое вино. Ларь с бесценным портвейном хранится у него в хитроумно
устроенном погребе под Линкольновыми полями, и этот погреб - одна из его
многочисленных тайн. Когда он обедает дома один, как обедал сегодня, он
сначала съедает принесенные из ресторана рыбу и бифштекс или цыпленка, потом
спускается со свечой в руке в гулкие подвалы, вырытые под опустелым домом, а
затем неторопливо возвращается к себе, предшествуемый отдаленным отзвуком
хлопающих дверей и овеянный запахом земли, приносит в свой кабинет бутылку и
наливает из нее в рюмку сверкающий полувековой нектар, который краснеет за
стеклом от сознания своей славы и наполняет всю комнату благоуханием
виноградников Юга.
как будто шепчет ему о своем полувековом безмолвии и плене, а он от этого
все крепче замыкается в себе. Еще более непроницаемый, чем всегда, он сидит,
пьет и, пожалуй, немного размякает в одиночестве, вспоминая в этот час
сумерек обо всех известных ему тайнах, которые связываются в его
представлении с темнеющими лесами за городом и просторными, обезлюдевшими,
запертыми особняками в городе; а быть может, даже уделяет несколько мыслей
самому себе, своей семейной истории, своим деньгам, своему завещанию, - все
это тайна для всех, - и тому единственному своему другу, холостяку, человеку
того же склада и тоже юристу, который до семидесяти пяти лет жил так же, как
мистер Талкингхорн, но внезапно почувствовал (как говорят), что жизнь эта
слишком однообразна, и как-то раз, летним вечером, подарил свои золотые часы
своему парикмахеру, не спеша вернулся домой в Тэмпл и повесился.
размышлять так долго, как привык. Из скромности отодвинув стул, так что
сидеть не очень удобно, за тем же столом сидит лысый, кроткий, с лоснящимся
лицом человек, который почтительно кашляет в руку, когда юрист приглашает
его налить себе вина.
об этой странной истории.
смелость с моей стороны; но вы, помнится, проявили некоторый интерес к этому
лицу, и я подумал, что вы, может быть... пожелаете...
вывод или подтвердить какое-нибудь предположение, если они касаются его
самого. Поэтому мистер Снегсби, робко покашливая, нерешительно повторяет:
мне, Снегсби, что надели шляпу и отправились сюда, не сказав об этом жене.
Мне кажется, вы поступили осмотрительно, ибо все это не так важно, чтобы об
этом стоило говорить кому-нибудь.
говоря напрямик, любознательна. Да, любознательна. Она, бедняжка, страдает
спазмами, и ей полезно, когда ум у нее чем-нибудь занят. Вот она и старается
его занять... я бы сказал, чем попало, все равно касается это ее или не
касается... особенно, если не касается. У моей женушки очень деятельный ум,
сэр.
Талкингхорн. - И сегодняшний тоже?
набожном настроении - так по крайней мере она считает сама - и присутствует
на так называемых "Вечерних бдениях" одного духовного лица, некоего
Чедбенда. Он, бесспорно, очень красноречив, но мне лично не особенно
нравится его стиль. Однако не в этом дело. Но поскольку моя женушка сегодня
занята, мне легко удалось заглянуть к вам без ее ведома.
покашливая. - Замечательное вино, сэр!
пятьдесят лет.
Ему можно дать... сколько угодно лет.
как бы извиняясь за то, что пьет такую драгоценность.
мистер Талкингхорн, засовывая руки в карманы своих поношенных брюк и
спокойно откидываясь назад в кресле.
многословно, пересказывает все, что говорил Джо у него в доме при гостях.
Подойдя к концу рассказа, он вдруг вздрагивает всем телом и обрывает свою
речь восклицанием:
джентльмен!
неподалеку от стола, стоит внимательно всматривающийся в них человек со
шляпой и палкой в руках - человек, которого не было здесь, когда сам мистер
Снегсби вошел, и который при нем не входил ни в дверь, ни в окно. В комнате
стоит шкаф, но петли его дверцы не заскрипели ни разу; не слышно было и шума
шагов по полу. Однако этот третий человек стоит здесь со шляпой и палкой в
руках, заложенных за спину, - внимательный, сосредоточенный и спокойный