вдруг заулыбался.
то есть те, которые работающие, те уж давно отобедали, а всякие
бездельницы да мамины дочки... Да, представь себе, уже два часа. Ну как
нога-то? А кто у тебя был? Так и сказал? Ну слава Богу! А теперь вот
подумай, что, если бы ты трахнулась не коленкой, а головой? Ну да, тебе на
все наплевать, а вот что бы я моей дражайшей сестре стал бы говорить? Ну
вот то-то и оно-то! Теперь возьми карандаш, запиши: Анатоль Франс. "Жизнь
Жанны д'Арк". Знаю, что нет. Позвони в библиотеку. Если и у них нет, пусть
от моего имени закажут в Публичной. Да, очень надо! Слушай, да не будь ты
уж чрезмерно-то догадливой! У нас был один чрезмерно догадливый, так ему
потом родственники посылки посылали. Да, вот так. Буду как обычно. Лежи
смирно и никого не приглашай. Отлично! Исполняйте!
ласковым и простым. А глаза - как глаза у всякого пожилого, потрепанного
жизнью человека, усталые и с прожелтью.
Поехала на моем велосипеде ночью провожать подругу, ну и шарахнулась в
темноте о столб. Когда подруга позвонила мне и я примчался, у нее на месте
коленки была пачка подмокшего киселя, меня даже замутило, не переношу
кровь! Видеть не могу! А она смеется! Что же, видно, родовое, отец грузин.
Тамара Георгиевна Долидзе - как? Звучит?
он его еще не видел.
отец...
погрузнел и потяжелел.
слушаю вас, Петр Ильич. Так точно! Так Аркадий Альфредович как раз сейчас
у меня. Да вот сидим, разговариваем о жизни. Слушаюсь. Ждем, - он положил
трубку. - Сейчас полковник придет, какие-то вопросы у него к вам.
3
огромных роговых очках. Когда он снимал их, то становились видны его
неожиданно маленькие, постоянно моргающие и воспаленные глазки. И тогда
все его лицо теряло свою зловещую и таинственную значительность. Мужик как
мужик.
- В прокуратуру звоню, говорят: ушел в наркомат, звоню в прокурорскую
комнату, говорят: был, да весь вышел. Так куда же ты это все выходишь, а?
вентилируем твоего Зыбина.
Нейман встанет и уступит ему свое место, - этому-то мы его обучили! - Он
сел, вынул блокнот и положил его перед собой. - Полина Юрьевна Потоцкая, -
прочитал он, - сотрудница Ветзооинститута, говорит вам это что-нибудь?
Хрипушина. Его от нее чуть удар не хватил. Ну как же? Вызвал ее повесткой
на дом - не явилась! Оказывается, дома не было, а повестку подруга
приняла. Тогда вручили на службе лично - и опять не явилась! В институте
нет, дома тоже. Только через три дня узнали: попала в больницу. У нее там
какой-то привычный вывих, вот и обморозилась в горах.
Да еще как! Десять листов с обеих сторон они с Хрипушиным на пару
исписали. Потом еще пять прибавили. Принес он их мне. Я прочел и говорю
ему: "Ну вот, теперь все это, значит, чистенько перепечатайте, сколите и
отошлите в "Огонек", чтоб там печатали с картинками. Гонорар пополам".
Ночь. Луна. Он. Она. Памятник какой-то немыслимый, краб величины
необычайной. Они его с Зыбиным под кровать ему засунули, потом вынули, в
море отпустили. Вот такой протокольчик! А не хочешь, говорю, посылать его
в журнал, тогда тащи-ка его в сортир. Так сказать, по прямому его
назначению. Ну а что вы об ней вспомнили?
задумался. - Ну так что ж, может, тогда и отослать ее к Хрипушину? Или вы
с ней сами поговорите? - Он взглянул на Неймана.
может, вот Аркадий Альфредович захочет ее увидеть. Вот ведь! - Он прошел к
столу, достал из него папку, из папки черный конверт с фотографиями,
выбрал одну из них и подал Мячину. - Взгляните-ка! Как?
он протянул фото Гуляеву. - Посмотри!
Такая барыня и вдруг...
раздражен и взвинчен, хотя и старался не показать этого. - Для нас,
дураков, конечно. И он ей тоже - "Во первых строках моего письма, любезная
наша Полина, спешу вам сообщить..." или "К сему Зыбин". Остряки-самоучки,
мать их так!
есть. Путти? Мутти? Лили? Пути? Аркадий Альфредович, не слышали?
карточку, - у Лилиан Путти не прическа, а стрижка, и очень низкая, вроде
нашей польки. А она тут под Глорию Свенсон. Такие прически года три тому
назад были очень модными.
фото) и снял трубку. - Миля, - сказал он, - тут сейчас будет звонить опять
Потоцкая, так я у Якова Абрамовича в 350-й - ведите ее сюда. А вообще меня
нет. - Он положил трубку и прищурился. - Аркадий Альфредович, - сказал он
деловито, - вот мы в прошлом году отмечали твои именины. Это сколько же
тебе исполнилось?
футти-нутти думаешь? Вот что значит отец - присяжный поверенный! А ты
взгляни на майора! Ему этих пути... на дух не нужно! А ведь не нам с
тобой, старичкам, чета, молодой, здоровый, румянец во всю щеку! А ты его
когда-нибудь с женщиной видел? Он, как это в стихах пишется? Анахорет!
кутти, ножки гнути стреляешь, а он знаешь чье сердце покорил? Марьи
Саввишны, товарища Кашириной! Управляющей нашими домами! Ну ты ее знаешь -
Екатерина Великая! В буклях! Ее ни одна пила не берет. Дочку развела и
мужа ее посадила. А когда она о Якове Абрамовиче говорит, у нее голос, как
у перепелочки, - то-о-ненький! "Ну чистота! Ну порядок! Взглянуть
любо-дорого! Взойдешь и не ушел бы. И воздух свежий! Все фортки настежь! И
порядок! Порядок! Как у барышни! И у каждой вещи свое место. Все сразу
отыщешь". Вот как об нашем о Якове Абрамовиче наш рабочий класс
отзывается. О нас черта с два так скажет. Что ж? Ана-хорет!
к Нейману Гуляев. - Своими монетками! Такая, говорит, у них красота, такая
научность! Все монетки в особой витрине, ровно часики в еврейской
мастерской. И все одна к одной! Серебряшечки к серебряшечкам, медяшечки к
медяшечкам, а золотые, ну, те уж, конечно, в отдельной коробке, в сундуке.
Они не показываются, а есть, есть! Я такой красоты, говорит, даже у купцов
Юховых не видела, когда с ними по ярмаркам ездила.
Недаром говорили, что мальчишкой он пел в архиерейском хоре. До последнего
года он даже активно участвовал в драмкружке, которым руководил
заслуженный артист республики - добродушный пухлячок, вечно подшофе, но
обязательно жаждущий самых-самых распоследних ста граммов. С ним Гуляев
дружил и провел его сначала в агентуру, а потом в заслуженные. Нейман знал
об этом, потому что после последней стопки, когда его вели уже домой,
заслуженный внезапно садился на тумбу, начинал плакать и говорил, что он
пропал, абсолютно и безусловно, потому что... И очень драматично
рассказывал почему. Но обязанности свои при этом выполнял аккуратно, был
на хорошем счету и, кажется, даже поощрялся. Эту историю Нейман держал еще
про запас.
собирали всякое: открытки, голыши из Ялты и Коктебеля, фарфор с Арбата,
мебель из всяких распродаж. У его предшественника в спальне над кроватью
висел даже ящик с африканскими бабочками, а в столовой, на особом столике,
блистала и переливалась голубым и розовым перламутром горка колибри (мир
праху вашего хозяина, птички!). Все это было в порядке вещей, но чтоб
Афанасьев Роман
Самойлова Елена
Перумов Ник
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк