играть с кем угодно на что... что угодно... я... - его голос перешел в
пьяное бормотанье. Мэтью безучастно смотрел на него.
партия, - задирал он его.
качая головой, и объяснял в несвязных, но бесспорно сочных выражениях, что
скорее он позволит разрезать себя на куски и замариновать, чем откажется
от своего слова.
ставки, и те зрители, которые первыми предложили играть, удостоились чести
хранить их до окончания партии. Здесь никто еще никогда не играл на такую
неслыханно большую ставку, и вся толпа, возбужденно жужжа, повалила в
бильярдную. Игра началась.
считал себя прекрасным игроком, так как усердно практиковался в Калькутте,
- часто и в те дневные часы, когда ему полагалось сидеть на службе за
конторкой. К тому же он с тайным удовольствием видел, что его противник в
том состоянии, в котором он находится, не может с ним тягаться. С
опытностью профессионала осмотрел он свой кий, намелил его и, чувствуя,
что на нем сосредоточены восхищенные взоры всей толпы, пустил шары, но не
сумел остановить красный в неприкосновенное поле. Его противник, слегка
пошатываясь, бросил свой шар на стол, нацелился на него глазом и нанес
твердый удар кием. Шар с силой ударился о красный Мэта и, прогнав его
вокруг стола, сквозь сложную систему преград в виде острых и тупых углов,
в конце концов шлепнулся за ним в правую нижнюю лузу. При этом
замечательном ударе зрители громко выразили свое одобрение. Матрос
повернулся к ним и, опираясь о стол, важно поклонился, затем торжествующе
крикнул Мэтью:
удар, а? Не говорил я разве, что я в этом деле мастак? В следующий раз я
тебе сделаю карамболь! [удар сразу по двум шарам противника] - Он хотел
было пуститься в пространные и глубокомысленные рассуждения насчет
достоинств сделанного им замечательного удара и длинное объяснение, каким
образом он его нанес, но его уговорили продолжать прерванную игру. Он
вернулся к ней с видом победителя, однако второй ход был уже менее удачен,
чем первый, так как его шар, получив сильный удар в нижнюю половину,
весело запрыгал по сукну, задел при этом за край стола и с глухим стуком
упал на деревянный пол, под еще более громкие и долгие аплодисменты, чем
те, которыми зрители приветствовали первый удар матроса.
ко всей компании в целом.
служанка, которая вытягивала шею, чтобы увидеть, чему смеются люди, и
нечаянно взвизгнула от смеха, но тотчас, смутясь, умерила свое веселье,
выразив его только скромным покашливанием.
положение, он начал игру очень осторожно, сделав три легких карамболя и
пройдя мимо красного. Затем он начал загонять в правую среднюю лузу ряд
красных так ловко, что при каждом ударе шар медленно, с безошибочной
точностью возвращался в нужное положение под серединой стола. Толпа,
притаив дыхание, с глубоким и почтительным вниманием следила за ним. Под
ярким светом ламп его пухлые белые руки скользили по гладкому сукну, как
светлые амебы в зеленом пруду. Его прикосновения к кию были так же легки и
осторожны, как прикосновения женщины. Виски сделало его твердым, как
скала. Он переживал величайшее счастье, какое могла ему дать жизнь:
возможность показать множеству толпившихся вокруг людей свое замечательное
хладнокровие и ловкость в игре, быть предметом всеобщего восхищения и
зависти. Их лесть давала пищу его суетному тщеславию.
кий и, демонстративно пренебрегая шаром, который выгодно стоял над самой
лузой, занялся длительной и трудной задачей сделать бортовой карамболь.
Ему это удалось, и тремя быстрыми последовательными ударами он довел число
выигранных им очков до пятидесяти. Раздалась целая буря одобрительных
восклицаний.
сделать!
в карман свой выигрыш и бросил кий на подставку: завоевав себе такую
блестящую репутацию, он боялся ее испортить. Все окружили его, хлопали по
плечу, толкали Друг друга, стараясь пробраться вперед, чтобы пожать ему
руку, а он упивался своей популярностью, смеялся, жестикулировал, как и
они, болтал со всеми. Его побежденный противник, которого с трудом удалось
убедить, что игра кончена, не выразил никакого сожаления и с пьяным
добродушием обнял Мэтью рукой за плечи.
удар можно заплатить фунт! Не жалко и пяти фунтов. Так и резанул - как
настоящий норд-ост, ей-богу! Уж я мастак так мастак! - И он вызывающе
огляделся кругом, как бы ожидая, не вздумает ли кто возражать.
чувствовал себя героем; все чокались с ним, потом расселись небольшими
группами, обсуждая во всех подробностях знаменитую игру победителя. А Мэт
вразвалку ходил по комнате, возглавляя беседу. Он не обнаружил ни ложной
скромности, ни неуместной сдержанности, подходил к каждой группе, говоря в
одном месте: "А вы видали, как я сделал карамболь от борта? Недурно, а?
Рассчитано было с абсолютной точностью!", в другом: "Черт побери, я в
своей жизни выиграл штук двести таких партий, - нет, что я говорю, больше
двухсот!", в третьем: "Вот тоже привязался этот дурачок, куда ему тягаться
с таким, как я! Я мог бы победить его, играя не кием, а своей тростью!"
раздувалось в нем глупое тщеславие, пока, наконец, ему не стало казаться,
что комната вся гудит голосами, которые восхваляют его сладкими, как мед,
льстивыми словами. Он присоединил и свой голос к этому хвалебному хору, а
лампы сверкали над ним, как тысячи свечей, зажженных в его честь, и сердце
его ширилось от восторга. Никогда еще он не переживал такого триумфа. Он
уже считал себя лучшим игроком в Ливен" форде, в Шотландии, во всем
Британском королевстве. Да, это не штука - взять подряд пятьдесят очков! И
с какой стати его хотели унизить, спихнув его в какую-то контору, когда он
так блестяще играет в бильярд?
изменчивой толпы стала таять. Возник горячий спор между двумя вновь
пришедшими - ирландским землекопом и каменщиком, - и всеобщее внимание,
отхлынув от Мэтью, обратилось на них. Толпа подстрекала замечаниями то
одного, то другого, в надежде вызвать драку. В конце концов Мэтью угостил
их только пивом, а популярность стоила дороже, и почти сразу он оказался
один, в углу, без единого собутыльника, забытый всеми. Он чуть не заревел
от обиды при такой внезапной перемене обстоятельств и подумал, что так
бывает всегда, - никогда ему не удается долго оставаться в центре
внимания, его оттирают на задний план, раньше чем ему бы хотелось. Он
готов был броситься к этим людям, вернуть себе их неверное расположение,
закричать:
забывайте же обо мне! Я великим игрок в бильярд. Обступите меня сноса! Не
каждый день увидишь такого игрока!"
выпил залпом два больших стакана виски, потом последним грозным взглядом
обвел всех и вышел из бара. Его уход никем не был замечен.
море легкая зыбь. Но он ловко приспособлял свою походку к этому слабому,
равномерному покачиванию, балансируя телом из стороны в сторону, так что,
несмотря ни на что, сохранял равновесие. Это приятно возбуждающее движение
понравилось ему и успокоило зудевшее самолюбие. Переходя Хай-стрит, он
пришел к заключению, что, искусно маневрируя на этой беспрестанно меняющей
свое положение плоскости, он совершает замечательный фокус, который,
пожалуй, может сравниться с его знаменитой победой на бильярде.
час, на освещенном циферблате городской башни. Широко расставив ноги,
откинув голову, он преодолевал пространство.
различить было невозможно, но Мэтью показалось, что ровно десять часов, и
гордости его не было предела, когда через мгновение часы, подтверждая его
догадку, пробили десять раз. Он считал мелодичные удары, отбивая такт
рукой, с таким глубокомысленным и назидательным видом, как будто сам
звонил на колокольне.
Чтобы такой человек, как Мэтью Броуди, отправился домой в такое детское
время - в десять часов? Невозможно! Он сунул руку в карман брюк, и когда
там отрадно зашуршала фунтовая бумажка и зазвенело серебро, он крепче
надвинул шляпу и опять пустился в путь. На улице встречалось до обидного
мало людей. В настоящем городе он бы знал, что ему делать! Чего проще -
вскочить в кэб и, многозначительно подмигнув кучеру, приказать везти себя
к bona robas. Оставалось бы только с комфортом развалиться в кэбе и курить
сигару, пока клячи благополучно доставят его на место. Но здесь, в
Ливенфорде, не было на улице ни кэбов, ни оживления, ни женщин.
Единственная девушка, которую он встретил и галантно приветствовал,
бросилась бежать от него в ужасе, как будто он ее ударил, и Мэтью