внимание и его преклонный возраст и очень большое старшинство в офицерских
чинах, что по моему мнению, должно было служить ему гарантией от резких выпадов,
как командующего Добровольческой армией, так и его окружения.
Очень скоро ген. Смагин вошел в свою роль, будучи часто единственным связующим
звеном между армиями и постоянным ходатаем о нуждах Добровольческой армии. Я
должен засвидетельствовать, что эту неблагодарную и тяжелую работу ген. Смагин
выполнял с большим тактом, скромно и весьма продуктивно. Приезжая в Новочеркасск
сам или посылая своего секретаря Н. Жеребкова, ген. Смагин, посещая меня,
никогда не поднимал разговора об отношении к нам командования Добровольческой
армии, никогда не занимался передачей каких-либо сплетень и никогда не чернил
ставку Добровольческой армии. Хорошо помню, как в каждый свой приезд, он засыпал
меня многочисленными житейскими просьбами: то заменить автомобиль, то увеличить
содержание и суммы на представительство, то дать офицера или писаря для
канцелярской работы, то еще что нибудь. Все деликатные и щепетильные вопросы,
которые могли разжечь вражду между армиями, он тактично замалчивал, хотя не было
сомнения, что находясь в Екатеринодаре, ему часто приходилось болеть душой за
нападки на Дон. А в то же время, сколько нелестных отзывов, сколько совершенно
ненужных донесений, основанных скорее на базарных сплетнях, чем на реальных
данных, было послано ген. Эльснером в Екатеринодар, что, конечно, не
умиротворяло, а только разжигало страсти. В "Очерках Русской смуты" ген. Деникин
пишет: "10-го августа ген. Алексеев, находившийся тогда в Екатеринодаре, под
влиянием донесений из Новочеркасска, телеграфировал Краснову: "негласно до меня
доходят сведения, что предполагаются обыски и аресты моего политического отдела.
Если это правда, то такой акт, ничем не вызванный, будет означать в высокой мере
враждебное отношение к Добровольческой армии. Разве кровь армии, пролитая за
Дон, позволяет такой унизительный шаг?" А в сущности, это была очередная
клевета, посланная из Новочеркасска в Екатеринодар и резко опровергнутая
Атаманом. Но важно то, что в Екатеринодар доносилось обо всем, вплоть до
сплетень и вздорных выдумок, а там всему придавали серьезное значение.
Неоспорима и стара истина, что жизнь соткана из мелочей. Самые незначительные
пустяки, повторяясь ежедневно уже составляют явление, не заметить которое часто
невозможно. Так было и в
258
наших отношениях с добровольцами. Повседневная жизнь вызывала в тылу много
мелких трений, которые, будучи однородными, своим следствием имели создание тех
или иных настроений. Тылы армий между собой враждовали. Для ссоры был достаточен
самый ничтожный повод. Всякое незначительное, само по себе происшествие, обычно
разбавлялось, видоизменялось и в искаженном виде превращалось в целое, страшное
событие. Катясь дальше, оно достигало центральных штабов и часто способствовало
тому или иному настроению.
Об ежедневных столкновениях в тылу добровольцев с донцами, я мог бы написать
целую книгу, но это не входит в мою задачу. Полагаю достаточным привести лишь
несколько наиболее ярких примеров, запечатлевшихся в моей памяти, -- поведения
наших гостей -- добровольцев на территории Дона. Из них, я полагаю, читатель
сможет видеть, что главная вина, быть может, не была столько в рядовом
офицерстве, сколько в той атмосфере, которая окружала Добровольческую армию или
в несостоятельности ее вождей видоизменить психологию офицерского состава и
поставить его на правильный путь.
Как-то однажды, в конце мая или в начале июня, я, после обеда, пешком
возвращался в штаб. В самом центре города, мое внимание было неожиданно
привлечено неестественно громким пением. Подойдя ближе, я мог уже разобрать
исполнение гимна "Боже Царя храни" неуверенными и определенно нетрезвыми
голосами. Кто так бурно веселился в помещении "Центральной гостиницы", да еще
при открытых окнах, мне известно не было. Перед зданием собралась большая толпа
любопытных. Среди нее, я заметил и команду только что мобилизованных казаков,
шедших на сборный пункт. Пение заинтересовало станичников. Сбросив свои мешки на
землю, они разместились на тротуаре и, почесывая затылки, громко обменивались
впечатлением. И по адресу певших и по адресу Донской власти раздавались более
чем нелестные отзывы и злобно критические замечания. Поспешив в штаб, я вызвал
начальника гарнизона ген. Родионова и приказал ему немедленно прекратить
неуместное пение, а если он найдет нужным, то и весь пир. Как вскоре выяснилось,
кутили офицеры одного из полков Добровольческой армии, стоявшего в Новочеркасске
на отдыхе. Вмешательство начальника гарнизона пировавшие встретили, выражаясь
мягко, с большим протестом. Очевидно, они не могли осознать всю неуместность
своего поведения в такое для нас критическое время, когда казаки только что
поднимались против Советской власти и когда подобные эпизоды могли иметь роковое
последствие. Только ссылка начальника гарнизона на мое приказание, побудила их,
в конечном результате, покориться распоряжению. Но зато, на следующий день, во
все стороны на меня летели жалобы и протесты. В них обвиняли начальника штаба
Войска Донского и в "левизне" и несправедливом отношении к офицерам
Добровольческой армии и в умышленном их притеснении. И долгое время этот случай
вызывал в обществе разнообразные комментарии и страстные споры, пока я,
изведенный вечным о нем напоминанием, не сказал: "Да, да, пусть все знают, что я
не был, не есть и никогда не буду тем монархистом, который свою принадлежность к
монархической идее, доказывает пением священного гимна в пьяном виде".
259
Еще большего внимания заслуживает следующее, чрезвычайно интересное явление.
Некоторые офицеры -- добровольцы определенно усвоили мысль, что Дон -- источник,
откуда можно и нужно все черпать для Добровольческой армии дозволенными и
недозволенными средствами, включительно до применения вооруженной силы. Едва ли
можно предполагать, что такое явление могло бы иметь место, если бы оно как-то
не поощрялось свыше. Говорю так потому, что подобный взгляд проводился и у нас в
отношении Украины. Но Украина борьбы с большевиками не вела. Все ее склады были
под ключом у немцев и потому, если кому-либо удавалось "стащить" нужное для Дона
и доставить в область, -- его расценивали, как героя, наделяли особым вниманием
и благодарностью. Подобным, например, способом "выкрали" и обманным путем
доставили в Новочеркасск несколько десятков аэропланов с запасными частями и
подвижными мастерскими, -- т. е. многомиллионное имущество.
Положение Дона было иное. Ведя напряженную и кровавую борьбу с большевиками, он
сам во всем нуждался. Связь Донского штаба со ставкой Добровольческой армии была
отлично налажена, при штабах находились представители командований и,
следовательно, каждый вопрос можно было разрешить путем переговоров и взаимных
уступок. Однако, Добровольческая тенденция была иная, быть может, как остаток
неизжитой еще партизанщины. Я не говорю о тех случаях, когда Добровольческая
армия, будучи в районе ст. Великокняжеской, освободила от большевиков несколько
населенных пунктов и до чиста их обобрала -- такова уж судьба освобождаемых.
Гораздо хуже, когда из глубокого тыла шли жалобы на самоуправство офицеров --
добровольцев, об отобрании и увозе ими разного военного имущества. Сначала я
просто не верил, что могло быть что-либо подобное и чаще всего мой гнев
обрушивался на того, кто доносил о самоуправстве, а сам не принял нужных мер,
дабы решительно прекратить безобразие. И только тогда я убедился, что
самоуправство наших гостей переходит всякие границы, когда нечто подобное
произошло в самом Новочеркасске, т. е. под боком штаба. В один из обычных
вечерних докладов начальник военных инженеров полковник К. весьма взволнованно
доложил мне следующий случай. По его словам, в этот день, во время обеденного
перерыва, к нашему центральному гаражу подъехала группа офицеров--добровольцев.
Заявив дневальному, что они имеют нужное разрешение, офицеры вошли в гараж и
стали хозяйничать. Они отобрали часть запасных автомобильных частей, отвинтив в
том числе и несколько магнето, взяли некоторый инструмент и погрузили все в свой
автомобиль. Когда же дневальный, чувствуя что творится что-то неладное, пробовал
протестовать, офицеры убедили его не беспокоиться, а затем, сев в автомобиль,
укатили неизвестно куда. Оставить такой безобразный поступок без расследования,
значило бы, в будущем лишь поощрить подобные деяния. Я негодовал. Не понравилось
мне и держание нашего дневального, не употребившего оружия для защиты вверенного
ему имущества, на что он имел полное право. Я сделал замечание начальнику
инженеров за непорядок у него в гараже, приказал дневального примерно наказать,
а затем решил, с помощью коменданта города, тщательно расследовать этот случай,
дабы отыскать виновных. Сообщив об этом ген. Эльснеру, я сказал ему,
260
что впредь такие действия офицеров-добровольцев, будут рассматриваться как
мародерство и виновные будут предаваться военно-полевому суду. Вместе с тем,
было отдано приказание всеми мерами, вплоть до применения вооруженной силы,
прекращать в будущем подобные самоуправства и виновных арестовывать. Об этом
нашем распоряжении я поставил в известность и ген. Эльснера. Последний горячился
протестовал и по обыкновению перекладывал все на наше пристрастие к
офицерам-добровольцам. Он категорически отрицал возможность участия в этом
происшествии офицеров Добровольческой армии, упорно считая, что все было
проделано переодетыми большевиками. Но и при таком предположении, казалось бы,
ген. Эльснер должен был приветствовать строгие меры, вводимые нами. В конечном
результате отыскать виновников нападения на гараж нам не удалось, но
расследование определенно установило, что они своевременно успели перейти
Кубанскую границу и скрыться в районе Добровольческой армии.
Приведу еще случай, ярко рисующий тыловые нравы того времени. Равняясь на главу
войска -- Атамана, его ближайшие помощники жили чрезвычайно скромно. Сам П. Н.
Краснов занимал в атаманском дворце только три комнаты, а четвертую обратил в
склад для сбора пожертвований для армии, где обычно целый день работала его
супруга Лидия Федоровна, заботливо разбирая вещи, сортируя их, пакуя и отправляя
частям на фронт. Во дворце жил и председатель совета Управляющих ген. А.
Богаевский, бывший одновременно и Управляющим отделом иностранных дел. Его Петр
Николаевич приютил у себя как своего старого друга. Ниже читатель увидит игру
Африкана Петровича Богаевского и узнает как он, отплатил Краснову за это радушие
Николаев Андрей
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Лондон Джек
Белов Вольф