меня. У тебя, конечно, всегда я виновата... ни минуты покоя нет!
отец, и Ганс понял, что они совсем про него забыли.
пришли, стали передо мной и говорят, мы тебя бросим за борт. И всех
побросаем, и бульдога. Вот как они сказали, а я не виноват. Я им говорю,
уходите отсюда, а то я папе скажу. А они засмеялись и стали дразниться...
добрую, беспомощную собаку? Ну, Ганс, если у тебя когда-нибудь хватит
жестокости обидеть несчастное бессловесное животное... Смотри, чтоб я ничего
подобного не слышала!
произнес Ганс, радуясь, что мать снова обратила на него внимание.
родителями, - сказал отец. - Не забудь, они и Ганса тоже грозились бросить
за борт, хороши шутки.
замечать, они для нас не существуют, а ты, Ганс, никуда от меня не отходи и
делай, что я велю, и не заставляй меня по два раза все повторять.
мать, видно, так и не услышала того, что он пытался ей объяснить - что его
едва не утопили, пока она сидела в парикмахерской, а про него совсем и не
думала.
девицей, с фрейлейн Лиззи Шпекенкикер. Прежде всего, никакая она не
фрейлейн, а особа вполне опытная, искушенная; женское кокетство, игривое
сопротивление очень приятны, однако надо же и меру знать, а сверх меры это
уже насмешка и прямое нахальство, настоящий мужчина такого от женщины не
потерпит, будь она хоть сама Елена Прекрасная. В таком вот расположении духа
он после ужина взял ее под руку и повел на обычную прогулку. Краем уха
слушая музыку, направился наверх, на палубу, где стояли шлюпки, и молча,
решительно, словно замыслил преступление, увлек ее в тень за пароходной
трубой. Без предупреждения, не давая жертве ни секунды на то, чтобы закатить
ему пощечину или кинуться наутек, он обхватил Лиззи, стараясь прижать ее
руки к бокам, рванул к себе и жадно приоткрыл рот для пылкого поцелуя.
как-то странно, сдавленно взвизгнула и длинными руками стиснула его грузное
туловище. Ее тонкогубый рот устрашающе распахнулся чуть не до ушей, и даже в
полутьме видно было, как блестят острые зубы. Она изо всей силы толкнула
Рибера, и так, вцепясь друг в друга, они повалились на палубу; молотя
длинными ногами, точно цепами, Лиззи опрокинула Рибера на обе лопатки, и ее
острые тазовые кости больно впились ему в круглое брюшко. Рибер ощутил
мгновенную вспышку восторженного изумления, о таком жарком отклике он и не
мечтал, - но тотчас ужаснулся: скорей собраться с силами, не то ему уже не
быть хозяином положения!
вернуть себе мужское превосходство, но Лиззи раскинулась на нем, как
поваленная ветром палатка со множеством шестов, и впилась зубами в жирную
мясистую складку под подбородком. Боль взяла верх над всеми прочими
ощущениями - молча, со слезами на глазах Рибер отбивался, стараясь
высвободиться, и все же борьба наполняла его безмолвным весельем. Когда он
одолеет эту женщину (если только одолеет!), это будет славная добыча! Однако
пока что она и не думала сдаваться, она стиснула его коленями, как
непослушного коня, длинные жилистые руки с небольшими, но крепкими, точно у
мальчишки, мускулами сжали его нестерпимо - не продохнуть.
полагается, в самую подходящую минуту - женское чутье должно бы подсказать,
что минута настала. Им овладело отчаяние, шея тупо ныла от укуса, он повел
по сторонам блуждающим взглядом, словно искал помощи. В полутьме что-то
белело - то был Детка: дверь каюты Гуттенов оказалась приоткрытой, бульдог
вышел, долго бродил в одиночестве и теперь остановился в двух шагах от этой
пары и застыл, откровенно их разглядывая.
разжала зубы.
сжал ее запястья и начал поворачиваться на бок, и вот они лежат хотя бы
рядом. Наконец, постепенно, но решительно высвобождаясь (Лиззи теперь
безвольно подчинялась каждому его движению), он приподнялся и сел, и ее тоже
усадил.
потерять равновесие, ноздри его подергивались, выражение морды лукавое,
понимающее- так смотрит человек, хорошо знакомый с неприглядной изнанкой
жизни, под таким взглядом впору сквозь землю провалиться. Без сомнения, он
смекнул, чем они тут занимаются, разгадал их намерения, но был все же
несколько озадачен: фигуры у них странные, звуки они издают какие-то
дикие... непонятно и довольно противно. Нет, сочувствия они у него не
вызывали.
зарычать сам Детка; но притом Детка - существо четвероногое, обросшее
шерстью, а потому неприкосновенное, о более суровых мерах и думать нечего.
По этой части Рибер всегда был воплощенная чувствительность: в детстве он
однажды горько разрыдался при виде лошади, которая везла фургон с пивом,
поскользнулась на льду, упала и запуталась в упряжи. Он жаждал поколотить,
больше того, убить бессердечного возницу, который допустил, чтобы лошадь
упала. Никто не мог бы превзойти герра Рибера в нежных чувствах по отношению
ко всему животному миру - он и теперь полагал, что всякого, кто обидит самое
ничтожное существо в этом загадочном мире, просто повесить мало. Сердце его
разрывалось всякий раз, когда неумолимые воспитательные соображения
вынуждали его побить собственных собак. И сейчас он заговорил с Деткой так
вкрадчиво, как только мог.
чего-нибудь тяжелого, чем бы запустить в бульдога. - Ты хороший песик.
пронзительным металлическим смехом, будто ктото дергал натянутую проволоку.
И тогда Детка молча пошел прочь, неслышно ступая большими лапами; ему тут не
рады, ну и пускай, у него своих забот довольно. Но этим двоим он на сей раз
все испортил. У Рибера не хватило духу начать сызнова, хотя теперь это было
бы, пожалуй, легче, ведь Лиззи немного попритихла. Но он только взял ее руки
в свои и заговорил успокоительно: - Ну-ну, ничего, все прошло! Она неловко
поднялась на ноги, пробормотала что-то несвязное, легонько толкнула Рибера
кулаком в грудь и, не оглядываясь, побежала вниз по трапу. Рибер пошел за
нею, но не торопясь, задумчиво ощупывая укушенную шею. Ни в коем случае не
следует признавать себя побежденным. В конце концов, она только женщина,
знает он ихнюю сестру - наверняка найдется способ, справимся и с этой.
Хороший был в древности обычай - первым делом ударить по голове... понятно,
не так, чтобы изувечить, просто стукнуть как следует, чтобы приглушить этот
их бабий дух противоречия.
еще не шел кусок в горло, едва не выскочил из-за стола: хотелось оттолкнуть
тарелку и пойти глотнуть свежего воздуха; но жена ест с аппетитом - смотреть
на это не очень-то приятно, но зачем же ей мешать. Остальные соседи по столу
держатся как всегда - доктор Шуман доброжелательно безмолвствует, от Рибера
и фрейлейн Лиззи исходит мерзкий душок бесстыдной интрижки, фрау Шмитт по
обыкновению неприметна; только фрау Риттерсдорф без умолку болтает о
пустяках, поглядывая на капитана, - очень легкомысленная женщина, суетна
совсем не по возрасту! Профессор Гуттен не надеялся услышать что-либо
полезное или поучительное, однако слушал в тщетной надежде хоть немного
отвлечься от ощущения, что внутри у него неладно.
прислушиваться; не упуская из виду капитана Тиле, она и на других стала
бросать понимающие взгляды и заговорила погромче; уж наверно, их тоже в
последнее время смешили и возмущали дурацкие выходки этих испанских актеров,
у которых такие outre {Здесь: дикие, нелепые (франц.).} понятия об этикете,
принятом для всяких празднеств на корабле (если слово "этикет" можно хоть
как-то применить к этой компании). Есть у них такой наглец по имени Тито, и
он, представьте, пытался ей всучить какие-то билеты, какое-то мелкое
жульничество они там придумали, ничего нельзя понять.
сразу от них отделалась.
вы один свой отдайте!
бы пфенниг с этих бандитов, ведь они, безусловно, бандиты, - вмешалась фрау
Риттерсдорф. - Нет, дорогая фрейлейн, всем известно, какая вы деловая
женщина, но тут и этого мало.
весело подковырнул Рибер.
вопрос.
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Якубенко Николай
Роллинс Джеймс