удивлении: а где же море? И ему ответили в еще большем удивлении: о чем
ты спрашиваешь, безумный? Здесь всегда была такая земля, всегда наши
предки пахали и сеяли, а никакого моря никогда не было. Через сто лет он
снова шел по тем же местам, но теперь там была жаркая безводная пустыня,
ветер перегонял горы раскаленного песка, и когда он встретил караван,
спросил погонщика: но где же те плодородные земли, что были раньше? И
караванщики ответили с жалостью: умолкни, безумный! Здесь всегда были
знойные горы песка, всегда наши отцы и деды пересекали это место на
верблюдах, да и то многие животные падали от жажды...
священник помнит времена еще до основания Кернеля... А это намного
больше, чем сто. Возможно, даже больше, чем тысяча.
тут мне стало понятно, почему и богородица показалась не совсем такой,
какой привык видеть, и кальвинисты или протестанты тут ни при чем.
Легенды о непорочном зачатии были задолго до возникновения христианства,
и статуи непорочным девам, что зачинали от богов, ставили издавна во
всех странах и всех религиях. Миф о Данае, что зачала супергероя Персея
от ?золотого дождя?, как изящно эллины назвали продукт мастурбации Зевса
при виде спрятанной от него сочной красотки, не первый миф, а эта статуя
далеко не первая, которую можно принять за богородицу.
именно в Анг-Идарт... По крайней мере, в то самое место.
толкованиями современной религии... Самых последних течений.
сами облегчили мне... насчет последних течений...
священник. - Ну, вы уже знаете, наверное, к чему это ведет...
Верховного Храма, объявления друг друга сторонниками Тьмы и все такое
подобное. Дальше какой-то из залов занимают еретики?
религиозные войны?.. У нас, к счастью, до этого еще не дошло. Но вы
сказали верно, там дальше сторонники... как бы вам проще объяснить...
еретики. Раз уж их угораздило оказаться у нас на дороге, то их учение в
корне неверно, они ошибаются в самом главном толковании сути Творца, они
виновны в осквернении святынь, душегубстве, людоедстве, измене,
казнокрадстве, подлогах, игнорировании мнения простого... простых
монахов и рядовых священников, плевании на произведения искусства...
ладонь в булатной рукавице со стуком падала на рукоять меча, щеки
раздувались, из глаз били молнии. Он готов был уже сокрушать,
изничтожать за веру и Отечество, за Богомать его господа бога, за всех
святых и апостолов.
меня почти с испугом, вздохнул и сказал:
верный пропагандистский выпад, такой привычный для разборок в моем
обществе, показался ему чересчурным даже в отношении лютых врагов, с
которыми воюет сотни лет.
ступеней. Гендельсон громко дивился, что на такой глубине, да в твердом
скальном массиве, вырубили такие помещения не иначе как с божьей помощью
да молитвами монахов, я помалкивал, понимая, что просто следующая пещера
оказалась ниже, а дверь под потолком делать как-то нехорошо, а сейчас
вот откроем дверь...
наш человек может от восторга материться в мать, Богомать и всех
апостолов.
***
превосходит норку суслика. Свод терялся в темноте, стена за нашими
спинами уходила направо и налево в бесконечность, противоположной стены
я не видел в полумраке, а сам полумрак позволял взору проникать всего на
пару сотен шагов.
истинное величие и могущество церкви, священник помалкивал. Иногда я
ловил на себе взгляд его внимательных глаз. Он уже понял, что я не
считаю его священником существующей вне стен этого странного храма
религии, но почему-то не говорю своему закованному в железо спутнику.
Похоже, даже догадывается, почему не говорю, хотя это совсем уж
невероятно.
хотя освещенное незримым светом пространство велико, что-то около сотни
шагов в диаметре, но когда я обернулся и не увидел стены с дверью, стало
жутковато.
Он стоял ровно, спокойно, держа странной формы широкий меч внизу обеими
руками, за рукоять и за лезвие, руки на ширине плеч, а плечи достойны
того, чтобы посмотреть второй раз. Вообще он из тех, кого рассматривают
долго: с чисто выбритой головой, весь меднотелый, и не просто покрыт
плотным загаром, а словно в самом деле выкован из старой доброй меди.
Гендельсон дышал часто, как будто готовясь к схватке, но руки держал
врастопырку, подальше от рукояти меча. Голова стража зала блестит, как
яйцо страуса, зато лоб часто и резко изрезан глубокими вертикальными
морщинами. Если у Бернарда морщины все параллельны бровям, хоть и
собраны больше над переносицей, то у этого ущелья углубляются и
становятся темнее по мере приближения к обрыву над переносицей, к
бровям, которые тоже рассекаются глубокими шрамами, но густые брови
скрывают.
по-прежнему исподлобья, хмуро, без всякой приязни. Лицо чисто выбритое,
а на груди, как я заметил, ни единого волоска, что еще больше напоминает
добротную ковку из меди. Голова и мускулистая шея равны по объему, а
глядя на торс, я вспомнил старое выражение насчет груди, подобной бочке:
выпуклая, могучая, переразвитая, словно помимо могучих мышц ему еще
потребовались и могучие легкие.
Священник остановился, произнес торжественно:
и... в тот день, когда встал на защиту этих дверей.
день, но такое нельзя при гостях, могут грохнуться в обморок. Страж
впервые выказал, что жив, темные глаза стрельнули взглядом в
Гендельсона, потом в меня. И тоже, как и глаза священника, он вперил
взгляд в мой мешок с мечами и уже раскрыл было рот, намереваясь что-то
спросить, но вздохнул и повернулся к священнику.
Атинанду...
теперь про...
мудрые люди...
Атинанда, Анг-Идарт или что-то там еще! Вы мне укажите дорогу в...
храме! Не забывайтесь. Довольствуйтесь тем, что вам помогают. Подумайте,
ведь нам помогают!.. Еще один-два зала, и мы на той стороне! Мы в... мы
там, где должны быть! Все поняли?
расспросы и прошу побыстрее указать нам путь на ту сторону этого горного
хребта.
плечи.
Русанов Владислав
Быков Василий
Орлов Алекс
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий