Чтение 76–й страницы книги ~Эшафот забвения~

- Познакомься, это Борис Клепиков, редкостная умница, большой
интеллектуал, надежда убойного отдела и изобретатель кубика Рубика. А это...

- Ева, - быстро сказала я, - меня зовут Ева.

- Да, - сразу поскучнел Костя, - она самая и есть. Из тех, кто
протягивает верблюда-драмодера в угольное ушко и умудряется выскочить из
любого дерьма в непорочно-белых бикини.

- Ценное качество, - сквозь зубы сказал Борис Клепиков.

- Скажи своему парню, чтобы он снял наручники. - Опереточность ситуации
начала меня раздражать. - И королевскому пингвину понятно, что я никуда не
денусь.

- А это не мой парень, здесь ты ошиблась, голубка моя. Мы с ним работаем
в разных ведомствах и на разные конторы. Только здесь схлестнулись. У него
свои интересы, у меня свои. А у тебя свои, как я посмотрю. Она ведь тоже в
этих съемках участвует.

- Я знаю. - Борис повернул голову, глаза за линзами показались мне
устрашающе проницательными. - Ассистент по работе с актерами. Иначе -
кастинг.

- Вот только за задницу ее никак не удавалось взять, - все в том же тоне
продолжил Костя; - Она, видишь ли, всегда умудрялась сострогать себе
алибюшку. Рядом с трупом не сшивалась, никого не видела, ничего не слышала,
ну и так далее. Словом, во время военных действий предпочитала отсиживаться
в нейтральной стране. Как тебе перспектива отсидеться в нейтральной стране,
Борька?

- Я над этим не задумывался, - строго сказал изобретатель кубика Рубика.

- А жаль, милое дело. - На Лапицкого напал приступ красноречия. - Где-то
рвутся бомбы, гибнут армии почем зря, а ты лежишь в кровати с телкой в
нейтральной стране, и по телке гуляет солнце, и тихо-тихо. Можно отправиться
на кухню в голом виде и хряпнуть кефира, послушать, как муха бьется в
стекло, завести патефончик с Густавом Малером и подумать о том, как где-то
гибнут армии почем зря.

- Да ты поэт, Лапицкий, - не удержалась я.

- Я поэт, а ты всегда в нейтральной стране, - подколол меня капитан и
снова обратился к Борису:

- Думаешь, она не рассуждает своей умной башкой, что происходит в этой
чертовой съемочной группе, а, Борька? Рассуждает, и еще как. Только вдали от
эпицентра событий и со здоровой долей цинизма. Здоровый цинизм и есть твоя
нейтральная страна. Я прав?

- Прав тот, у кого больше прав, - резонно заметила я, - а вообще, прав,
конечно. Только похоже, что мы с тобой соотечественники.

- Вот видишь, соотечественники, - обрадовался Лапицкий, - а
соотечественникам нужно объединяться в землячества.

- Это с тобой, что ли?

- Со мной, голубка моя, со мной!

- Пока я объединилась только с ним, - я кивнула на Бориса и для
убедительности подергала запястьем с наручниками.

- Ну, это временные трудности, поверь мне. - Что тебе нужно?

- Позволь мне помочь тебе.

- Ты мне уже помог в свое время. - Мне не хотелось вдаваться в нюансы
наших отношений, да еще при посторонних, но Лапицкий, похоже, придерживался
на этот счет совершенно другого мнения.

- Поговорим как взрослые люди. Долго ты еще собираешься скакать по стране
без документов?

- Это мои трудности.

- Твои трудности закончатся в ближайшем отделении милиции.

- Возможно. Но это ничего не меняет.

- Меняет, и еще как! Найдется уйма прегрешений, за которые тебя можно
упечь, и надолго. Взять хотя бы последние неприятности с творческими
работниками киностудии ?Мосфильм?...

Я откинулась На спинку сиденья и закрыла глаза. Похоже, все начинается
снова. Костя не потерял надежды привлечь меня на свою сторону, он не
оставляет мне права выбора, он хочет снова загнать меня в шкуру Анны
Александровой, он хочет снова заставить меня делать то, от чего я бежала
полгода назад...

- ..Тебя можно взять за жабры хотя бы за сокрытие преступления. Знать об
убийстве и никуда не сообщить о нем, - это высоконравственный поступок,
ничего не скажешь. И после этого ты еще будешь говорить мне о моральных
принципах.

Я молчала, хотя вполне могла сказать: ты прав. Костя, ты прав во всем.
Нет никаких смягчающих вину обстоятельств...

- Если уже ты такая целомудренная девушка, что даже с пачкой
презервативов к тебе не подкатить, то почему ты еще живешь после всего того,
что наваяла?

- А кто тебе сказал, что я живу? - устало спросила я.

- Только давай без мелодраматических эффектов. Прибереги их для кобельков
с метровыми членами. После акта им очень интересно будет послушать, как ты
каешься во всех смертных грехах. Но кое-какие грешки мы тебе можем навесить
уже сейчас. Правда, Борька?

- Еще какая! - подтвердил Клепиков.

Я молчала. Я понимала, что веду себя глупо, но молчала. Мой уход от
Лапицкого - тогда, полгода назад, уход, которым, как мне казалось, я
подписала себе смертный приговор, ничего не значил. Он был всего лишь
капризом, детской шалостью, разбитой вазой, пролитым молоком: меня лишь
слегка пожурили и поставили в угол. Но, если я буду хорошей девочкой, меня
защитят и почитают сказку на ночь. А пока я должна стоять в углу и думать о
своем плохом поведении.

- Ну ладно, поразмышляй пока, - смягчился Лапицкий. - А мы двинем. Как
созреешь - скажешь.

Он перебрался на водительское сиденье и завел машину...Ехали мы недолго.
Спустя пятнадцать минут Лапицкий мягко притормозил.

- Уже приехали? - не выдержала я. - В ближайшее отделение милиции?

- Лучше. Решили тебя с Борькой пригласить на торжественный обед.

- Для обеда рановато.

- Ну, на торжественный завтрак.

- По какому случаю? - Мне было совершенно наплевать на то, что мне скажет
Лапицкий, потому что главное он уже сказал: ты никуда не денешься, девочка.
Я с тебя не слезу.

- У нашего Борьки праздник сегодня. Ну, и у меня тоже косвенно. Тяжелая
сегодня была ночка, сплошные нервы, сплошные слезы, все жилы из нас
вытянули, за такую работу приплачивать надо. Но вот он, - Лапицкий ткнул
пальцем в Бориса, - вот он все распутал, психоаналитик хренов. Копался себе,
копался, по архивам бегал, народ терзал. А в результате - ты просто умрешь
от простоты замысла. И от его красоты.

- Что распутал? - спросила я.

- Он раскрыл все эти убийства...

***

...Блинная называлась ?Паломник?.

Именно сюда Лапицкий зазвал нас для торжественного завтрака. Перед тем
как выйти из машины, Борис все-таки снял с меня наручники, так что в блинную
мы вошли вполне пристойно.

- Господи, куда ты нас привел, Костя? - спросил Борис, когда мы
внедрились под низкие каменные своды ?Паломника?.

- Ты, Борька, его еще оценишь и будешь сюда своих проституток водить,
если, конечно, они крещеные.

- Ну, ты и тип, Лапицкий!

- Эта забегаловка на всю Москву одна-единственная. Настоящие блины с
икрой, семгой, грибами и прочими прелестями. И все бесплатно, заметь.

- Бесплатно?

- Для друзей церкви и добрых самаритян. Они нарочно мучают меня,
разговаривают ни о чем, вскользь бросив фразу о самом главном. Я исподтишка
жадно разглядывала Бориса: неужели этот долговязый очкарик связал все нити и
свел концы с концами?..

Лапицкий чувствовал себя в своей тарелке, он был здесь завсегдатаем.
Наверняка собрал в свое время компромат на хозяев заведения и теперь вовсю
этим пользовался, Боже мой, я действительно знаю все его прихваты!.. Он
кивнул молоденькому херувиму за буфетной стойкой, выполненной в
северорусском стиле: резное полированное дерево с повторяющимися в разных
вариациях Сирином и Алконостом , и уверенно провел нас в
глубь зала, к одному из столиков. Едва мы угнездились за ним, как к нам
подошел еще один херувим, одетый так же, как и херувим за стойкой: длинная
домотканая рубаха, жилетка, расшитая золотом, и маленькая шапочка, едва
держащаяся на буйных кудрях. Из-под рубахи кокетливо выглядывали сафьяновые
сапожки. Лапицкий что-то шепнул на ухо херувиму, и тот моментально исчез.

- Интересное заведеньице, - равнодушно сказал Борис, провожая херувима
взглядом.

- Что ты, - Лапицкий понизил голос до шепота, - чрезвычайно интересное.

- Чую, что плачет по нему полиция нравов.

- Ну, где же еще искать порок, как не в сердце добродетели, - ухмыльнулся
Лапицкий. - Вообще-то здесь паломники останавливаются, которые к святым
местам шастают, кормят их бесплатно, поят монастырским квасом - и этот
религиозный музыкальный момент даже находится под патронажем ближайшего,
ничего не подозревающего прихода. Соответственно - послабление в налогах...
Если бы знал отец Николай, что здесь делает дьявол, пока Бог спит!.. Все
никак не удосужусь сообщить в патриархию.

- Вертеп без индульгенций? - проницательно заметил Борис.

- Не то слово! После девяти вечера - образа лицом к стенке, дабы не
смущать святых угодников, и ну чудить. Здешние отроки нарасхват, видал,
какие ангелы?

- Пед-кабак? - развеселился следователь.