Чтение 76–й страницы книги ~Место под солнцем~

- Потому, деточка, - стал терпеливо объяснять Калашников, - что при
разделе имеется в виду все имущество, выраженное в денежных единицах. То
есть, речь идет еще и о квартире, доме на Крите, двух машинах, гараже,
банковских вкладах. А это на сегодняшний день как раз и составляет в
денежном выражении те пять процентов, которые автоматически вычетаются из
твоей доли в контрольном пакете акций. Иными словами, ты, конечно, можешь
претендовать на двадцать, но в таком случае нам придется делить квартиру,
машины, дом, и мы запутаемся. Мы же свои люди, ну зачем нам эти сложности?
Ты ведь ничего не теряешь, наоборот. Зачем тебе лишняя головная боль? Да и с
моральной точки зрения. Детей у вас нет, ты молодая женщина, выйдешь замуж,
и все, что нажито таким трудом, и заметь, не твоим трудом, достанется чужому
человеку. Или ты не согласна?

Катя сама не знала, почему тянет время. Она представляла себе, как сойдет
с его лица это покровительственно-благодушное выражение, как он взбесится
буквально через минуту. Наверняка и Маргоша, которая сидит сейчас тихонько в
уголке и перебирает коробки с кассетами, не останется равнодушна...

Ладно, нечего тянуть. Катя уже открыла было рот, но тут зазвонил телефон,
и она вздохнула с некоторым облегчением. Еще несколько секунд покоя. В какой
бы форме она ни сообщила им неприятную для них новость, скандал все равно
разразится. Так пусть не сию минуту...

- Катя, ну слава Богу, - услышала она в трубке, - я уже не надеялся, что
дозвонюсь. Ты узнала меня?

Это был Егор Баринов. Он почему-то ужасно волновался.

- Да, Егор, я тебя узнала. Здравствуй.

- Мне надо встретиться с тобой очень срочно. Желательно сегодня, в любое
удобное для тебя время, я готов подъехать, куда скажешь.

- А что случилось?

Краем глаза Катя заметила, как Константин Иванович раздраженно,
совершенно беззвучно забарабанил пальцами по столу, а Маргоша застыла с
кассетой в руках, повернула голову и удивленно уставилась на Катю.

- У меня серьезные неприятности, и помочь мне можешь только ты. Но это не
телефонный разговор. Если позволишь, я подъеду к тебе часикам к девяти?

- Хорошо, Егор. Ты знаешь адрес?

- Да, конечно.

- Ну вот, у тебя уже началась своя бурная личная жизнь, - выразительно
развел руками Калашников, когда она положила трубку, - уже появился какойто
Егор.

- Да не какой-то, - поморщилась Катя, - это вовсе не личная жизнь. Это
всего лишь Баринов.

В углу что-то грохнуло. Маргоша выронила несколько кассет и, не
потрудившись поставить их на место, быстро подошла к креслу, в котором сидел
Константин Иванович, уселась на подлокотник.

- Баринов? - спросила она, весело подмигнув. - Насколько мне известно,
это как раз очень личная жизнь.

- Малыш, перестань, - Константин Иванович похлопал ее по коленке, - у нас
серьезный разговор. Так что, Катюша, мы договорились? Или мне еще надо
поупражняться в красноречии? - обратился он к Кате с лучезарной улыбкой.

- Нет, Константин Иванович, - медленно произнесла Катя, - вам не стоит
больше упражняться в красноречии. Дело в том, что я была у Валеры. Есть
завещание Глеба, по которому все движимое и недвижимое имущество переходит
мне, в том числе и все шестьдесят процентов контрольного пакета акций
казино.

Повисла пауза. На лице Константина Ивановича медленно линяла улыбка,
Маргоша застыла, вцепившись пальцами в мягкую обивку кресла.

- Так. Минуточку. Я не понял. - Калашников судорожно сглотнул и
откашлялся. - Глеб оставил завещание? Когда он успел?

- Полгода назад. Оно хранится у Валеры. И до сегодняшнего утра никто об
этом не знал, кроме Валеры и его нотариуса.

- И ты - единственная наследница? Тебе одной достанется все?

- Именно так. С условием, что я буду продолжать выплачивать Надежде
Петровне ежемесячное содержание в той же сумме, тысяча долларов, и обязуюсь
покрывать ее непредвиденные расходы в случае болезни.

- Но это же бред! Это безумие какое-то! Это несправедливо, непорядочно!
Ты должна отказаться! Ты хотя бы понимаешь, что не имеешь никакого права?! -
Константин Иванович побагровел и кричал, срывая голос, переходя на
неприличный визг.

"Вот сейчас он не играет, - спокойно, как-то отстраненно подумала Катя, -
сейчас ему совершенно неважно, как он выглядит со стороны..."

Маргоша сидела с каменным лицом, и казалось, вообще не слышит криков
своего взбесившегося мужа. Дождавшись паузы, она произнесла:

- Но ведь ты не сможешь больше танцевать, если возьмешь на себя казино.

- Не смогу, - кивнула Катя, - но, если я не возьму на себя казино, театра
не будет.

- Это кто тебе сказал? - Константин Иванович успел немного прийти в себя
и уже не кричал. - Почему ты так плохо думаешь о людях? Давай еще раз
обсудим все спокойно. Ты ведь можешь отказаться, ты талантливая балерина,
тебе всего лишь тридцать, и столько лет впереди. Я обещаю тебе...

- Не надо, Константин Иванович, - вздохнула Катя. - Это мне сказал
Валера. И обсуждать нам нечего. Он все уже решил. Он, а не вы и не я.

- Я старый идиот, - пробормотал Калашников, - наивный старый идиот...

Катя подумала, что как раз наивностью здесь и не пахнет, но, разумеется,
вслух этого не произнесла.

- Костя, поехали домой. - Маргоша соскользнула с подлокотника кресла и
направилась в прихожую. Калашников резко поднялся и последовал за ней.

- Я еще буду разбираться с этим завещанием, - пообещал Константин
Иванович, стоя на пороге, - я не верю. Оно может быть и поддельным.

Вместо "до свидания" он громко шарахнул дверью.

Иван Кузьменко понял наконец, что не дает ему покоя. История с анонимными
звонками и щепками в подушке. Ольга Гуськова категорически отрицала
какие-либо попытки напугать и "извести" жену убитого. На все другие вопросы
она отвечала вяло, не говорила ни да, ни нет, пускалась в долгие философские
рассуждения о грехе и смирении. Казалось, она все время находится в каком-то
ступоре, полусне.

Обстановка КПЗ подействовала на нее настолько угнетающе, что она
окончательно замкнулась в себе, бормотала молитвы, иногда на допросах чуть
не засыпала, начинала покачиваться, сидя на стуле с закрытыми глазами. Но
стоило коснуться темы звонков, угроз, щепок в подушке, Ольга вскидывала
голову и твердо заявляла:

- Нет, этого я не делала. За мной много грехов, но черной магией я не
занималась никогда. Я крещеный человек, и нет греха ужасней.

Надо ли выяснять правду об анонимных звонках и черной магии, когда речь
идет об убийстве? Звонила Ольга или нет, колдовала, чтобы извести соперницу,
или нет - разве это так уж важно? Возможно, адвокат зацепится, чтобы
смягчить приговор, но для следствия эти детали уже особой роли не играют.

И все-таки Иван Кузьменко, повинуясь своей обычной дотошности, хотел
выяснить все до конца. Он обратил внимание, что из всех, с кем он беседовал
на эту тему, наиболее охотно и эмоционально говорила Жанна Гриневич,
домработница. История со щепками в подушке потрясла ее ничуть не меньше, чем
убийство. Судя по всему, она относилась к тому типу женщин, которых хлебом
не корми, дай поговорить о чем-то этаком, запредельном, колдовском.

Жанна жила с родителями в маленькой двухкомнатной квартирке на Сретенке.

- Вы правильно сделали, что пришли ко мне! - заявила она, как только
майор переступил порог. - При Кате я не могла вам рассказать все
подробности. Она считает, что это бред. Но я уверена, эта женщина всерьез
хотела ее извести. С такими вещами не шутят. Сейчас ведь известно, какой
силой обладает биополе, и черная магия существует!

- Жанна Яковлевна, давайте пройдем куда-нибудь, в комнату или на кухню, и
вы расскажете мне все по порядку, спокойно, с самого начала.

- Да, конечно. Пойдемте в комнату. Или лучше на кухню. В комнате нельзя
курить. Вы чаю хотите?

Они прошли в чистенькую уютную кухню, майор отказался от чая, но Жанна
все равно поставила чайник, принялась доставать какие-то вазочки с вареньем,
печеньем, конфетами.

- Давайте сначала поговорим, - попросил майор.

- Да, конечно. - Она уселась за стол. Но спокойно и по порядку она
рассказывать не могла. Слишком захлестывали эмоции.

- Катя заметила, что бомжиха не настоящая. Она так и сказала: бомжиха
была театральная... Потом еще лифчик в кармане халата... об этом она вообще
запретила говорить. Нет, ну вы понимаете, я ведь точно помню, что в ту ночь
постирала оба халата. Я когда закладываю в машину, обязательно проверяю
карманы. Он ведь оказался там уже после убийства. Вы представляете? А Катя
просто выкинула в ведро. Взяла двумя пальчиками, выкинула, а потом руки
пошла мыть. Я говорю: ты что делаешь? А она так усмехается и спрашивает: это
тоже, мол, следователю предъявить в качестве улики?

- Одну минуту, Жанна Яковлевна, я не понял, какой лифчик?

- Чужой! Эта женщина бывала в доме и ненавидит Катю. Ну ладно, в августе
Катя была на гастролях, и Глеб приводил свою бабу. А потом, после убийства?
Откуда взялся ее лифчик в кармане его халата, спрашивается?

Кузьменко вспомнил, как Иветта Тихоновна Гуськова жаловалась на
рассеянность внучки и сообщила ему интимную подробность про потерянный
лифчик. Ольга перерыла весь дом. А предмет ее туалета, оказывается, был в
кармане халата Глеба Калашникова. Все эти пикантные подробности вполне
объяснимы, однако говорливая Жанна права: каким образом сей предмет попал в
чужой дом, в чужой карман уже потом, после убийства?

- Она точно хотела Катиной смерти, и я совершенно не удивлюсь, если
окажется, что именно она стреляла, но не в Глеба, а в Катю. - у Жанны был
очень высокий голос, она тараторила так быстро, что у Кузьменко звенело в
ушах.

- Подождите, а почему Екатерина Филипповна решила, будто бомжиха