Чтение 76–й страницы книги ~Волчья стая~

неудобства не испытывал. На полу лежали два человека, один вроде бы еще
дышал, другой, очень похоже, перестал - какое отношение все это, по большому
счету, могло иметь к его обычным заботам? В конце-то концов, обычная
самозащита, только и всего. Но убираться отсюда надо побыстрее...

За окном возник, усилился, приблизился и смолк самый обычный звук -
стрекот мотоцикла.

- Геологи! Есть кто?

Вадим неторопливо подошел к окну. Рядом с "газиком" восседал на
старомодном зеленом мотоцикле участковый, бабкин зять. Таращился на окна,
заглушив мотор и уезжать определенно не собирался. Ника тихонько ойкнула.
Вадим, не испытывая никаких особенных чувств, погрозил ей кулаком и вышел на
улицу. Бабкин зять никак не походил на охваченного служебным рвением сыскаря
- он прямо-таки расцвел:

- Ага, а то я смотрю - все машины на месте, а людей нет... Вадик,
бензинчиком не богат? Я тут спохватился, что до Шкарытово не дотяну, думал,
плесну у Семена, а он уехал... Автолу-то у меня есть крошка, а вот бак
сухой...

- Сейчас посмотрю,- Вадим заглянул в "уазик", достал канистру, встряхнул
- глухо булькнуло, наполовину полная.- Я вот только не знаю, какой тут
бензин...

- А, этот драндулет любой сожрет... Погоди, я автольчику плесну.

Он достал из коляски металлическую фляжку, стаканчик, наполнил его над
горловиной бака и вылил внутрь. Вадим принялся лить туда бензин, удерживая
канистру, чтобы не плеснула на одежду.

При этом, естественно, смотрел вниз - и сердце все же ушло в пятки. На
левой штанине у него красовался широкий бурый мазок, еще не успевший
просохнуть,- ясно, запачкался о жмурика, пока волок его в кладовушку.
Нехорошее пятно, многозначительное для наметанного глаза, на самом виду...
Заметил или нет? Мать твою, и на правой руке...

Участковый поинтересовался:

- Ваши ребятки, часом, не стреляли? Вроде бы выстрелы только что
слышались...

- Да нет, с чего бы? - ответил Вадим самым естественным тоном.- Вася
машину заводил, скорее всего, выхлопы... Драндулет еще тот.

- Да и я подумал... У вас настоящая гулянка обычно к вечеру, а? Ты скажи
Паше, чтобы малость приструнил, а то мне бабка уже жаловалась, как ваш
лохматый ей по воротам стрелял. Нехорошо, надо бы, по-хорошему, на сигналы
населения реагировать... По уму, с огнестрельным оружием до беды недалеко...

- А все,- сказал Вадим.- Ружьецо давно запаковали. Мы к вечеру в
Шантарск, насовсем...

- Закончили?

-Ага, отпахались...

Участковый торчал у мотоцикла, не торопясь на него садиться. Убедившись,
что бак полный и к месту назначения доберется без труда, страж закона стал
благодушен и словоохотлив - принялся расспрашивать, сколько они вообще
получают, стоит ли овчинка выделки... Вадим отвечал кратко, одновременно в
мозгу пронеслось: ведь заметит в конце концов, а на прощанье непременно
начнет жать руку, испачкается в крови, пойдут вопросы... Неужели придется и
этого? А ведь внутренне готов...

- Ва-адик!

Окно распахнулось, выглянула Ника, сладко дотягиваясь - клетчатая рубашка
нараспашку, обнаженные груди на обозрение. Притворившись, будто впервые
увидела постороннего свидетеля, громко ойкнула, подалась в комнату,
торопливо запахиваясь.

Участковый понимающе покрутил головой:

- Вона как...- и невольно проводил взглядом.

- Ага,- Вадим изобразил некоторое смущение, быстренько отступил, держась
так, чтобы закрыть собственным туловищем окровавленную руку.- Ну, я пошел, а
то тут...

- Спасибо! - крикнул вслед милиционер.-Всего!

Мотоцикл взревел. Уже зайдя в комнату, Вадим торопливо принялся вытирать
руку подкладкой фуфайки.

- Я вижу, у тебя рука в крови,- торопливо пояснила Ника.- И глаза стали
стеклянные, вот-вот заорешь или...

- Вздор,- сказал он в сердцах.- Я бы его положил в два счета, уже
приготовился.

- Конечно, милый, ты же у меня великолепен и непобедим...- Ника
наткнулась на его хмурый взгляд, поспешно замолчала.- Извини, что-то я...
Вадик, у меня уже нет сил, поехали...

- Куда это? - с наигранным удивлением осведомился он.

- Как это - куда? В Шантарск, из этой проклятой виртуальности, на всех
парусах...

Вадим, покачиваясь с пятки на носок, утопив руки в карманах - под правую
ладонь то и дело подворачивалась, прямо-таки сама вплывала рубчатая рукоятка
пистолета,-долго разглядывал женушку, в конце концов пожал плечами:

- Кто-то поедет, а кто-то, может, и не поедет... Список экипажа, знаешь
ли, еще не утвержден...

Открыл замок вьючника, обеими руками ухватил нераспечатанную цинку,
понатужился и рывком опустил ее на пол. Принес из сеней топор, с
приобретенной здесь сноровкой в несколько ударов вырубил прямоугольник -
цинка только именовалась таковой, а на деле это было обыкновенное железо, не
проржавевшее насквозь, но обветшавшее.

Поддел крышку уголком топора, отбросил. Словно тесто из квашни, выперла
толстенная пачка купюр - огромных, наверное, впятеро превосходивших размером
нынешние. Кошачьи усы пучеглазого Петра, улыбка Екатерины... Деньги даже на
вид казались жухлыми, отсыревшими. Когда Вадим без всякого почтения
вышвыривал их на пол с помощью того же топора, вся стопка вдруг разлезлась
надвое, а упав на пол, рассыпалась еще на несколько кусков. Вполне вероятно,
Калауров набивал ящики в спешке, потому и не завернул кредитки в кожу или
хотя бы бумагу - или рассчитывал вернуться очень быстро.

Зато кожаные мешочки были завязаны со всем старанием. Хотя замше и
досталось от времени, пришлось вспарывать узлы ножом. Вадим осторожно
запустил туда пальцы, достал щепотку тяжелой крупки, серо-черной,
шероховатой на ощупь. Самородное золото он видывал - ничего похожего.
Платина?

Не исключено. Ежели по весу... Половину цинки, все свободное от кредиток
пространство занимали такие мешочки. И лежала еще яркая железная коробка,
покрытая узорами вроде хохломских, с крупной надписью: "Товарищество
бр.Эйнемъ".

Прикипевшую крышку пришлось отдирать лезвием Иисусовой финки. В коробке
спутанным комком покоились маслянисто поблескивающие золотые вещички -
цепочки, браслетики, среди них виднелась пара массивных портсигаров, а вон и
часы, еще какие-то непонятные безделушки: золотая свинка, цилиндр размером с
тюбик зубной пасты...

Взяв за углы Пашин рюкзак, он вывалил пожитки на пол и переправил туда
содержимое обеих цинок - разумеется, оставив на полу ворох полуистлевших
кредиток. Приподнял, оторвав от пола одной рукой - килограммов сорок,
прилично...

Медленно разогнулся, услышав какой-то непонятный тихий металлический
лязг.

Ника целилась в него из черного "ТТ", держа его обеими руками перед собой
- Вадим краем глаза заметил, что кобура у Паши на поясе расстегнута и
пуста,- с исказившимся, испуганным, злым лицом давила что есть мочи на
широкий спусковой крючок, потом встряхнула пистолет, словно бутылочку с
лекарством взбалтывала, снова стала жать на спуск, личико все больше
искажалось паническим ужасом...

Вадим, в первый момент машинально струхнувший, стоял на прежнем месте, с
иронической улыбкой наблюдая за ее потугами. Пистолет оказался на
предохранителе - не исключено, вдобавок и патрона в стволе не было, а
обращаться с оружием Ника ничуточки не умела, простодушно полагала, должно
быть, что достаточно прицелиться и нажать...

- Ax ты, стерва...- произнес он почти ласково.- Это законного-то мужа?
Креста на тебе нет...

Осознав, наконец, всю бесплодность своих усилий, она опустила руки,
разжала пальцы, пистолет громко упал на пол. Еще какое-то время Вадим стоял
неподвижно, наслаждаясь ее ужасом. Сделал шаг вперед. Она отшатнулась,
закрываясь руками.

Собственно, никакой злости на нее отчего-то не было - одно злое веселье,
вызванное неуловимым ароматом сокровищ. Пожалуй, можно сказать, он был
благодушен и добр - конкистадор над грудой добычи, перед прекрасной
пленницей.

Он изобразил обоими указательными пальцами некую несложную фигуру и,
видя, что она не поняла, безмятежно пояснил:

- Раздевайся, сучка...

Она принялась торопливо сбрасывать одежду, не сводя с него покруглевших
от страха глаз. Уразумев очередной жест, быстро опрокинулась навзничь на
постель, замерла. Вадим, не озаботившись снять сапоги и что бы то ни было
еще, приспустил штаны, неторопливо навалился, медленно вошел и принялся
охаживать ее, в общем, вовсе не уподобляясь питекантропу, размеренными
толчками, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение победителя, степного
варвара, ландскнехта, кортесовского идальго, после долгих, нечеловеческих
трудов заполучившего и злато, и оцепеневшую от ужаса красавицу. Весь
подходивший к концу двадцатый век куда-то провалился, торжествовало нечто
первобытное, буйно-хмельное...

- Ну что ты, как колода...- сквозь зубы процедил он, сжав в кулаках ее
тонкие пальчики.- Шевелись!

Ах, как она отдавалась! Как безмолвно вымаливала прощение и окончательное
забвение всех грехов, как терлась нежная кожа о грубую геологическую
брезентуху... Если беспристрастно, раньше такое редко случалось, несмотря на
всю сексуальную гармонию. Страх творит с людьми чудеса...