пробежавшего по телу, до слезы, словно выдутой ветром. Все это происходило
не часто и лишь при условии, когда ему случалось в ведренный предрассветный
час быть уже на ногах и испытать, пережить недолгие минуты неведомого
очарования, в самый пик которого и происходило это необъяснимое явление.
Его можно было бы назвать дуновением - не движением воздуха, и даже не
волной тепла, излучаемого светом - неким беззвучным, таинственным вздохом
небес. Как только он достигал земли и, не шевельнув ни волоса на голове, ни
травинки, ни даже листа на осине, разливался во всю ширь и заполнял все
пространство, оно тотчас оживало, и первым, кто обретал движение и голос,
был петух.
Бабка Шабаниха всегда вставала к заветному часу, бежала за огород или в
поле, становилась лицом на восток, ждала чарующего мига и тихим шепотом
произносила свои заговоры, заклятия, молитвы и причеты. Она тоже не знала,
как называется это природное явление, однако всегда говорила, что всякое
важное дело нужно начинать именно с этого момента и кто рано встает, тому
Бог дает.
А оказывается есть ему и название - солнечный ветер!
Шабанов прочел монографию Забродинова за четыре часа, забравшись в палатку
от гнуса, и не слышал, как над головой пролетел военный вертолет и сел в
распадке на снежный язык тающей лавины. Потом к нему на помощь пришло еще
два и началась настоящая война. Машины кружили над горами, высаживали
десант, затем долго барражировали в воздухе, атаковали наземные цели,
молотили из пулеметов по тайге, выпустили несколько ракет и не улетели, а
расселись где-то и затаились. И все это время на месте катастрофы вручную,
с помощью топоров и кувалд рубили дюраль, издавая грохот, слышимый на
несколько километров вокруг.
Герман вылез из палатки, когда в небе было пусто, а в мире так тихо, что
слышно биение собственного сердца, и будто не к месту, не в срок вдруг
подул этот солнечный ветер и очаровал все живое. За исключением
кровососущих тварей, знающих лишь одно природное явление, один момент
истины - всадить жало и напиться крови. Монография не произвела того
впечатления, которого ждал Главный Конструктор, к тому же Шабанов сделал
вид, что он не похож на человека, читающего подобные труды. Другое дело,
для него сочинение еще молодого "дедушки" Льва Алексеевича вдруг стало
прикосновением к тому, утраченному миру. Не лазейкой в него, не дверцей,
открыв которую можно вернуться назад или проникнуть, что хотел бы сделать
хакер - всего лишь чувственным прикосновением, таким же, как кусок
земляничного, духового мыла, вызывающего призрачный возврат в детство.
И по этой же причине Шабанов не осознал до конца и не принял всерьез
сообщение Главного Конструктора о том, что "адвокат", за которого он
поручился, еще днем исчез с места катастрофы. Будто бы сказал, что сходит к
ручью за водой, взял автомат, котелок и ушел. Боевые вертолеты,
разбросавшие по тайге засады, секреты и подвижные группы захвата,
сориентированы в этом отношении; однако вполне возможно, что он попал в
руки охотников за "Принцессой", каковыми хакер считал неизвестных людей,
пытавшихся найти что-то в обломках МИГа. Они плохо знали товарища Жукова,
ни в чьи руки он попасть не мог, и если бы такая угроза была, если б кто-то
напал на вооруженного кадета, все бы непременно это услышали, пусть толку б
не было, но грому - до небес! Многие пилоты и не один раз видели
всевозможные НЛО, всяческие неизвестные явления, объекты, однако
докладывали о них на землю и летели своей дорогой. Товарищ Жуков не мог
никогда пройти мимо! Товарищу Жукову непременно хотелось войти в клетку к
зверю, даже если он заранее знал, что его там нет.
В ту ночь, когда он забрался в генеральскую палату, в порыве чувств и
откровенности признался Шабанову, что сам начал приставать к шару в виде
тыквы. Сначала облетал вокруг, хотел установить контакт, посылал какие-то
радиосигналы, даже песни пел, затем подсекал ее курс, перехватывал, если
НЛО резко уходило ввысь, и даже пытался не таранить, а пролететь насквозь,
полагая, что это туманность. Одним словом, возникла рискованная детская
игра, шутливая борьба, естественно переросшая в настоящую драку. После
атаки и пушечного огня самолет кадета внезапно потерял управление и ему
пришлось катапультироваться.
И вот теперь товарищ Жуков вздумал взять реванш, подобно хакеру, прорваться
сквозь незримые заслоны, войти в медвежью клетку, на сей раз зная, что он
там. Потому он и стремился полететь на поиски обломков и в самолет Главного
Конструктора залез всеми правдами и неправдами; потому он и стоял ошалевший
перед разбившейся давным-давно СУшкой, обнаружив, что нет там останков
погибших пилотов.
Ночью в горах стреляли. В лагере никто не спал, охранники сидели с оружием
наизготовку, высматривали в приборы ночного видения окружающее
пространство, реагируя на каждый шорох. Только Главный Конструктор
оставался невозмутимым и плотно занятым своими делами. Он с вечера
распустил огромные усы штыревых антенн, установил на земле какие-то приборы
и теперь неотступно дежурил возле них, снимая показания. Изредка выходил с
кем-то на связь, и потому что ничего не сообщал, было ясно, что "адвокат"
еще не объявился.
Все ждали рассвета: одни как избавления от ночных страхов, другие как
возможность испытать на себе солнечный ветер - момент истины.
И он наступил. Все было так, как в детстве, и так же, как в то утро, когда
Шабанов бежал от места приземления. Мир на минуту оцепенел, разом и повсюду
исчезли комары, перестал бежать даже сок из березы, подрезанной
охранниками, и муравьи, плотно облепившие сладкий ствол дерева, не смели
пошевелить усиками. Но в этот миг из темной сини запада в светлый бирюзовый
нимб ворвался красный самолет - красный, потому что летел высоко и был уже
освещен солнцем, и сейчас же все зашевелилось, подул утренний ветер,
зашумела хвоя над головой, в воздух поднялись вертолеты, а горизонт не
открылся - так и остался стоять сумрачным, пустынным, сохраняя свой
прежний, изломанный, игольчатый рисунок.
Град Китеж, о котором писал в монографии Забродинов, не восстал, и не
появилось из сумрачно-туманного пространства ни древнего монастырского
здания, ни Великой Китайской стены, ни хребта со странным названием
Дангралас.
- Момент истины пойман! - объявил хакер. - Бортовые датчики засекли его на
семь сотых секунды раньше, но погрешность произошла из-за разницы точек
наблюдения. Самолет снимал показания на высоте пяти с половиной тысяч
метров. Можно определить скорость распространения солнечного ветра!
- А хребта нет, - сказал Шабанов и, подняв с земли гермошлем, побрел к
месту падения самолета. - И вообще, это другое место...
Когда он вернулся к обломкам, солнце стояло уже высоко и на месте
катастрофы вовсю кипела работа. Разрезанный по пилотской кабине фюзеляж с
помощью ваг и веревок спасатели МЧС тащили к длинному ряду кусков дюраля и
агрегатов машины - готовили к транспортировке, а в двадцати метрах от него
солдаты срочной службы с мотопилами и топорами разрубали вертолетную
площадку. На Шабанова никто не обращал внимания и он, незамеченный, прошел
вдоль останков самолета. "Черных ящиков" здесь, разумеется, уже не было,
наверняка уже отправили в округ, но зато среди битого и рассортированного
металлического хлама он нашел ручку управления, сломленную у основания в
момент крушения. Оглядевшись, Герман поднял ее, сунул за пазуху и, отойдя
подальше от людей, осмотрел хват: тот самый, исковырянный возле большого
пальца...
Это была последняя ручка, за которую он держался в небе, штурвал последнего
самолета - можно сказать, вещь памятная, музейная, и можно повесить на
стену вместе с гермошлемом, как экспонаты. Шабанов отскоблил номер,
начертанный красной краской - каждый обломок успели промаркировать, затем
снял тельняшку, аккуратно завернул ручку и спрятал за брючной ремень под
куртку. Выпирает, конечно, но в суете вряд ли кто заметит, и даже, если
заметят, никак не подумают, что он стащил что-то из кучи металлического
мусора, в который превратился самолет.
Он не знал, когда будет вертолет и как скоро его вывезут отсюда, впрочем
это было теперь не особенно-то важно; и казалось, все равно где лежать - в
инфекционном, в генеральской палате, в "веселом" отделении или вовсе в
дурдоме. Он уже был уверен, что возврата в утраченный мир нет и никогда не
будет, и нечего обольщаться, что ярко-желтый шар, так напоминающий зрелую
осеннюю тыкву, найдет его над землей, когда он снова будет допущен к
полетам и поднимется в небо. А раз так, то нужно ли прикидываться,
выкручиваться, врать, просчитывать все и хитрить, отвечая на вопросы
тестов, начальников, хакеров и маркитантов. После полетов с Агнессой всякий
летательный аппарат казался неказистым, смешным и несовершенным, пожалуй,
за исключением одного - махолета, построенного в школьной мастерской.
Часа через три появился Главный Конструктор с охранниками, избавился от
ноши и подошел к Шабанову.
- Не расстраивайтесь, Герман Петрович, - успокоил он. - Я все равно верю