- Не говори глупостей. Поедешь.
- И что, с Балкан не вернусь? Прихлопнут там?
- Вернешься, но не скоро. Может быть, через полгода.
- Кто же здесь будет готовить новую группу?
- Инструктор из Иордании. А ты с Балкан уедешь в Иорданию.
Саня рассмеялся с издевательской догадливостью:
- Вот как! Замена! Как в Советской Армии! Теперь ясно... Значит, ты
переходишь в жены новому инструктору и должна быть в форме.
Валя-Лариса дернула головой, усмехнулась:
- Ревнуешь, да?.. Как интересно!
- Нет, что ты! Не ревную... Я же человек в прошлом военный, привык:
приезжаешь на новое место - получаешь оружие, продовольственный и вещевой
аттестаты. А тут еще и жену! Класс! Кстати, а в Иордании мне положена жена?
- Хватит издеваться, Саша! - со звенящей мольбой выдавила она. - Найди
врача, прошу! Мне ничего не остается... Узнают о беременности - вышвырнут
из Турции. Без копейки! А в Москве нет ни квартиры, ни места. Не пойду же я
на панель беременной...
Он уловил скрытую фальшь в ее отчаянии, однако снова отмел подозрения -
какая дрянь лезет в голову! Эта безмозглая женщина, эта продажная тварь
действительно в тяжелой ситуации. И носит под сердцем его ребенка...
- Помоги мне, Саша! - молила она. - Не хочу больше этой проклятой работы,
опостылело все!.. Если хочешь сохранить нашего ребенка - помоги. Только ты
сможешь помочь!
- Чем же я помогу тебе здесь? Тем более, говоришь, поеду на Балканы?..
- У меня есть документы, могу уехать отсюда в Россию без проблем. Но как
мне там? Алик найдет!
И не пощадит ни меня, ни... ребенка. А у тебя много друзей, сослуживцев.
Напиши им письмо, чтобы позаботились... о нас, спрятали. Твой генерал -
влиятельный человек.
Грязеву хотелось переломить себя, однако проколовшая его спица
настороженной подозрительности оказалась тверже.
- Генерал в могиле, - заметил он. - Ты же знаешь...
- Ах да, - уронив лицо в ладони, вымолвила она. - Заговариваюсь... Совсем
сошла с ума, не соображаю... Но есть же другие! Ты же понимаешь, от Алика,
кроме твоих сослуживцев, никто не спасет!
Чуткий к ритмам слух не улавливал сейчас ритма истинного горя, все время
слышался сбой, какой-то лишний, настораживающий такт, не позволявший душе
сопереживать...
Расчет Бауди был уже понятен: Грязева подталкивали своими руками внедрить в
"Молнию" разведчика. Напиши он письмо, Валю-Ларису, жену Сани, да еще и
беременную, приютят, окружат заботой, возьмут под защиту, сделают своим
человеком...
- Хорошо, - задумчиво проговорил он. - В понедельник договорюсь с Халидом,
поедем и найдем врача. А сейчас - домой.
- Значит, из этой жизни мне нет возврата? - уже по дороге спросила она. -
Думала, ты добрый, поможешь... Конечно, зачем я тебе? Изломанная вашим же
кобелиным племенем? И ты такой же...
"Ангел, спаси меня! - неожиданно для себя попросил Грязев. - Вытащи меня! И
ее, если она не виновата... И ребенка моего, если он есть!" Сообщение,
заготовленное заранее, можно было не передавать, чтобы не сбивать с толку
центр: все круто менялось и грозило полной неизвестностью. Лишь сейчас он
начинал осознавать, что играя в "дембельское" настроение, он в глубине души
тешил надежду на скорое избавление от турецкого "путешествия", оставлял
маленькую лазейку, выражавшуюся в русском "авось".
Путешествиям же не было видно ни конца ни края...
В тот же день, вернувшись в лагерь, он вызвал курсанта, чтобы к вечеру
приготовил шашлык из молодой баранины, хотел пригласить начальника центра
Халида, однако тот его опередил, прислал гонца со своим приглашением в
турецкую баню. Рассчитывал, вероятно, сообщить, что "дембель" отменяется и
что служить ему в этом центре, как медному котелку. Редкие эти приглашения
всегда что-либо означали, давали некий новый поворот событиям. И снова
Грязев отметил момент глубоких сомнений, теперь настораживало совпадение -
откровенность законной жены и почти тотчас - баня у Халида. Отменяя шашлык,
Саня все-таки решил рискнуть и не отпустил курсанта. Человек он был
подходящий, шустрый, любил услужить, умел помалкивать и не был замечен в
связях с Бауди. Одно время Грязев начал было приближать этого хохла -
недоученного студента, думал со временем воспитать надежного человека, но
после первого же разговора по душам из него полезла первобытная ненависть к
москалям. Однако при этом он оставался хорошей "шестеркой", зарабатывая
таким образом поблажки инструктора, натурального москаля.
- Слушай, Никита, у меня к тебе одно щепетильное дело, - начал Саня.
- Слухаю, батько! - с готовностью отозвался тот.
- Подозреваю, что моя жена изменяет тут... с одним местным турком.
Присмотри-ка сегодня за ней. Как я учил вас, по всем правилам конспирации.
Потом мне скажешь.
Курсант поморщился, дернул плечами:
- Та шо, батько, - присмотри!.. Я вже дивився, як этот турок повзае к вашей
жинке. По садочку ходит, через плетень...
- Вот как? - удивился Грязев. - Чего же молчал?
- Та вси уж знают, батько. Вы тильки и не знаете... И здесь витал
вездесущий дух Советской Армии - присматривать за женами командиров, знать
кто, с кем и когда.
- Мне нужна не солдатская болтовня, а точная информация, - сказал Саня. - Я
ее, суку, убью!
- Сробим, батько! - заверил "шестерка". - Как учили!
Пожалуй, трехмесячных курсов оперативной подготовки только на то и хватало,
чтобы следить за чужими женами...
В турецкой бане Грязев был всего второй раз. Первую баню Халид устроил с
месяц назад, и Сане она не понравилась: нет парной, одно бесконечное мытье,
лежание в какой-то огненной мыльной пене да свирепый массаж, который делал
специально привезенный откуда-то турок-банщик. И на сей раз все было то же
самое, только вместо турка - Саня глазам своим не поверил - оказалась
черноглазая хохлушка, наложница Халида.
- Это тебе сюрприз! - засмеялся хозяин. - Настоящая баня - когда тебя моет
рабыня, вот такая очаровательная и покорная. Ты узнаешь настоящие вкусы
восточных мужчин!
Рабыня была одета в восточный прозрачный наряд танцовщицы и, с точки зрения
Сани, обучалась где-то банному ремеслу. Все делала с улыбкой гейши, с
туманным, дразнящим взором и мгновенной реакцией на любое движение клиента.
Поначалу Грязев как бы опасался ее рук, напрягался и холодел, однако
незаметно и непроизвольно погрузился в неиспытанное раньше ни в какой бане,
бесконечное томящее чувство, отдаленно напоминающее состояние под
воздействием психотропика. После легчайшего массажа расслаблялись и теряли
чувствительность последние мышцы, поддерживающие еще какое-то сопротивление
тела. Саня раскисал, обвисал, лежа на мраморной скамейке, как тесто, и
замирал сморенный разжиженный мозг. Рабыня же тем временем взбивала пену и
вдруг окатывала нестерпимо горячей волной, отчего конвульсивный толчок
потрясал все его существо и сознание на миг будто отключалось. Так он лежал
долго, пока таяла пена, и терял ощущение времени.
Это наркотическое состояние не могло оставить никого равнодушным, не могло
не запомниться. И привыкнув к нему, познав его вкус, можно было всю
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Березин Федор
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Браун Дэн