немедленно доложена "куда следует". Иначе - все вытекающие последствия,
вплоть до десяти лет тюрьмы.
немедленно после прощания кинувшись звонить в ГУГБ, Виктор навредить ему
не может. Ну, в худшем случае чекисты убедятся, что беглый нарком жив и
находится (или несколько часов назад находился) в Москве.
недостойно, "потеряет лицо". Это было бы печально. Ну и, конечно,
серьезно бы осложнило исполнение дальнейших планов. Да что там
осложнило, считай, сорвало бы их стопроцентно.
помрачневшим и несколько севшим голосом. Да и то. Любой на его месте,
если и не струсил до дрожи в руках, так все равно напрягся бы.
никогда, ни в какой ситуаций, кроме как жене, не упоминал о связывающих
нас тобой отношениях. Кроме чисто служебных, да и то эпизодических, не
нами организованных. Кому нужно, знают о двух наших вполне
конспиративных контактах "там". Ты сам не распространялся, получая
задание, о них.
Овчаров.
наличии личных отношений с кем бы то ни было мог только законченный
дурак или самоубийца.
захотят побеседовать соответствующие товарищи, хотя и необязательно. Не
в связи с сегодняшней встречей, а если вздумают отследишь абсолютно все
мои "контакты и связи". "Не знаю, не видел, не слышал. С такого-то,'
всем известного, тем-то санкционированного и в отчетах отраженного
момента видел только на фотографиях в газетах. Да и не тот у меня
уровень, чтобы с членами правительства запросто общаться". За пределы
этого - ни на шаг. Скорее всего и такого разговора не состоится, но все
же.
логично и связно все выходит. Будто сам не один год в НКВД отслужил.
показания ссылаться вздумают, то даже и протокол допроса предъявят. Не
верь. Ничему. Я живым сдаваться не собираюсь ни в коем разе и вообще
завтра из Москвы собираюсь исчезнуть. Надолго.
без тебя знаю. Не только газету "Правда" читаем. Оттого нас -
загранработников под особым присмотром держат. И обойтись без нас
невозможно" и невыносимо им знать, что имеются люди, от ежедневного
воздействия их пропаганды свободные. Старик Литвииов нас защищает как
может, а все равно половину полпредов уже пересажали. Вызывают в Москву,
кого для нового назначения, кого якобы в отпуск - и аллес.
основы, и три составные части марксизма. Хотя на флоте и не служил, но в
отличие от простонародья, не только тремя известными словами владел. Что
до семнадцатого года не в последнюю очередь отличало аристократа от
хама.
понимания, еще и делать что-то надо. - А что? - с интересом спросил
Виктор. - Как кому. Твои, например, коллеги, выбор делали разный.
Кое-кто в Москву по вызову не вернулся, еще некоторые. Фамилии
напомнить?
на время позаимствовал, скоро вернуть надо, а об этом товаре и речи не
было. - Ладно, сейчас, притормози вон там... Шестаков остановил машину
возле съезда к одному узкому и темному переулку. Справа от главной
магистрали.
вспомнились две темы - одна из Эренбурга 20-х годов, вторая -
послевоенная. И тут же обычная мысль - какая послевоенная, после какой
войны, откуда?
руках, да вдобавок имел с собой завернутый в обрывок газеты соленый
огурец.
откидываясь на вельветовую спинку сиденья. - Стакана тоже нет? Из
горлышка будем. - И тут же громко глотнул, как-то уж слишком
отработанным движением сорвав засургученный картонный колпачок.
употреблял водку из горлышка, не было такой необходимости, лихо
отхлебнул, не поперхнувшись.
кружением и теплым туманом заполнился мозг,
поговорим, покурим, еще выпьем, глядишь, до чего-нибудь додумаемся... -
сказал повеселевший Виктор, сбросивший уже пальто на спинку сиденья и
вообще почувствовавший некоторое, безусловно, навеянное алкоголем
расслабление, короткое, чреватое грядущей депрессией, освобождение от
психологических оков режима.
приборном щитке показывали только две минуты второго, и кое-какое время
он Витюше он мог уделить.
сильны они ни были, заставят Овчарова отказаться от коммунистических
убеждений (если они у него были), от карьеры, свободы, а то и жизни,
наконец.
старой жизни, да, там понятия дружбы, дворянской чести кое-чего стоили.
Ради них люди выходили к барьеру, бывало - и на эшафот. А сейчас... Но
ведь и сомневаться в искренности Виктора он оснований не имел.
рубеж направят все же? - спросил нарком.
через пару недель должен отъехать. Кстати - я со вчерашнего дня по
тарифной сетке - первый секретарь.
петровской "Табели о рангах"- статский советник.
одно требуется - по своим дипломатическим каналам переправить в Бельгию
письмишко. Конверт с практически пустым бланком.
что и разговора никакого не было.
Специальный бланк моего наркомата, обычные реквизиты, несколько
шифрованных фраз и таборов цифр. Поскольку ты обо мне ничего плохого не
слышал, никаких дополнительных инструкций не получал, сделаем вид, что
конверт этот поступил к вам, ну, пятого, шестого, даже седьмого. То есть
письмо ушло от нас раньше, чем меня навестили "товарищи". О чем ты,
безусловно, и понятия не имеешь.
поступил по указанному адресу определенному лицу. Как можно скорее.
Теоретически это как может выглядеть?
среду... В пятницу окажется в Берлине, это самый, короткий путь. Ну,
думаю, в воскресенье-понедельник ее твой контрагент получит.
и как оно все получится. Если ты согласен, письмо получишь завтра утром.
По дороге на работу. Годится?
Виктору до конца не верил, толи все больше опасался окружающего мира,
враждебного до невозможности. Сравнить это можно было только с тем, что
он испытывал в военные времена, на том се форте "Павел", кстати.
когда точка плавления, перейдет в точку взрыва. И уж со тогда.
полтораста за один раз. И неудивительно. Человек, можно, сказать, в
одночасье менял всю свою жизненную линию. Там, тебе Париж, а здесь,
может быть, за углом - лубянские подвалы. И что прикажете делать?
Исключительно из-за дружеских чувств на плаху отправляться? Не каждому
дано, и в любом случае - не без душевных терзаний.
риска почти никакого. Сунуть письмишко в огромную кучу таких же точно -
и все. Зато потом...
прикидывал: если взять и самому в невозвращенцы податься? Ну что за
беда? Что теряю?
Шилова Юлия
Корнев Павел
Маккефри Энн
Круз Андрей
Белов Вольф
Шилова Юлия