Террора не признавал, у него кары десятикратно умножались: все страдания,
причиненные военным преступником многим людям, суммировались, и страшная
их сумма обрушивалась на него самого. Какая б ни была вина, ужасно было
наказанье! Иного от Гонсалеса я не ждал, но для вражеских стран его
предваряющая приговор речь прозвучала вряд ли приятней похоронного звона.
повторявшей их преступления: коменданту лагеря Ишиму Самино насильно
вбивать в желудок деньги, украденные у пленных, пока он не задохнется; его
помощника Пурпа Горгона, истязавшего плеткой потерявших силы на лагерных
работах, бить его же плеткой на площади, пока он не испустит дух; врачу
Попу Барвеллу, воровавшему лекарства, ввести их все: мучительная смерть от
лекарств, ставших в таком количестве ядами, была гарантирована. Палачами
назначались охранники - и если кто отказывался, сам приговаривался к
немедленной казни. Впрочем, отказников не было, охранники, приученные к
исполнительству, не нарушили дисциплину.
Хоте. Судья Милосердия, не показавший и тени милосердия к трем
приговоренным, высказался о враче так, что я должен привести его речь: она
прорезонировала в мире гораздо громче приговора о казни.
благородно, что я освобождаю его от плена и разрешаю свободно удалиться,
куда он пожелает. Особо отмечаю великодушие Хоты, добровольно, к тому же
тайно, отдававшего собственную кровь больным военнопленным. Всего он
пожертвовал около двух дин своей крови, то есть треть количества,
содержавшегося в его теле. Две дины - это две тысячи кор, каждая кора
содержит двадцать капель, каждая капля - сияющая красная жемчужина в венке
благородства, отныне украшающем голову врача Габла Хота. Оцениваю каждую
каплю его крови в один золотой лат. Итого объявляю награду подвигу врача
Габла Хоты - два миллиона лат. Врач Габл Хота может получить их в золоте
либо в банкнотах.
пошел к Гамову, он сидел перед стереовизором. Давно я не видел его в таком
великолепном настроении. Я показал на экран.
собственной плеткой, отравление украденными лекарствами - придумали вы
сами?
кажется, что Гонсалес больше всех наших министров отвечает избранной для
него роли?
этого потому, что знал: горячее осуждение Гонсалеса вызовет у Гамова лишь
удовлетворение. Он скажет мне: "Отлично, Семипалов! Если у вас эти казни
вызывают такой ужас и отвращение, какой же силой ужаса, какой мерой
отвращения они подействуют на врагов. Уверен, в лагерях, которые мы еще не
захватили, коменданты и врачи теперь поостерегутся наживаться на краже
продуктов и утаивании лекарств". И нечего возразить! Гамов вел свою линию
и не стеснялся показывать, что Гонсалес - только орудие его воли. Впрочем,
и я, и Пустовойт, разрешивший исполинские награды за акт нормального
благородства, и все остальные министры были не больше чем исполнителями.
Аментола убедится, что его не только заставили бегством спасаться из
Фермора, но и провели перед этим за нос, заставив поверить, что он нашел в
нашей среде влиятельного предателя. Пусть у самоуверенного президента
убудет самоуверенности, а его поклонники обнаружат, что поклонялись
напыщенному трусу и чурбану, а не проницательному политику, каким он
казался. Сегодня вечером вдвоем покажемся на стерео.
не могут обнаружить его убежище.
ее. Если он узнает, что ей грозит жестокое наказание, а его явка с
повинной может ее вызволить, он сдастся добровольно.
арестуем. Войтюк - слишком мелкая сошка, чтобы выманивать его из норы
таким сильнодействующим средством. Но вашу идею мы реализуем в случае
более важном, чем арест Войтюка.
шантаж для реализации важного политического замысла.
появился Гамов. Я уже говорил, что каждое выступление Гамова по стерео
становилось значительным государственным событием. Он счел мое возвращение
к власти заслуживавшим его речи к народу. Он рассказал о Войтюке и о том,
как успешно проходил обман шпиона, и о том, как президент Кортезии
поддался на обман и ассигновал огромные деньги на подрывные действия
против самого себя. Не скрыл Гамов и того, что противник Аментолы сенатор
Леонард Бернулли вовсе не был платным агентом Латании, а, напротив,
яростно боролся против нас. И эта его опасная борьба, грозившая
разоблачением наших секретных планов, заставила похитить сенатора и
объявить нашим агентом, чтобы опорочить все его высказывания и
предложения. Но скоро стало ясно, что далеко не все, знающие Бернулли,
верят в его предательство, как поверил сам президент Кортезии. И, чтобы
большой стратегический обман стал неотвергаемым, Семипалов предложил,
чтобы и с ним сыграли ту же обманную игру, что была разыграна с сенатором:
объявить всему миру, что он, Андрей Семипалов, второе лицо в
правительстве, является скрытым врагом диктатора, что он надеялся
захватить власть, что ради этого пошел на сговор с врагами и что измена
его была оплачена огромной суммой правительством Кортезии. Семипалова
осудили и публично повесили. И теперь я, продолжал Гамов, счастлив
сообщить миру, что казни не было и быть не могло, а сам Семипалов после
хорошо разыгранного спектакля жил в отведенной ему резиденции, отдыхал и
лечился. И все, чего мы ждали от мнимого предательства, точно исполнилось
- враги поверили во все, в чем их уверяли, совершали одно за другим
подсказанные им действия - и теперь пожинают плоды своей слепоты.
работу, - так закончил Гамов свою речь. - Под его председательством прошли
очередные заседания Ядра. Он организовал захват маршала Вакселя и его
генералов, освобождение наших военнопленных, арест конференции в Ферморе.
Великий водолетный флот, любимое детище генерала Семипалова, поднялся в
воздух по его команде и совершил великий поворот в войне. А теперь я
попрошу творца нашей водолетной мощи, организатора наших военных побед,
моего друга Андрея Семипалова показаться перед вами.
такой искренностью, так горячо говорил обо мне, что я разволновался до
потери голоса. Еще долго потом обсуждалось, почему после приглашения мне
появиться на экране, экран вдруг погас и минут пять ничего не показывал. И
я начал именно с этого, всякое другое начало было бы неискренним.
успокоиться. И не сердитесь, что не произнесу даже малой речи, еще не
могу. Одно скажу: спасибо всем тем, кто радуется моему воскрешению из
небытия. Сейчас я снова в строю - для вас, вместе с вами.
не просто эмоционально, а политически весомо. У Гамова эмоции всегда
сопровождают политику - было с кого брать пример.
ним трудно - даже при кратковременном появлении на экране.
новый командующий армией кортезов и примкнувшими к ней войсками родеров,
ламаров и патинов. Им стал не кортез, а родер - корпусной генерал Март
Троншке. Он соединил в своих руках общее командование союзными армиями. Он
сразу понял, что нельзя рассчитывать ни на нашу слабость, ни, тем более,
на нашу глупость, и начал с того, чем закончил Ваксель. Он испугался нас.
Он понял, что если не принять чрезвычайных мер, то и ему уготована участь
предшественника. А когда пугается умный и храбрый генерал, то никакое
действие ему не кажется чрезвычайным. Март Троншке внезапно обрушил на нас
сосредоточенный удар своих объединенных армий.
глубь страны, а по собственному тылу, где мы концентрировали освобожденных
военнопленных, превращая их беспорядочные толпы в боевую силу. Троншке
понял, почему мы не стремимся перебросить на родину освобожденных солдат и
вывозим лишь больных и раненых, а в бывшие лагеря доставляем одежду и
оружие. Он хорошо изучил нашу боевую биографию, этот новый
главнокомандующий, корпусной генерал Март Троншке. Он запомнил, как мы -
всего две дивизии - свирепствовали в тылу у тех же кортезов, как заставили
целую их армию принять сражение повернутым фронтом и прорезали ту армию,
как острый нож прорезает парусину. Троншке понимал, что если промедлит, то
скоро на него навалятся и с фронта, и с тыла - и натиск с обеих сторон
будет тысячекратно жесточе того, какой когда-то помог нам вырваться из
окружения. И оставив на фронте лишь оборону, он быстро двигался назад, в
захваченные нами с воздуха районы - на центры создаваемой нами новой
Мережковский Дмитрий
Конан-Дойль Артур
Маккарти Кормак
Земляной Андрей
Муркок Майкл
Березин Федор