унитаз, орудуя ловко и почти беззвучно, выворачивал с корнем заплетенную
сеткой раму. Поставил (бесшумно) раму в угол, оглянулся - лицо мокрое,
белое, нацеленное - махнул рукой.
человеку. - Но учти - прыгать я не смогу... - (Какого черта - прыгать? Да
мне просто не пролезть в эту щель, не протиснуться!) - То есть, я прыгну,
конечно, но все свои старые кости тут же и переломаю...
прыгать... Давайте... Смелее, я вас держу. Пошел, пошел, смелее!..
грузное тело, вялые, как макаронины, ноги безнадежно шарили по кафелю в
поисках опоры... карамора на оконном стекле... старая больная безмозглая
карамора... Подпираемый и выпираемый вон, подсаживаемый и подталкиваемый,
он карабкался, елозил по скользкой кафельной стене, цеплялся ни за что,
задыхался, хрипел, обливался мучительным потом, и в конце концов, сам не
понимая как, оказался: сначала - в узком лазе окна, а потом, отчаянно
отпихнувшись от воздуха, - в какой-то неглубокой сырой яме с цементным
полом и цементными же, наощупь, стенками... Задыхаясь и скорчившись, он
сидел, неестественно переплетя онемелые ноги, не чувствуя рук, не чувствуя
ничего, кроме выкипающих легких... у него не было сил даже закрыть глаза,
и он видел невысоко над собою смутное пятно слабо подсвеченного тумана,
перечеркнутое решеткой. Ну, все, думал он. Это - мой последний рубеж. Все.
Укатали сивку крутые горки... Сейчас какая-нибудь жила лопнет, и -
карачун...
Иван, сосредоточенный, как хирург, и холодные влажные пальцы его - повыше
ключицы, где, кажется, еще что-то там билось, хлопотало, дергалось и жило.
Держусь пока. О-кей. Что там у тебя дальше в программе?
ним, подхватывая, поудобнее, под руки. - Вот так... Хорошо... Видите там -
свет?
среза, и он мельком отметил, что решетка, только что закрывавшая яму
сверху, теперь отсутствует. Он видел и свет, о котором говорил Иван, но
более того, честно говоря, он не видел ничего. Все вокруг было заполнено
ледяным густым туманом, слегка подсвеченным в трех местах, причем ярче
всего именно там, куда показывал Иван.
шепотом. - Там где свет, там главный вход. Там стоят наши машины, обе,
"броневичок" поближе, "керосинка" - подальше. Охраны нет... Вы меня
слушаете?
риска - никакого. Главное - темп......
нагородить глупостей. И так уже нагорожено - вчетвером не разгребешь. Сам
Хозяин, лично, совершив, понимаете ли, побег, словно распоследний псих, из
больницы, вылез через сортирное окно во двор и теперь стоит заледенелыми
ногами в сырости, одетый в сиротскую хламиду, обклеенный чужими волосами,
дышит ртом, чтобы не вырвало, и готовится идти на прорыв... Зачем? От кого
побег, от какого врага? Из какого такого окружения - на прорыв?.. Ни на
один из этих вопросов ответить он был не способен, даже и не пытался. Но
еще менее способен он был представить себе, как возвращается сейчас в
койку, ложится (в тапочках) под одеяло и с тихим терпением ждет появления
генерала Малныча или, того похуже, странного доктора Бур-мур-щихина...
раздражением, прервав самого себя на полуслове.
вдребезги, а ворот не вышибешь. Мне все равно тогда придется прыгать через
стену, а ты останешься у них, и они тебя прикончат. На вполне законных
основаниях. Не задумываясь, понимаешь?..
сейчас и вообще ничего не знает...
споры и разговоры. Можете вы мне хоть раз в жизни доверится? Без
разговоров?
дороге.
Кронид прибудет - по бетонке, надо его там встретить... А главное: мне на
три с половиной метра не прыгнуть, понимаешь? Я разобьюсь.
тот не пьет шампанского.
носом. Потом сказал:
основаниях.
раз и делают, вашу Таинственную Силу? А?
невозможно было ответить сразу. Ни да, ни нет. И не сразу - тоже.
первым.
Короткое бесшумное путешествие сквозь туман. Вдоль шершавой стены здания.
По остаткам сухой травы, пробившейся сквозь асфальт и в трещины между
бетонными плитами. Было холодно. Туман садился на лицо как влажная
паутина. Где-то играла музыка, голоса раздавались, и никому не было до них
дела.
можно было различить на фоне оранжевого свечения, десять шагов до нее
оставалось, - как вдруг в светящемся тумане возникло движение, и объявился
там энергичный силуэт: крутые плечи, фуражка с длинным козырьком, выпуклые
усы и коротенькая трубка-носогрейка, модная с недавних пор в
унтер-офицерских кругах некоторых родов спецвойск.
машин, что-то он там искал. Или проверял. Или намеревался стибрить
по-быстрому. Пока суд да дело. Под покровом ночной темноты. Чем-то он там
тихонько лязгал, металлически крякал и позвякивал. Сгибался, исчезая во
тьме и тумане, и снова распрямлялся. Шевелились крутые плечи. Иван следил
за ним, окаменев лицом и телом. Иван сделался неузнаваемо страшен.
Мертвенная угроза угадывалась в нем сейчас - зародилась вдруг и зажила
своей, отдельной и опасной жизнью.
и будь что будет, но Иван, на глядя, положил на мгновение ледяную ладонь
свою ему на губы и - исчез. Как давешний баскер. Без шороха, без малейшего
движения воздуха, вообще без всякого предварительно движения. Как тень на
стене исчезает, когда выключают за ненадобностью сильную лампу.
происходило. Энергичный прапор стоял теперь, привалившись задом к
"адиабате" и чиркал зажигалкой - словно сверчок за печкой.
Синевато-оранжевый огонек озарял его сосредоточенный нос. Трубка не желала
разгораться.
имея - раскурить упрямую носогрейку. Не хочу об этом думать. Я же знаю,
что все это - рядом: последняя минута, последнее желание, последняя
судорога жизни... Он прикрыл глаза, не желая ничего видеть, а когда вновь
раскрыл их, видеть уже было нечего. Прапора не стало. Дверца машины была
уже распахнута, Иван звал его, делая невнятные знаки рукою, и надо было
снова идти - передвигать заледеневшие ноги и надеяться на лучшее в
постоянном ожидании наихудшего.
больше - ничего за последние двадцать восемь секунд он так и не услышал.
Собственно, звуков стало даже меньше - зажигалка теперь уже не чиркала
простуженным сверчком... Сверчок предвещает смерть. По слухам. И согласно
преданию. Вот только - чью?
кошка, и он на несколько мгновений увидел под собою залитый туманом
предутренним мир: черную щетину кустов и деревьев вокруг здания, торчащую
Шломо Вульф
Контровский Владимир
Махров Алексей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Плотников Александр