уже и думать было забыли, положив, что навек отошли к Миничам.
дабы накормить лошадей, обоз устремил дальше. Натальины сани, тяжело
нагруженные дареною снедью, следовали в самом хвосте.
молодцами, требовал грамоту, ругался, грозил, но в драку, сметя, что
островские мужики, пожалуй, встанут теперь вместе с вельяминовскими
кметями за свою госпожу, не полез. Погрозя напоследях татарской нагайкой,
ускакал в Москву.
в стольный град с отбитым хлебом, который Наталье насоветовали продать за
серебро (благо цены на рожь в торгу стояли высокие), забрав с собою только
то, что надобно на прокорм и семена. И то дело Натальино совершилось,
почитай, мигом. И уже назавтра уезжала она к себе на трех санях. Конь был
один из Острового, другой одолжен Вельяминовым. И будущее виделось ей
ежели и не в сиянии счастья, но уже и не столь беспросветно черным, как
давеча. Ванята правил, и, глядя на его сбитую на лоб шапку, на вихрастый
затылок, вспоминая, как деловито, стойно Никите, взялся он в Островом за
нож, Наталья тихо оттаивала, отходя душою, и уже не смерть, не гибель от
свыше силы взятых на себя трудов, а неведомое, но живое грядущее, трудная
судьба, пусть уже из единого отречения составленная, но судьба, живая
жизнь, маячила перед ней в отдалении грядущих лет. Пока он жив,
несмышленый малыш, коего, с его ножом, могли враз, не воздохня, тут, в
Островом, и прирезать, пока надобен ему материн неусыпный догляд, -
вырастить, сберечь, оженить, быть может, дождаться внуков... Ох,
Никитушка! Трудную ты мне заповедал участь на грешной земле!
знала.
дворцом, близ оружейных палат, недалеко от ветхой деревянной церкви
Рождества, на древнем месте, чем гордились все представители рода. Место
как бы само говорило за себя, подчеркивая, что полузабытые предки Мины
жили здесь еще прежде князей-Даниловичей, еще при Юрии Долгоруком, и даже
до Юрия; чуть ли не от времен Кучковичей тянуло семейное предание историю
рода - не подтвержденную грамотами, сгоравшими в многократных пожарах, но
упорно передаваемую дворней, - что и до Юрия был, стоял тут, на самом
взлобке Боровицкого холма, терем далеких пращуров и что приземистость,
широкоскулость, темный волос и скорость на гнев Мины, когда-то громившего
Ростов по приказу Калиты, а затем и убитого на Тростне Дмитрия Минича
происходят от мерянского князя, который сидел тут когда-то <с родом
своим>.
Гордились службою первым Рюриковичам, величались тем, что без них не
обошлось укрощение Великого Ростова...
отстраивать, не роняя себя, высокие гульбища, светелки, смотрильную вышку,
что вздымалась и теперь выше городовой стены, выше соседней Конюшенной,
или Оружейной башни (называли так и сяк, ибо и то и другое было не в
великом отдалении), становилось все труднее и труднее. Сыновьям Мины,
спасая родовую честь, уже пришлось поступиться частью сада, проданного
великому князю, и все одно тянуться за неслыханно богатыми Вельяминовыми
или за Акинфичами, воздвигшими терем за житным двором, доходов с
московских вотчин уже не хватало.
доме, у Александра, росли дочери, и за каждой, чести ради, в приданое
давались вотчины, блюда, стада, порты дорогого веницейского и лунского
сукна, бархаты, жемчуга и лалы. А у Дмитрия Минича возрастали трое ражих
молодцов-сыновей, и у тех уже явились на свет дети...
горестном Тростненском бою (где не токмо Дмитрий Минич погиб, погибла и
его драгая бронь, отобранная когда-то у ростовского боярина Кирилла и
стоившая, по сказкам, целого состояния), Александр и решился на дело,
подсказанное ему посельским: забрать под себя пустующую, как уверял тот,
деревеньку в Коломенском стану и тем округлить владения даже и не свои, а
сыновца, Степана Дмитрича.
даже Мина великокняжескими боярами не были, оставаясь в чинах
стратилатских и уступая тут не одним лишь Вельяминовым, но и Акинфичам, и
Зерновым, и Бяконтовым, и новонаходным Всеволожам, гордым родством с
великокняжеским домом, и Ивану Морозу, и Кобылиным. И потому давно уже в
поисках сильного покровителя держались Минины за Акинфичей и вместе с ними
враждовали с Вельяминовыми. В давней замятне, когда власть тысяцкого
перешла было к Алексею Хвосту, Минины поддержали Босоволковых и теперь
тихо злобствовали на новое усиление гордого Вельяминовского рода. Гибель
Дмитрия Минича еще увеличила в их глазах родовой неоплаченный счет.
ограбленный посельский, грязный, со ссадиною на щеке, и рассказал, что
деревню отбивали не кто иные, а вельяминовские молодцы, без княжой,
Дмитрием утвержденной грамоты, гнев сыновей покойного Дмитрия Минича был
ужасен. Василий со Степаном уже были на конях и собирали дружину - скакать
впереймы обозу с отбитым у них обилием, но вовремя сообразивший дело
Александр Минич, накинув шубу прямо на нижнюю рубаху и даже не застегнув
ворота, выбежал к племянникам.
разжимая кулаков, шагнул к дяде. Дергая плечом, вскидывая голову, стойно
деду посверкивая белками глаз, прорычал:
против него рядом с братом, выговорил: - Сами на ся остуду куете, дурни!
Разбоем на разбой ответите? А потом? Василий-от тысяцкой! С тем и великому
князю в ноги падет! И будете оба в вине, еще и епитимью от владыки принять
придет, ежели не головой Василью Вельяминову выдадут вас!
раннего утра, пожевал сивый ус, подумал. - А не иначе - к Андрею Иванычу
Акинфову в ноги пасть!
повелели дружине слезать с коней. (По той причине Натальин обоз и достиг
Москвы невредимо.)
(<Недал°ко мы, до Акинфича!>), вздел выходные порты, твердыми пальцами,
покряхтывая, долго всовывал в петли нового черевчатого зипуна костяные
резные пуговицы. Племянники, изготовясь, уже ждали его верхами, горя
нетерпением. Скоро все четверо в окружении слуг последовали мимо Рождества
и житных дворов, шагом пересекая разъезженную дорогу, что подымалась от
Боровицкого въезда к терему Акинфичей. (Угловую каменную башню Кремника
невдали от своего терема Акинфичи возводили на свой кошт, и строил ее
старший сын Андрея, Федор Свибло, уже теперь боярин княжой, и башня та
нынче в народе начала прозываться Свибловой.)
ниточка верхоконных, что приближалась к расписным воротам терема Андрея
Иваныча Акинфова, совсем не казалась со стороны тем, чем была - началом
грозной лавины, едва не обрушившей всевластие Василия Васильевича
Вельяминова, признанного хозяина Москвы.
отходить ко сну. Недовольно поморщился, услышав царапанье под дверью
моленного покоя.
вовремя.
гости, вишь, скорые! Лександра Минич с сыновцами!
вопросил Андрей.
доборматывая слова молитвословия Макария Великого:
избавит мя от враг моих... - Вновь осенил чело и плеча широким крестом, а
в уме уже творилась суетная мирская забота: - Василий Василич отобрал
деревню! Как? Зачем? Почему?!
поклонились враз. Андрей Иваныч, в мягких домашних чоботах, в накинутом
только что на плеча узорной тафты домашнем сарафане, остро прищурясь,
оглядел Миничей, сел на перекидную скамью, уперев руки в колени и
пригнувши голову. (<Неужели Василий таковую стыдную пакость учинил?! Ето
при его-то доходах!>)
спервоначалу захвачена самими Миничами, и тут следовало раскинуть разумом
погоднее.
озрел Александра. Тот предложил было созвать своего посельского, Андрей
слегка повел дланью - не надо, мол, верю! - Кто та вдова?
никак. Тамо и жили, во своем мести! Мужики бают, и носа не казала в
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий