поспешил в Либурн, вернее, во Фронзак, а оттуда на другое же утро отпра-
вился в Париж.
а потому путешествовать в те дни было так трудно и так подолгу приходи-
лось ждать на постоялых дворах, что я мог бы с таким же успехом проби-
раться в столицу пешком. Долгих две недели добирался я до Орлеана, а в
Этампе, куда я приехал утром тридцатого марта, кучер разбитого дилижанса
наотрез отказался ехать дальше. Казаки и прусские войска уже стояли у
ворот Парижа.
ми услышите стрельбу.
мали плечами.
в Труа, то ли в Сансе, а может быть, даже в Фонтенбло, - наверно никто
не мог сказать. Но беженцы из Парижа текли в Этамп нескончаемым потоком,
и сколько я ни рыскал целыми днями по городу, ни за какие блага мира
нельзя было нанять коляску и хоть какую-нибудь клячу.
лу, запряженную в наемный кабриолет, судя по табличке, прибывший из Па-
рижа; она кружила по улицам без всякого смысла и толку, ибо правил ею
(если он вообще способен был чем-либо править) изрядно захмелевший ку-
чер. Я кинулся к нему, но он едва не утопил меня в пьяных слезах и мно-
гословных жалобах. Оказалось, он двадцать девятого привез из столицы
семью какого-то буржуа и последние три дня только и делал, что колесил
по Этампу, а ночами спал пьяным сном в своем экипаже. Я обрадовался слу-
чаю и посулил хорошо ему заплатить, ежели он свезет меня в Париж. Он-то
на все готов, шмыгая носом, объявил кучер.
до Парижа нам нипочем не добраться.
уверять меня, что я большой смельчак, и предложил немедля садиться. Пять
минут спустя мы уже тряслись по дороге в Париж. Правда, мне казалось, -
что мы не двигаемся с места: серая кобыла насилу переставляла ноги, и с
таким же трудом ворочался язык ее хозяина. Он рассказывал мне всяческие
басни о трех днях, которые он провел в Этампе. Видно, здешние испытания
тяжким грузом легли ему на душу и заслонили все события прежней его жиз-
ни. О войне же и о недавних грозах, прогремевших над миром, ему нечего
было сказать.
дозором; однако же дорога оказалась пустынна, и перед рассветом, не
повстречав ни души, мы благополучно въехали в Лонжюмо. Мы подняли с пос-
тели хозяина кабачка, и он, зевая во весь рот, стал уверять, будто мы
едем прямиком навстречу собственной гибели, но мы задали корму нашей се-
рой, наглотались премерзкого коньяку и снова пустились в путь. Небо на
востоке постепенно светлело, и я все прислушивался, не загремят ли впе-
реди артиллерийские залпы. Но Париж безмолвствовал. Мы миновали Со и
подъехали наконец к предместью Монруж и к городской заставе. Ворота сто-
яли настежь, застава была покинута: часового и таможенника и след прос-
тыл.
мять, прибавил, что где-то в мансарде на улице Монпарнас у него есть же-
на и двое обожаемых малюток и до стойла его кобылы оттуда рукой подать.
Я расплатился и, сойдя на пустынный тротуар, проводил его взглядом. Из
дверей за моей спиною выскочил мальчонка и с разбегу налетел на меня. Я
схватил его за шиворот и строго спросил, что приключилось с Парижем.
глядеть парад. Tenez! [68].
пруссаков в синих мундирах - она маршировала через весь Париж, чтобы за-
нять позиции на Орлеанской дороге.
раз вовремя, чтобы увидеть, коли того пожелаю, как с севера вступает в
столицу Франции его величество император Александр. Вскорости я смешался
с толпою, которая двигалась к мостам, а потом рассыпалась по всему пути
следования Александра, от Барьер де Пантен до Елисейских полей, где и
должен был состояться грандиозный парад. Я тоже направился туда по набе-
режной и часов около десяти очутился на площади Согласия, "о тут прест-
ранная сценка заставила меня остановиться.
повадке - молодых аристократов. У каждого шея была повязана белым шар-
фом, а на шляпе красовалась белая кокарда Бурбонов; тощий белобрысый
юнец, по-видимому, их предводитель, вытащил из кармана какую-то бумагу и
громовым голосом, совершенно неожиданным при его хлипком сложении, начал
читать:
зить зарю всеобщего мира! Его присоединение ожидается с тем огромным ин-
тересом, какой вполне естественно вызывает столь великая цель..."
Шварценберга, и я тот же час узнал это суконное красноречие.
чтение кличем "Vive le Roi!" [69], и вся шайка, точно статисты по подс-
казке суфлера, подхватила этот клич. Толпа глядела равнодушно; кое-кто
отошел подальше, а седовласый всадник с военной выправкой в полной форме
полковника Национальной гвардии (то был герцог де Шуазель-Праслен, я его
сразу узнал) осадил коня и сурово и укоризненно сказал что-то этим буй-
ным молодчикам. Двое или трое из них только пренебрежительно пощелкали
пальцами и с вызовом, хотя и не без смущения, повторили: "Vive le Roi!"
Однако весь этот спектакль не имел никакого успеха: слишком холодны были
зрители. Но тут прискакали еще десятка полтора молодцов голубой крови и
постарались хоть немного оживить представление: среди них были Луи де
Шатобриан, брат мсье Талейрана, Аршамбо де Перигор, известный подлец
маркиз де Мобрей и... да-да, конечно, мой кузен, виконт де Сент-Ив!
наглость обрушились на меня, как удар. Даже в толпе незнакомых людей я
залился краскою стыда и едва не бросился бежать. Лучше бы я и вправду
убежал! Только случайно он меня не заметил, когда проскакал на чисток-
ровном скакуне, гарцуя и рисуясь, точно оперный тенор, нарумяненный и по
обыкновению вызывающе надменный, будто похвалялся своей низостью. На
кончике его хлыста красовался белый кружевной платочек, и уже одно это
могло взбесить кого угодно. Но когда он поворотил своего жеребца, я уви-
дал, что он по примеру declasse [70] Мобрея украсил хвост коня крестом
Почетного легиона. Тут уж я стиснул зубы и решил не отступать.
- кричали они.
зок, и расфранченные всадники принялись разъезжать среди толпы, стараясь
всучить их равнодушным зрителям... Ален протиснулся в кучку людей, среди
которых был и я, и, когда он протягивал кому-то белую кокарду, взгляды
наши встретились.
сойдемся вновь на улице Грегуар де Тур!
ужалила змея.
она тот же час теснее сомкнулась вокруг него, ничего не поняв, но дыша
угрюмой враждебностью.
сквозь толпу на помощь приятелю.
а я предпочитаю сам выбрать для этого день и час, - отвечал Ален.
расстояние, едва не рассмеялся. Однако же встреча наша отбила у меня
охоту глазеть на парад; я поворотил назад, вновь перешел мост и напра-
вился на улицу дю Фуар, к вдове Жюпиль.
закоулок из тех, что все свои отбросы спускают по одной-единственной ка-
наве в Сену, ну, а вдова Жюпиль не отличалась красотою даже в те дни,
когда она следовала как маркитантка за сто шестым стрелковым полком еще
прежде, чем женила на себе Жюпиля, сержанта того же полка. Но мы с нею
свели дружбу, когда я был легко ранен на сторожевом посту у Альгуэдэ, и
с той поры я приучился не замечать, что белое вино у нее кислит, ибо
помнил, как сладостны были мази и притирания, которыми она смягчала боль
моей раны; поэтому, когда при Саламанке сержанта Жюпиля сразила картечь
и его Филумена, покинув войска, взяла на себя заботу о винной лавке его
матушки на улице Фуар, мое имя она внесла в список будущих покупателей
одним из первых. Я чувствовал, что благополучие ее дома в какой-то малой
мере зиждется и на мне. "Право же, - думал я, пробираясь по зловонной
улочке, - солдату Империи совсем не худо иметь в эти дни в Париже хотя
бы такое прибежище".
слова) кинулись друг другу на шею. В лавке не было ни души, жители всем
кварталом отправились смотреть парад. После того как мы (опятьтаки в пе-