других представлено у Анаксимандра. Анаксимандр учит, что все вещи произошли
из того, что он называет беспредельным (apeiron), которое отнюдь не является
простой смесью элементов, а обладает своей собственной специфической
природой. О том, что это не простая смесь элементов, отчетливо гласят
следующие фрагменты (1): "Он говорил, что начало и элемент есть
беспредельное, не определяя его ни как воздух, ни как воду, ни как что-либо
другое. Он учил, что части изменяются, целое же остается неизменным". И
далее (16): "Беспредельное, из которого [возникают] элементы, есть нечто
отличное [от каждого из них]". Это не значит, что беспредельное у
Анаксимандра есть нечто сверхматериальное. Наоборот, все материальное и
происходит из беспредельного и при своем разрушении уходит в него. О вечном
чередовании возникновения и гибели на лоне беспредельного, в частности, о
происхождении из него всех противоположностей, вполне определенно гласят
фрагменты 9 - 11, 14. 17. Некоторые из позднейших греческих излагателей
Анаксимандра (фрг. 14) упрекали это беспредельное за отсутствие в нем
творческой причины. Но ясно, что в столь раннюю эпоху греческие философы еще
не различали понятия материи и творческой причины. Как у элейцев единое
бытие уже само по себе было творческой причиной, так и у Анаксимандра
беспредельное является одновременно и творческой причиной всего
существующего. Критикующий Анаксимандра Аристотель (фрг. 15) понимает
беспредельное Анаксимандра и как то, что имеет предел в самом себе, и как
нечто невозникшее и неуничтожимое: "оно объемлет все и всем правит", и даже
оно есть божество. А то, что оно содержит свой предел в самом себе, видно из
слов Аристотеля, что все имеющее начало имеет и конец, и что беспредельное
как объемлющее все начала и концы содержит их в себе, а потому и пределы
всего существующего. Это значит, что беспредельное Анаксимандра есть то, что
мы можем назвать бесконечностью, которая определенным образом упорядочена и
отличается определенного типа структурой54.
Анаксимену (А 1.5). Что все это очень далеко от наших современных
математических представлений о бесконечности, - это ясно. Однако ясно и то,
что Анаксимандр, не владея никаким математическим аппаратом и не имея
никаких навыков в математических построениях, отдаленно все же предчувствует
такую постановку вопроса, при которой бесконечность мыслится не в виде
какого-то расплывчатого пятна, а в виде закономерно проводимой
упорядоченности.
самостоятельной науки. Такой эстетики не было и вообще во всей античности.
Тем не менее зачеркивать все эстетические тенденции, которые содержала в
себе вся античная философия, в том числе милетская, - нельзя.
наличие беспредельного в каждом отдельном элементе. Это учение у него
развито довольно слабо, или, может быть, слишком скудны наши источники об
этом философе. Но что здесь мыслится тождество единичного и всеобщего, это
ясно. А такое тождество и есть сфера эстетики. Сюда же нужно отнести и такие
учения милетцев, как, например, рассуждение о всеобщем одушевлении воды у
Фалеса (А 1. 3. 22 - 23) и воздуха у Анаксимена (А 23). Фалес даже думает (А
3), что "мир одушевлен и полон демонов". Душа у Фалеса одновременно и вода
(А 2) и бессмертие (А 1.2), а у Анаксимандра (фрг. 29) и Анаксимена (В 2)
она - и воздух, и активно оформляющее начало.
или в виде многих, даже бесчисленных космосов. В каждый отдельный момент
космической жизни космос представляет собою определенную структуру
бесконечности. Диоген Лаэрций (1 35 = А 1) передает ряд интересных изречений
Фалеса. "Прекраснее всего мир, ибо он есть произведение бога". Но когда
Фалесу задавали вопрос, что такое божество (1 36, у Дильса там же), то он
отвечал: "То, что не имеет ни начала, ни конца". Другими словами, космос
прекрасен потому, что он есть произведение беспредельного. Иначе говоря,
эстетика милетцев уже определенно предчувствовала понимание красоты как
проявление бесконечного в конечном, т.е. общего в индивидуальном, а наиболее
совершенным проявлением такого тождества всеобщего и индивидуального, или,
иными словами, наиболее совершенным произведением искусства, считался
космос. В этом смысле и нужно понимать такие суждения милетцев, как,
например, у Фалеса (А 13 b): "космос един", или такие суждения позднейших
авторов об Анаксимене (А 1. 2), что он ученик Парменида, или суждения самого
Анаксимена (А 6. 7 - 9) о бесконечности воздуха и о конечности происходящих
из него вещей, или, наконец, суждение Анаксимандра (фрг. 17), что
"бесчисленные небеса суть боги".
конкретный и реалистический взгляд на природу, который заставлял их
производить бесконечные наблюдения, быть астрономами и метеорологами,
интенсивно заниматься геометрией (как это было, например, у Фалеса. А 19 -
21). Фалес вообще "первый стал рассуждать о природе" (А 1. 7); и такое его
суждение, как "познай самого себя" (А 1 - 3), нужно понимать только
натурфилософски и материалистически. Совершенно напрасно Цицерон обвиняет
Анаксимена (А 10), что его воздух, трактуемый как бог, лишен всякого
оформления. Напротив, милетцы чрезвычайно много говорили об оформлении своих
элементов. Анаксимандр (фрг. 18 - 19), например, построил весьма отчетливую
космологию, а у Анаксимандра (фрг. 10) и Анаксимена (А 11) мы находим учение
о периодическом возникновении и уничтожении космоса и даже бесчисленных
космосов. Элементы милетцев, таким образом, вовсе не были бесформенными,
напротив, везде налицо тенденция к определенному их оформлению, в котором
астрономия, геометрия и пластика занимали первое место.
называется эстетическими модификациями; выделение конечных вещей из
беспредельного приводит у него не только к возникновению прекрасных
космосов, но и к нарушению исконной и вечной гармонии, которую представляет
собою беспредельное. Анаксимандру принадлежат загадочные слова (фрг. 9): "А
из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются, согласно
необходимости. Ибо они за свою нечестивость несут наказание и получают
возмездие друг от друга в установленное время". Здесь намечается та
эстетическая модификация, которая обычно именуется трагическим: общее,
воплощаясь в частном и индивидуальном, не может вместиться в нем целиком и
приводит одно единичное к столкновению с другим единичным. Таким образом в
конце концов все гибнет, возвращаясь во всеобщее лоно.
красоваться не наружностью, на своими занятиями". В устах античного грека
такое суждение, безусловно, является эстетическим. Только в него не нужно
вносить обывательского смысла, потому что оно относится еще к тем временам,
когда греческое мировоззрение с большим трудом расставалось с древним
эпосом, в котором внешнее изображение событий всегда имело примат над
внутренней жизнью. То, что здесь этот примат передан более внутренним
функциям человека, свидетельствует о преодолении эпической идеологии и о
поисках для эстетики новых, уже не эпических путей.
вовсе не являются такими уж простыми. Можно говорить только о преобладании у
них одной определенной тенденции. Но это не значит, что у них нет никаких
мотивов, глубоко осложняющих эту тенденцию. Тенденция эта заключается в том,
что они большей частью имеют в виду непрерывное становление элементов, или
элементно-становящийся континуум. Но этот континуум фактически всегда
пронизан той или иной структурой. Структура эта есть космос в каждый
отдельный момент становления. Точнее говоря, это есть бесконечность, типом
упорядочения которой является круговращение каждого отдельного космоса или
периодическое возникновение или уничтожение бесчисленных космосов. Вот
почему неверна точка зрения на беспредельное Анаксимандра как на нечто
надкосмическое, нематериальное, лишенное всякого упорядочения. Здесь
совершается та же ошибка, что и с элейским единым или бытием. Как элейское
единое ничем не отличается от материального и чувственного космоса, так же
ничем не отличается от этого последнего и беспредельное Анаксимандра. Оно
есть бесконечность, но такая, которая всегда структурно и материально
оформлена, причем оформлением этим является космос. Более того, оформлений
этих (т.е. космосов) - бесчисленное множество и они непрерывно переходят
друг в друга. Аристотель, анализируя беспредельное Анаксимандра (фрг. 15),
никак не мог понять этой простой истины, поэтому и предложил целых пять
разных пониманий беспредельного, из которых ни одно не применимо к
Анаксимандру. Интерпретация Аристотеля основана на дурной бесконечности и не
допускает того, что в бесконечности может быть весьма определенная и в этом
смысле вполне конечная структура. Аристотель говорит либо о бесконечности
времени, либо о бесконечной делимости величины, либо о бесконечном
возникновении и уничтожении, либо о наличии за всякой границей еще
чего-нибудь другого, либо, наконец, о необходимости мыслить за небесами все
новые и новые пространства. Ни одно из этих пониманий беспредельного
полностью не исчерпывает действительного содержания философии и эстетики
милетцев. Вечно становящаяся структура бесконечности - вот тот тип
упорядочения беспредельного, который признается у милетцев и который далеко
не чужд и самому Аристотелю, хотя последний никак не мог бы усмотреть его у
слишком примитивных, на первый взгляд, милетских мыслителей.
достоверная относит время расцвета его творчества к 504 - 501 гг., вторая -
к 460 - 459 - 456 - 455 гг. до н.э.