обрела обличье человека. Не буду спасать и вонь, хоть она и присуща
золотарю. Золотарь -- путь, кладь, повозка. Не подумай, что мне интересно,
за что люди возненавидели несхожее с ними. Люди -- путь, кладь, повозка. Мне
нет дела до славословия и лести одних, до ненависти или восторгов других, в
каждом из людей я служу Господу. Я стою на склоне моей горы, я один, будто
вепрь, недвижим, словно дерево, что в бегущей реке времени перерабатывает
каменистое дно в пригоршню цветов с семенами и бросает их в ладони ветра, --
с ними улетает в свет слепой перегной, -- я вне призрачных противоречий в
своем бессрочном изгнании, ни "за", ни "против", не с этими и не с теми, я
над кровными узами, партиями, заговорщиками, я сражаюсь за дерево один
против всего того, из чего составлено дерево, ради всего того, из чего
составлено дерево, я--во имя дерева, и кто возразит мне?
CLXXXI
при помощи дела, никак не слов. Жизнь должно строить, как храм, тогда и
увидишь ее в лицо. Но что сделать из череды одинаковых дней, похожих на
уложенные в ряд камни? Однако, состарившись, ты скажешь: "Я праздновал
праздники моих отцов, выучил моих сыновей, потом женил их, и нескольких из
них, взрослых и крепких, Господь взял к Себе, чтобы они и дальше трудились
ради Его славы, и я похоронил их".
протягивают его солнцу. Ты и зерно преображаешь в свет, светящийся в глазах
любимой, когда она улыбается тебе, а потом молится. И когда я рассеваю
семена, они сродни вечерней молитве. Я тот, кто идет, не спеша, и
разбрасывает семена под взглядами звезд, но если я окажусь слеп или
заносчив, как мне узнать свое предназначение? Из зерна вырастет колос. Колос
преобразится в человеческое тело, из человека родится храм во славу Господа.
И тогда я могу сказать об этом зерне, что в его силах собирать камни.
в ладони ветра.
CLXXXII
собой след... Я принадлежу царству, оно мне, нас не разделить. Если я жду
чего-то, то только от того, что заложил собственными руками, я -- отец своих
сыновей, они -- плоть от моей плоти. Я не великодушен и не скуп, не жертвую
собой и не подвигаю на жертвы -- и если погибну на стенах города, то погибну
за самого себя, ибо и я -- часть моего города. Ибо естественно умереть из-за
того, чем жил. Но ты пытаешься найти, словно товар в лавке, живую радость,
которая дается только в вознаграждение. Ведь и город среди песков становится
для тебя алым гранатом, потому что он -- вознаграждение, и ты не устаешь
наслаждаться его ароматной мякотью и с наслаждением приникаешь к нему. Ты
бродишь по его рынкам, наслаждаясь пестрым развалом овощей, душистыми
пирамидами мандаринов, что тщательно выстроены, словно столицы посреди
провинций; но притягательнее всего для тебя пряности, магической силой они
равны бриллианту, раз щепотки сладкого перца довольно, чтобы привлечь
издалека вереницу парусных судов, каждый под своим флагом, чтобы заставить
тебя вспомнить и морскую соль, и гудрон портов, и запах кожаных ремней, что
овевал твои караваны посреди нескончаемого безводья, когда ты вел их к
неведомому чуду -- к морю. Поэтому я и говорю, что поэзию рынка пряностей ты
создал сам, своими мозолями, ссадинами, мучениями собственной плоти.
сжигаешь ты избыточные запасы масла?
песнопением...
житница -- перевалочный пункт для зерна, и я уже не могу различить, для
накопления она или для траты. Я хотел посидеть и насладиться покоем. Но
оказалось, что нет покоя. Теперь я знаю, что ошиблись те, что надеялись на
возможность почивать на лаврах прошлых побед, воображая, будто можно
запереть и сделать запас из победы, тогда как победа с тобой, будто ветер:
попробуй запереть его -- ветра нет.
стараюсь быть путем и повозкой. Езжу туда и обратно. Тружусь, как осел или
лошадь, с упрямым терпением. Я не вижу ничего, кроме земли, которую
перекапываю, а потом, завязав фартук, вижу только зерно, золотящееся у меня
под руками, зерно, предназначенное для сева. Тебе, Господи, выдумывать весну
и проращивать зерна во имя Твоей славы.
кругу, словно дозорный, которому хочется спать, который мечтает о супе, но
один раз в год бог дозорных шепчет ему: "Как прекрасен этот край... сколько
верности в дозорном... как он зорок в своем бдении!" Тебе воздается за твои
сто тысяч шагов по кругу. Я приду тебя навестить. Мои руки возьмут твое
оружие. Но вместе с твоими, как поддержка твоим. И ты ощутишь себя щитом,
укрывающим все царство. И моими глазами с высоты стен ты увидишь красоту
города. Ты, я, город станем единым целым. И любовь откроется тебе, как
жгучая рана. И если костер обещает быть прекрасным, если красота его --
достойная плата за твою жизнь, которую ты собирал полешко к полешку и сложил
поленницу, я позволю тебе умереть.
CLXXXIII
сил и жизненной мощи! Я -- уже кедр. Лучше кедра, ибо я его суть".
путь. Оно -- переключатель. Так пусть совершит переключение. Пусть, не
торопясь, подведет землю к дереву. Пусть выстроит кедр во славу Господа. Я
буду судить, каково оно, по его кроне.
кажутся себе сокровищницей. В сокровищницу, где сложены необыкновенные
богатства, непременно ведет дверь. Достаточно найти ее на ощупь. Случай
поможет, и хлынут потоком стихи. А ты, застыв в неподвижности, будешь
слушать их голос.
травки, собирает что ни попадя. Складывает все в большой котел и варит
безлунной ночью. Приговаривая слова, слова и снова слова. Он ждет, что от
его котла изойдет незримая сила и опрокинет войско, что движется к его
хижине. Но нет силы. Он вновь принимается за дело. Изменяет слова. Меняет
травы. И желание его не пропадает втуне. Видел и я, как древесное тесто и
черный отвар опрокидывали царство. Я имею в виду мою грамоту с объявлением
войны. Я видел котлы, из которых вылетала победа. В них изготовляли порох.
Видел, как слабое дрожанье воздуха, вышедшее из одной груди, поджигало мой
народ, словно пожар. Так призывали к бунту. Видел я и расположенные особым
порядком камни, благодаря им плыл корабль тишины.
предметов, если бы не было объединившей их воедино человеческой души. Если
от стихов я могу заплакать, то куча детских кубиков с буквами не выжала ни
из кого ни одной слезы. Непроросшее семя -- пустое место, сколько бы ни
восхваляло себя за то дерево, на которое пока себя не потратило.
совсем не следует, что сейчас ты уже таков. Всплески твоих желаний
бесплодны. В знойный полдень семечко, даже если оно семя кедра, не даст мне
тени.
разрывает он свои пелены и слепит глаза светом! Ох уж эти наши тесные,
скудные языки, пусть ангел вместит всех нас и сольет воедино! Пусть ангел
возопит вместо нас. Возопит, призывая то, чего нет. Возопит, ненавидя бунты
и мятежи. Возопит, требуя хлеба. Пусть преисполнит значимости жнецов, или
жатву, или ветер, что гладит ниву, или любовь, или еще что-нибудь,
нуждающееся в постепенности и неспешности.
игру, надеясь заманить любовь и заставить ее отозваться, -- любовь
откликнется на простое прикосновение твоей жены к твоему плечу.
добычи -- добычи, что ничем не похожа на ловушку, добычи вроде трепещущего
счастьем сердца; северяне ловят ее раз в году, с помощью запаха смолы,
украшенной елки и горящих свечек. Но я назову ложной магией, ленью и
непоследовательностью помешивание в твоем котле случайных травок в надежде
на чудо, которого ты не приготовил. Забыв сбыться, ты пытаешься назначить
встречу с самим собой. Не надейся. Бронзовые двери затворились перед тобой.
CLXXXIV
чего хотеть. Никакое добро тебе не в помощь, ибо ты попираешь его, желая
возвыситься. Да, дерево ищет в земле соков, чтобы питаться ими и преображать
в себя. Ты тоже питаешься. Но, кроме пищи, что может быть тебе в помощь?
Гордость питается невещественным, и ты нанимаешь людей, чтобы они
прославляли тебя. И они прославляют. Но хвала их тебе не в радость. Пушистые
ковры украшают дом, и ты отправляешься за коврами в город. Ты набил коврами
свой дом. Но и ковры тебе не в радость. Ты завидуешь соседу, у него не дом
-- королевский дворец. И ты отнимаешь у соседа дворец. Ты в него вселился.
Но того, что искал, не нашлось и во дворце. Есть должность, которой ты
домогаешься. Ты пустился в интриги. И вот она твоя. Но и должность похожа на
необжитой дом. Для того чтобы дом стал счастливым, мало роскоши, удобства,
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Березин Федор
Гуль Роман Борисович