усилиях, которые тут потребуются, ужасала. Окажись он уже на борту, ему
бы полегчало.
газетах о его отъезде, Бернард Хиггинботем с Гертрудой и всем семейством
явились прощаться, пришли и Герман Шмидт с Мэриан. Да еще надо было за-
кончить какие-то дела, оплатить счета, вытерпеть бесконечную череду ре-
портеров. С Лиззи Конноли он наскоро простился у дверей вечерней школы и
поспешил прочь. В гостинице он застал Джо - тот весь день был занят в
прачечной и только теперь сумел вырваться. Это была последняя капля, но
Мартин вцепился в ручки кресла и с полчаса разговаривал со старым прия-
телем и слушал его.
обязательств у тебя нет. Можешь в любую минуту ее продать, а деньги
растранжирить. Как только она тебе опротивеет и захочется побродяжить,
бросай все и шагай. Живи как душе угодно.
одна загвоздка - девчонки. Таким уж я уродился, люблю девчонок. Без
женского полу тоска заедает, а пошел бродяжить, хочешь не хочешь обхо-
дись без них. Бывает, иду мимо дома, а там пляшут, вечеринка, слышно,
женщины смеются, в окошко глянешь - они в белых платьях, лица улыбчивые
- ух-ты! И таково тошно делается. Больно я люблю плясать да пикники, да
гулять при луне, и все такое. Я от прачечной не отступлюсь, чтоб и вид
приличный, и в кармане чтоб денежки звенели. Я уж углядел девчонку, как
раз вчера, и знаешь, я с ней хоть сейчас под венец. Вот хожу целый день
посвистываю, все она у меня на уме. Красотка, глаза добрые, голосок неж-
ный - другой такой отродясь не встречал. Я от нее не отступлюсь, будь
уверен. Слышь, Март, а ты чего не женишься, с такими-то деньжищами? Мог
бы взять за себя самую что ни на есть раскрасавицу.
тянет жениться. Удивительно это и непостижимо.
щих прячется Лиззи Конноли. "Возьми ее с собой, - мелькнула мысль. - Так
легко быть добрым. Она будет бесконечно счастлива". На миг им завладело
искушение, но в следующую же минуту он ужаснулся. Паника охватила его.
Усталая душа громко протестовала. Застонав, Мартин отошел от поручней.
"Ты слишком болен, приятель, слишком болен", - пробормотал он.
вани. За обедом в кают-компании оказалось, ему предоставлено почетное
место, по правую руку от капитана; по всему было видно, что на пароходе
он знаменитость. Но никогда еще окружающим не встречалась такая нелюди-
мая знаменитость. Всю вторую половину дня Мартин провел на палубе в шез-
лонге, закрыв глаза, урывками дремал, а вечером рано лег спать.
на палубу, и чем больше народу видел Мартин, тем сильней в нем росла
неприязнь. И однако он понимал, что несправедлив. Это неплохие и добрые
люди, заставлял он себя признать, но тут же уточнял: неплохие и добрые
как все буржуа, со всей присущей их сословию духовной ограниченностью и
скудоумием. Когда они заговаривали с ним, его одолевала скука, такими
поверхностными, пустопорожними были их рассуждения; а шумная веселость и
чрезмерное оживление тех, кто помоложе, отпугивали его. Молодежь неуто-
мимо развлекалась: играли в серсо, набрасывали кольца, прогуливались по
палубе, или с громкими криками кидались к борту смотреть на прыжки
дельфинов и на первые косяки летучих рыб.
все не мог его дочитать. Печатные страницы утомляли. Он недоумевал, от-
куда берется столько всего, о чем можно писать, и, недоумевая, задремы-
вал. Его будил гонг, возвещая второй завтрак, и его злило, что надо про-
сыпаться. Бодрствовать было нерадостно.
росам. Но нет, с той поры, когда он и сам ходил в плавание, матросское
племя словно подменили. Тупые лица, неповоротливые мозги, не люди, а ка-
кие-то двуногие скоты... Что у него с ними общего? Мартином овладело от-
чаяние. Тем, кто наверху, Мартин Иден сам по себе вовсе не нужен, а вер-
нуться к своему классу, к тем, кому он был нужен в прошлом, невозможно.
Они ему не нужны. Теперь они так же невыносимы, как тупоумные пассажиры
первого класса и шумливая молодежь.
щий усталые глаза. В каждую минуту бодрствования жизнь ослепительно
сверкала вокруг, обдавала слепящим блеском. От этого было больно, нес-
терпимо больно. Впервые в жизни плыл Мартин первым классом. В плавании
его место всегда было в кубрике, либо у штурвала, либо он грузил уголь в
черном чреве угольного трюма. В те дни, взбираясь по железным трапам из
удушливого жара корабельных недр, он часто мельком видел пассажиров - в
белой прохладной одежде, под тентами, которые защищали их от солнца и
ветра, они только и делали, что наслаждались жизнью, а подобострастные
стюарды исполняли каждое их желание, каждую прихоть, и Мартину казалось,
их жизньсущий рай. Ну что ж, вот он знаменитость на корабле, в центре
внимания, сидит за столом по правую руку от капитана, и рад бы вернуться
назад, в кубрик и в трюм, но тщетны поиски утерянного рая. Нового рая он
не обрел, а теперь нет возврата и к старому.
столу младших корабельных чинов и рад был унести ноги. Заговорил со сво-
бодным от вахты старшиной-рулевым, неглупым малым, и тот сразу же стал
развивать социалистические идеи и всучил Мартину пачку листовок и брошю-
рок. Мартин слушал человека, разъясняющего ему рабскую мораль, и, слу-
шая, лениво думал о своем ницшеанстве. Но чего она стоит, в конце кон-
цов, эта философия Ницше? Вспомнилась одна из безумных идей Ницше - бе-
зумец усомнился в самом существовании истины. И как знать? Возможно,
Ницше был прав. Возможно, истины нет ни в чем, нет истины и в самой ис-
тине и это понятие - истина - просто выдумка. Но он быстро устал размыш-
лять, с удовольствием опять уселся в шезлонг и задремал.
когда корабль пристанет к Таити? Придется сойти на берег. Прядется зака-
зывать товары, искать шхуну, которая доставит его на Маркизы, делать ты-
сячи дел, одна мысль о которых приводит в отчаяние. Всякий раз как он
набирался мужества и заставлял себя подумать, он понимал, что стоит на
краю гибели. В сущности, он вступает в Долину теней, и, что самое страш-
ное, смерть его не страшит. Если бы он боялся, он устремился бы к жизни.
Но он не боится и потому погружается все глубже в царство теней. Все
прежние радости уже не радуют. "Марипоза" была теперь на краю севе-
ро-восточных пассатов, и пьянящий ветер, налетая, раздражал Мартина. И
уклоняясь, от настойчивых ласк друга давних дней и ночей, он переставил
шезлонг.
готу. Он больше не спал. Он пресытился сном, и теперь волей-неволей при-
ходилось бодрствовать и переносить слепящий свет жизни. Он беспокойно
бродил по кораблю. Воздух был липкий и влажный, а налетавший дождь не
приносил свежести. Жить было больно. Мартин шагал по палубе, пока это не
стало слишком мучительно, тогда он опустился в шезлонг, долго сидел, по-
том через силу встал и опять принялся шагать взад-вперед. Заставил себя
наконец дочитать журнал и отобрал в корабельной библиотеке несколько то-
миков стихов. Но стихи не увлекли его, и опять он пошел бродить.
да он спустился к себе в каюту, уснуть не удалось. Привычный способ от-
дохнуть от жизни ему изменил. Это было уже слишком. Мартин включил свет
и попытался читать. Среди взятых в библиотеке книг был томик Суинберна.
Мартин лежал и просматривал его и вдруг поймал себя на том, что читает с
интересом. Он дочитал строфу, стал было читать дальше и снова вернулся к
той же строфе. Потом положил раскрытую книгу на грудь, переплетом вверх,
и задумался. Вот оно... то самое! странно, как же он раньше не додумал-
ся! Вот в чем весь смысл; все время его сносило в этом направлении, и
теперь Суинберн показал, что это и есть верный выход. Ему нужен покой, и
покой ждет совсем близко. Мартин посмотрел на открытый иллюминатор. Да,
он достаточно широк. Впервые за долгие недели в нем всколыхнулась ра-
дость. Наконец-то он знает, как исцелиться от всех недугов. Он опять
взял книгу и медленно прочел вслух:
Жизнь - зло, вернее, стала злом. Стала невыносима. "Что мертвым не под-
няться!" С бесконечной благодарностью повторил он эту строчку. Вот в чем
истинное милосердие. Когда мучительно устал, от жизни, смерть готова ус-
покоить тебя, одарить вечным сном. Но зачем ждать? Пора. Он встал, выг-
лянул в иллюминатор, посмотрел на - молочно-белую пену у борта. Тяжело
груженная "Марипоза" идет с большой осадкой, и, если повиснуть на руках,
ноги окажутся в воде, можно соскользнуть бесшумно. Никто не услышит.
Взметнулась водяная пыль, обдала лицо. Он ощутил на губах соленый вкус,
это было приятно. Подумалось, не написать ли свою лебединую песнь, но он
засмеялся и отмел эту мысль. Некогда. Скорей бы со всем этим покончить.
вперед. Плечи застряли, и он втиснулся обратно, решил попытаться еще
раз, прижав одну руку к боку. Пароход как раз накренился, помог ему, и
он проскользнул, повис на руках. Ноги коснулись воды, и Мартин разжал
пальцы. И вот он в молочно-белой пене. Темной стеной, лишь кое-где про-
резанной освещенными иллюминаторами, пронесся мимо борт "Марипозы". Хо-
рошо идет, быстро, Мартин и оглянуться не успел, как очутился за кормой,
спокойно поплыл среди гаснущего шороха пены.
Курылев Олег
Лукьяненко Сергей
Прозоров Александр
Лондон Джек
Прозоров Александр
Афанасьев Роман