Чтение 76–й страницы книги ~Тени в раю~

особа к тому же кое-что смыслит в бизнесе. Она резко обрывает меня, когда я
скорблю и плачу, как на реках вавилонских, и называет меня антихристом.
Хорошенькое дополнение к антисемитизму, вы не находите? А ее смех! Она
гогочет весь день напролет! Она так смеется, что все ее сто шестьдесят
фунтов дрожмя дрожат. Это прямо-таки невыносимо! - Лоу опять воздел руки к
небу. - Господин Росс, возвращайтесь к нам! Если вы будете [374] рядом, мне
станет легче. Возвращайтесь в наше дело, я положу вам хорошее жалованье!

- Я все еще работаю у Силверса. Ничего не получится, господин Лоу. Очень
благодарен, но никак не могу.

На его лице отразилось разочарование.

- Даже если мы будем торговать бронзой? Есть ведь фигурки святых и из
бронзы.

- Но очень немного. Ничего не выйдет, господин Лоу. Я теперь человек у
Силверса независимый и очень хорошо зарабатываю.

- Конечно! У этого человека ведь нет таких расходов. Он и мочится в счет
налога!

- До свидания, господин Лоу. Я никогда не забуду, что вы первый дали мне
работу.

- Что? Вы так говорите, будто собираетесь со мной навеки проститься.
Неужели хотите вернуться в Европу?

- Как вам такое могло прийти в голову?

- Вы говорите так странно. Не делайте этого, господин Росс! Ни черта там
не изменится, независимо от того, выиграют они войну или проиграют. Поверьте
Раулю Лоу!

- Вас зовут Рауль?

- Да. Моя добрая мать зачитывалась романами. Рауль! Бред, не правда ли?

- Нет. Мне это имя нравится. Почему, сам не знаю. Наверное, потому что я
знаю одного человека, которого тоже зовут Рауль. Впрочем, его занимают иные
проблемы, чем вас.

- Рауль, - мрачно пробормотал Лоу. - Может быть, поэтому я до сих пор и
не женился. Это имя вселяет какую-то неуверенность.

- Такой человек, как вы, еще может наверстать упущенное!

- Где?

- Здесь, в Нью-Йорке. Здесь ведь больше верующих евреев, чем где бы то ни
было.

Глаза Рауля оживились.

- Собственно, это совсем не плохая идея! Правда, я никогда об этом не
думал. Но теперь, с этим братом отступником... - Он задумался. [375]

Потом вдруг ухмыльнулся.

- Я смеюсь впервые за несколько недель, - сказал он. - Вы подали мне
великолепную идею, просто блестящую! Даже если я ею и не воспользуюсь. Будто
безоружному дали в руки дубинку! - Он стремительно повернулся ко мне. - Могу
я чем-нибудь помочь вам, господин Росс? Хотите фигурку святого по номиналу?
Например, Себастьяна Рейнского.

- Нет. А сколько стоит кошка?

- Кошка? Это один из редчайших и великолепных...

- Господин Лоу, - прервал я его. - Я же у вас учился! Все эти штучки мне
ни к чему. Сколько стоит кошка?

- Для вас лично или для продажи?

Я заколебался. Мне пришла в голову одна из моих суеверных мыслей: если
сейчас я буду честен, то неизвестный Господь Бог вознаградит меня и мне
позвонит Наташа.

- Для продажи, - ответил я.

- Браво! Вы честный человек. Если бы вы сказали, что это для вас лично, я
бы не поверил. Итак, пятьсот долларов! Клянусь, это недорого!

- Триста пятьдесят. Больше мой клиент не даст.

Мы сошлись на четырехстах двадцати пяти.

- Разоряете вы меня. Ну ладно, тратить так тратить, - сказал я. - А
сколько стоит маленькая фигурка Неиты? Шестьдесят долларов, идет? Я хочу ее
подарить.

- Сто двадцать. Потому что вы берете ее для подарка.

Я получил ее за девяносто. Рауль упаковал изящную статуэтку богини. Я
написал ему адрес Наташи. Он обещал сам доставить ее после обеда. Кошку я
взял с собой. Я знал в Голливуде одного человека, сходившего с ума по таким
фигуркам. Я мог продать ему ее за шестьсот пятьдесят долларов. Таким
образом, статуэтка для Наташа достанется мне даром да еще останутся деньги
на новую шляпу, пару зимних ботинок и кашне; а когда я приобрету все это,
то, ослепив ее своей элегантностью, приглашу в шикарный ресторан. [376]

Она позвонила мне вечером.

- Ты прислал мне статуэтку богини, - сказала она. - Как ее зовут?

- Она египтянка по имени Неита, ей более двух тысяч лет.

- Ну и возраст! Она приносит счастье?

- С египетскими фигурками дело обстоит таким образом: если они
кого-нибудь невзлюбят, то счастья не жди. Но эта должна принести тебе
счастье: она похожа на тебя.

- Я всюду буду носить ее с собой как талисман. Ее ведь можно положить в
сумочку. Она прелестна, просто сердце радуется. Большое спасибо, Роберт. Как
тебе живется в Нью-Йорке?

- Запасаюсь одеждой на зиму. Ожидаются снежные бураны.

- Да, они действительно здесь бывают. Не хочешь ли завтра пообедать со
мной? Могу за тобой заехать.

В голове у меня пронеслось множество мыслей. Удивительно, сколько можно
передумать за одну секунду! Я был разочарован, что она придет только завтра.

- Это прекрасно, Наташа, - сказал я. - После семи часов я буду в
гостинице. Приезжай, когда тебе удобно.

- Жаль, что сегодня у меня нет времени. Но я ведь не знала, что ты снова
объявишься, поэтому у меня на сегодня намечено еще несколько важных дел.
Вечером не очень приятно быть одной.

- Это верно, - сказал я. - Я тоже получил приглашение туда, где готовят
такой вкусный гуляш. Правда, я могу и не пойти. У них всегда полно гостей,
одним человеком больше или меньше - для них все равно.

- Как знаешь, Роберт. Я приеду завтра, часов в восемь.

Я положил трубку и задумался, пытаясь разгадать, помог мне талисман или
нет. Я решил, что он принес мне удачу, хотя и был разочарован, что в этот
вечер не увидел Наташу. Ночь лежала передо мной, как бездонная, темная яма.
Неделями я был без Наташи и совсем не думал об этом. Теперь же единственная
разделявшая [377] нас ночь казалась мне нескончаемой. Как смерть, которая
время превращает в вечность.

Я не солгал. Меня действительно приглашала к себе фрау Фрислендер. Я
решил пойти. Это было мое первое появление у них в качестве человека,
свободного от долгов, в новом костюме и новом зимнем пальто. Я отдал долг
Фрислендеру и даже целиком заплатил адвокату за услуги - тому самому, с
кукушкой. Теперь я мог есть гуляш, не чувствуя себя униженным. Для пущей
важности и вместе с тем желая поблагодарить за одолженные деньги, я принес
фрау Фрислендер букет темно-красных гладиолусов, которые за умеренную цену,
поскольку они уже достаточно распустились, я купил у цветочника-итальянца,
торговавшего неподалеку на углу.

- Расскажите нам о Голливуде, - попросила фрау Фрислендер.

Как раз этого-то мне и не хотелось.

- Там так себя чувствуешь, будто на голову тебе напялили прозрачный
целлофановый пакет, - сказал я. - Все видишь, ничего не понимаешь, ничему не
веришь, слышишь только глухие шорохи, живешь, как в капсуле, а очнувшись,
чувствуешь, что постарел на много лет.

- И это все?

- Почти.

Появилась одна из двойняшек - Лиззи. Я вспомнил о Танненбауме и его
сомнениях.

- Как дела у Бетти? - спросил я. - Ей хоть немного лучше?

- Боли не очень сильные. Об этом заботится Равик. Он делает ей уколы.
Сейчас она много спит. Только по вечерам просыпается, несмотря на уколы, и
начинает борьбу за следующий день.

- При ней кто-нибудь есть?

- Равик. Он просто выгнал меня, потребовал, чтобы я хоть раз куда-нибудь
сходила. - Она провела рукой по своему пестрому платью. - Я совсем очумела.
У меня в голове никак не укладывается, что вот Бетти умирает, а здесь жрут
гуляш. А вам это не кажется странным? [378]

Она посмотрела на меня своими милыми, не очень выразительными глазами, в
которых, по мнению Танненбаума, угадывалась вулканическая страсть.

- Нет, - ответил я. - Это вполне естественно. Смерть - нечто
непостижимое, и потому рассуждать о ней бессмысленно. И все же вам
необходимо что-нибудь поесть. Ведь у Бетти только больничная диета.

- Не хочу.

- Может, немного гуляша по-сегедски? С капустой?

- Не могу я. Ведь я до обеда помогала его здесь готовить.

- Это другое дело. А может быть, выпьете тминной водки или пива?

- Иногда мне хочется повеситься, - заметила Лиззи. - Или уйти в
монастырь. А иногда я готова все расколошматить и побеситься всласть.
Сумасшедшая я, должно быть, а?

- Все нормально, Лиззи. Естественно и нормально. У вас есть друг?

- Зачем? Чтобы родить внебрачного ребенка? Тогда конец моим последним
надеждам, - печально произнесла Лиззи.

"Танненбаум, по-видимому, сделал правильный выбор, подумал я. - А Везель,
наверное, наврал ему, и у него ничего не было ни с одной из них".

Вошел Фрислендер.

- А, наш юный капиталист! Вы пробовали миндальный торт, Лиззи? Нет? А
надо бы! Так вы совсем исхудаете. - Он ущипнул Лиззи за зад. Вероятно, не
впервые, потому что она никак не реагировала. К тому же это вовсе не было
признаком страсти, а скорее своего рода отеческой заботой работодателя,
желавшего убедиться, что все на месте. - Мой дорогой Росс, - продолжал
Фрислендер, который и ко мне относился по-отечески. - Если вы наберете