висок.
торты в соседней витрине. На стрельбу в магазине он не обратил внимания.
она. - Кажется, самоубийцы обычно делают свое дело где-то наедине, скрытно,
а этот..."
довелось увидеть, как из ночного клуба выбрасывали на улицу двух гуляк;
вслед полетели офицерские фуражки. Поднявшись, ругаясь, офицеры снова стали
ломиться в дверь...
отдельный кабинет. Ротмистр оказался разговорчивым, приятным во всех
отношениях мужчиной, а всезнающий официант снабдил Веретягину важными
сведениями. Оказывается, право на выезд надо получать в штабе флота.
Эвакуацией города ведает адмирал Безуар.
приятелем моего мужа.
замызганном френче, грязных кавказских сапожках и горланил:
совету ротмистра, пристроились на китайской лодке-шампуньке. Лидия Сергеевна
даже вздремнула.
Морской штаб почти без перерыва заседал в ее полутемной кают-компании.
Странно выглядели оплывшие сальные свечи. Решался вопрос: куда
эвакуироваться? Рассматривались два варианта: северный - на Камчатку. Там с
наличными силами предполагалось создать новое белое государство. Другой
вариант: южный - в Китай. Камчатка казалась предпочтительнее - от русской
земли отрываться было страшно. Но пугало позднее время - как со всей армадой
идти в Петропавловск на зиму глядя... Выбрали южный вариант.
записку.
жена известного генерала. Несчастная женщина. - Но с ней... офицер. Она
просит два пропуска.
Владивостоке, на маленьком пароходе "Смельчак". Они снова вернулись к
причалам. Напротив дома правления Доброфлота стоял японский пароход
"Киодо-Мару". У его борта столпились повозки с красными крестами. Это
больные и раненые. Стоны, ругань...
повозок.
- мрачно произнес ротмистр. - Если бы не вы, мадам... Вы сейчас к генералу?
Разрешите мне до вечера отлучиться в казарму. Где мы встретимся?
полковник Курасов. - Я говорю "до свидания".
папиросу изо рта.
кличка - "Женьшень". Итак, Женьшень, желаю счастья. Вы спрашивали про
деньги... - Курасов помедлил, что-то дернулось в его лице. Но он тут же
твердо сказал: - Деньги будут.
каюте. Он уже второй день как перебрался на борт "Смельчака" - резиденцию
Дитерихса.
вылавливались вредные, по мнению Курасова, люди. Шла последняя битва с
большевистским подпольем: на улицах, на судах, в домах Владивостока - "на
пятачке", по выражению Курасова. Черная гвардия, подонки белой России,
держалась до последнего.
готовящейся забастовки. (Однако забастовка все же состоялась.) Если раньше
контрразведка соблюдала хотя бы формальную законность, то теперь людей
хватали без разбору, по любому подозрению. В застенках применялись самые
изощренные пытки.
верхом. В лапы контрразведки один за другим попадали активные большевики,
подпольщики и бесследно исчезали.
Японец усиленно орудовал через всяких подставных лиц, связанных с хунхузами.
Его видели и на Алеутской, в особняке одного из братьев Муренских. Однако
дела господина Ямаги далеко не пошли - организовал жалкий отряд в сто
человек, и только. Полковник прекрасно понимал, что сто хунхузов, когда
город в кольце партизан, ровно ничего не значат. Да и в самом городе нашлись
бы силы для отпора провокаторам. В общем, затея японского коммерсанта
провалилась без помощи Курасова.
полковник не мог остановить великое движение восставшего народа. Вооруженные
дружины рабочих мешали японцам изымать ценности, взрывать склады. Попадало и
белым. В общем, борьба, беспощадная борьба. Красные - со всех сторон. Моряки
Доброфлота портят машины на пароходах, прячут самые важные детали, покидают
суда. Пароход "Эльдорадо" был совершенно готов к отходу и охранялся
казаками. Однако рабочие мастерских, вместе с моряками, сняли с главной
машины эксцентриковый бугель. На "Чифу" выведены из строя котлы... На
ледоколе "Добрыня Никитич" двигатель тоже разобран.
исполнителей его воли, оставшихся в Приморье. И еще на тысячи других,
которых он сумеет найти за рубежом и переправит сюда. Нет, он не будет
спокойно доживать свой век за границей, - он будет действовать, чтобы
воссоздать поверженную в прах Россию.
Он встал, озабоченно походил. Потом, что-то вспомнив, вышел.
каюте. Он выглядел облезлым к старости орлом-стервятником. Вот так, не
пошевелившись, он провел всю прошлую ночь. И сейчас еще горела забытая
настольная лампа с полупрозрачным кожаным абажуром.
утра облеплен китайскими шампуньками. На них беженцы, оставшиеся без билетов
и без надежды выбраться из города. Дежурный офицер осевшим голосом монотонно
разъясняет, что пропусками ведает морской штаб... Люди плачут, требуют,
умоляют.
Берег напротив - последняя Россия. Дальше беспросветная неизвестность. А
сколько еще здесь дел, и все непосильные. Тысячи семей военнослужащих,
беженцы, связавшие свою судьбу с армией... Военные части, больные и
раненые... Паника разрастается, а где взять транспорты для перевозки? Где
деньги, чтобы содержать за границей всех этих людей хотя бы первое время?
Прав был полковник. - Он вспомнил разговор с Курасовым в день своего
избрания. - Пришлось закрыть глаза на экспроприации, по-русски - грабеж. А
сколько пришлось унижаться перед японцами..."
японскому командованию? Почти на его глазах иностранцы предали Колчака. Они
не то чтобы изменили ему, - это было бы понятно: в то время Колчаку изменили
почти все его единомышленники, - нет, его хладнокровно отдали политическим
врагам. Французский генерал Жанен, командовавший в то время чехословацкими
войсками, поступил с ним как с разменной монетой. "Как оправдать такой
поступок? - думал Дитерихс. - Разве можно было это предположить? Этот Жанен
всегда казался джентльменом". Правителю пришли на память слова французского
генерала: "С императором Николаем обошлись с меньшими церемониями". Негодяй!
Вот и верь после этого заверениям иностранцев. Японцы, пожалуй, не допустят
со мной подобного вероломства. Но кто знает... Сколько натворили они здесь
всякого!"
с армией, так надежнее", - сжал он кулаки.
посмотрел в иллюминатор. Трудно было узнать сегодня повелителя Приамурья: он
с усилием выходил из задумчивости, в считанные месяцы заметно одряхлел, кожа
на лице обвисла. "Японцы... Они взрывают нашу крепость. Наверно, взлетел еще
один форт". Генералу показалось, что он видит все это сам.
иллюминатор.