Чтение 76–й страницы книги ~Пять президентов~

нефти". - Гард задумчиво свистнул. Очень немногие знали, что этот свист -
признак наивысшего удивления Гарда, потому что очень нелегко было удивить
комиссара.

Он услышал шаги за спиной, оглянулся и увидел Таратуру, хмуро шагающего
рядом со знаменитым киноактером Юмом Рожери. "Кого он ведет, болван? -
подумал Гард, но тут же опять спохватился: - Все верно, все правильно.
Вот, черт, не могу привыкнуть..."

- Скажите, Остин, - спросил Гард бродягу с лицом киноактера, - вы
знаете этого человека? - Гард показал глазами на носилки с трупом.

Остин взглянул и быстро шагнул вперед, к носилкам. Потом медленно
опустился на колени. Его глаза, не отрываясь, смотрели на лицо покойника,
и столько тоски, столько боли и неизбывной жалости было в этих глазах -
глазах знаменитого Юма Рожери, великого актера, который все-таки никогда
не мог бы так сыграть человеческое горе.

- Это я, - не сказал, а коротко выдохнул он. - Это я, комиссар...

Гард отвел Таратуру в сторону:

- Вы знаете, кто лежит там с лицом Остина? Чарли Крафт. Да, да, тот
самый сенатор Крафт-младший. Грейчер порвал цепочку... Бедняга Остин, он
теперь уже никогда не вернет себе свое лицо! Но вы понимаете, что Грейчер
начал игру ва-банк? Он полез наверх, на самый верх. Он ищет зону,
недоступную нам. Но он плохо знает меня. Два убийства - серьезная штука,
такие вещи я никогда никому не прощал. Необходимо поставить в известность
президента.

И тут они услышали тихие горькие всхлипы. Упрятав чужое лицо на груди
покойного, Уильям Остин, бродяга и нищий, плакал над трупом Чарлза
Фицджеральда Крафта-младшего, мультимиллионера. Он был единственным
человеком, который оплакивал могущественнейшего из нефтяных королей. Но он
не знал об этом.

9. ЛЕС РУБЯТ - ЩЕПКИ ЛЕТЯТ

Доклад комиссара полиции президенту звучал сухо и казенно. Гард сам это
чувствовал. В Доме Власти, среди строгих темно-коричневых стен, перед
овальным столом с флажком президента, иначе и не звучали даже самые
невероятные доклады. Они не могли вызывать здесь ни делового сочувствия,
как в полицейском управлении, ни живого интереса, как у нормального
уличного прохожего, ни вопля, как у обитателей виллы "Красные листья".

- Ясно, - сказал президент, когда Гард кончил. - Что вы думаете об
этом, Воннел?

Министр внутренних дел, сидевший в кресле с видом дремлющего филина,
неопределенно покрутил пальцами:

- Необходима осторожность.

- Именно, - сказал президент.

- Следует хладнокровно взвесить, - сказал Воннел, еще более удаляясь от
необходимости решать.

- И учесть последствия, - добавил президент.

- А также реакцию сената и общественного мнения, - поддакнул Воннел.

- Вопрос следует рассматривать не только с юридической стороны...

- С моральной, разумеется, тоже, - вставил Воннел.

- Совершенно согласен. Ничего нельзя упускать из виду.

- Разрешу себе высказать такую мысль, - храбро начал министр, и
президент с интересом посмотрел на него. - Неотвратимость справедливости
содержится в самом движении справедливости!

Президент перевел свой взгляд на Гарда и полувопросительно произнес:

- Неплохо сказано, а? Как раз для этого случая.

Гард не пошевелил ни единым мускулом.

- Весьма рад, что вы поддерживаете мою точку зрения, господин
президент, - сказал Воннел.

- Так какое будет решение? - спросил Гард, возвращая государственных
деятелей к действительности.

Они задумались.

- Решение должно быть безупречным, - сказал наконец Воннел.

- Абсолютно верно! - обрадовался президент.

- И государственно оправданным, - сказал Воннел.

- Разумеется.

- В духе наших христианских и демократических традиций...

- О которых, к сожалению, не всегда помнит молодежь, - добавил
президент, в голосе которого появились наставительные нотки. - Молодежь
нужно воспитывать!

- Прививая ей уважение к истинным ценностям, - сказал Воннел.

- И сурово предостерегая от увлечения ложными идеалами.

Гард понял, что если он решительно не прервет этот затянувшийся
словесный футбол, мяч укатится так далеко, что его потом и не сыщешь. Но,
собственно говоря, перед кем они упражняются? Перед Гардом, с мнением
которого они считаются так же, как щука с мнением карася? Друг перед
другом? Или сами себя тешат мнимой мудростью высказываний, долженствующих
вытекать из любого "государственного" рта, как они думают?

- Прошу прощения, - почтительно и твердо сказал Гард, - но я вынужден
напомнить о необходимости принять конкретное решение. Преступник сделал
шаг вверх! Сегодня он принял обличье сенатора, а завтра... - Гард сделал
многозначительную паузу.

Президент забарабанил пальцами по столу, а Воннел вновь надел на себя
маску дремлющего филина.

- Вы уверены, комиссар, что профессор... э-э... стал сенатором Крафтом?
- спросил президент.

- Безусловно.

- Доказательства?

- Визитная карточка, найденная в костюме покойного, зажигалка сенатора,
несколько его личных вещей, чековая книжка, деньги...

- Многообразие жизни, - очнулся Воннел, - учит нас, что предметы могут
оказаться вовсе не там, где им по логике надлежит быть. Слава Богу, в
нашей демократической стране каждый человек обладает свободой воли и
выбора.

- Простите, господа, - сказал Гард, - но это слишком невероятно, чтобы
сенатор Крафт отдал костюм со всем содержимым какому-нибудь постороннему
лицу, тем более бродяге!

- Единение с ближними завещал нам Господь Бог, - набожно произнес
президент. - Но дело не столько в этом, комиссар, сколько в том, что у нас
нет убежденности, что преступник до сих пор находится в облике сенатора
Крафта. Я прав?

- Да, господин президент, я в этом не убежден...

Однако президент уже не слушал комиссара.

- Мне говорили, что вы отличный специалист, - сказал он, - но и вы
можете ошибаться. К чему такая поспешность?

- Она может привести к чудовищной ошибке! - вставил Воннел.

И президент с министром сыграли еще целый тайм, гоняя слова от одних
ворот к другим. Гард почти не слушал их, прекрасно понимая, что такое
словоизвержение - всего лишь прикрытие их нежелания принимать меры. Как
только в потоке слов образовалась пауза, Гард все же сделал попытку
вмешаться:

- Господин президент, я понимаю, что арест сенатора Крафта связан с
некоторым риском, но его ничтожность не идет ни в какое сравнение с
опасностью от дальнейшей деятельности преступника.

Гард дерзил и знал, что он дерзит, но иначе поступить не мог. Он кинул
маленькую бомбу и с замиранием сердца ждал, когда она взорвется. Взрыва не
последовало. Президент и министр словно и не слышали слов комиссара, как
благовоспитанные люди могут "не слышать" сказанной непристойности. Воннел
разглядывал потолок, а президент постукивал пальцами по столу. У него были
старческие вялые руки, не руки даже, а кости, обтянутые сетью темных вен и
сухой сморщенной кожей.

- Так на чем мы остановились? - сказал президент, обращаясь к Воннелу,
будто Гарда здесь вовсе не было.

- Позвольте, я сделаю резюме, - сказал министр, произнося слово
"резюме" так, как ребенок произносит слово "касторка", уже зная ее вкус. -
Если мы попытаемся схватить преступника, принявшего образ сенатора, что
еще нуждается в доказательствах, мы только вспугнем его. А он может
ускользнуть, и тогда за ним потянется чреда новых жертв, чье горе будет
для нас вечной укоризной. Если же мы такой попытки не сделаем, преступник,
очевидно, успокоится и новых жертв не последует...

"Вот это да!" - задохнулся Гард, посмотрев на Воннела с такой
откровенной неприязнью, что любой другой человек на месте министра
поперхнулся бы. Но Воннел как ни в чем не бывало продолжал:

- Вторая сторона проблемы заключается в том, что арест сенатора Крафта,
обладающего парламентской неприкосновенностью, подорвет наши
демократические традиции. Особенно в том случае, если сенатор не окажется
профессором Грейчером. Лично у меня на этот счет имеются серьезные
сомнения. Не далее как вчера я видел достопочтенного сенатора у вас,
господин президент, на приеме и не нашел в его поведении никаких следов...
скажем, подлога.

- Да, да, - закивал президент. - Мне тоже как-то не бросилось в глаза.

- А посему... - начал было Воннел, но Гард, решивший, что терять ему
уже нечего, перебил:

- Я прошу вас, господа, взглянуть на проблему с другой стороны!
Профессор Грейчер принял облик сенатора - это еще полбеды. А если бы его
жертвой стали вы, господин министр? Появился бы министр-нуль! Ни знания
предмета, ни знания дела - пустое место! Полное несоответствие личности и
должности! Он сохранил бы только манеру и поведение на приемах, и все! А
как бы он функционировал в качестве министра?! Вы представляете, что бы он