Чтение 76–й страницы книги ~По тонкому льду~

Костя не возражал.

Тихо ступая, мы покинули развалины, вышли на улицу, быстро зашагали к
переулку и вдруг за спиной опять услышали:

- Хальт!

Теперь беги! Теперь скачи!

Сзади раздался дружный топот, затрещал автомат и хлопнула винтовка. Нас
заметили. Немцы стреляли по видимым целям. Вся надежда на ноги и удачу.
Попадаться живыми нельзя.

Мы выскочили в переулок. Еще квартал - и перекресток. А там - сосновый
бор.

Вот уже середина квартала. И вдруг впереди, на перекрестке, в небо
взвилась красная ракета.

Совсем худо. Мы бросились на ступеньки какого-то дома, на крыльцо, под
навес и прижались к стене.

- Нас здесь сцапают как цыплят, - задыхаясь, проговорил Костя.

- Понимаю. Но бежать при таком свете...

Ракета озарила все вокруг. Секунда, другая. Как медленно гаснут
проклятые искры.

- Видишь? - показал я двор напротив. - Туда. Скорее!

Костя хотел что-то сказать, но вдруг дверь открылась, он покачнулся и
едва не упал.

Из темноты прозвучал, как приказ, голос:

- Сюда! Быстро!

Это было предложение, над которым не пришлось раздумывать. Пренебрегая
элементарным благоразумием, мы послушались приказа, хотя отдан он был на
немецком языке. Но не мужчиной. Возможно, этим и объясняется наша решимость.
Впрочем, выбора не было. Вернее, был, но плохой. Перебегать улицу под пулями
- не ахти какое удовольствие.

Мы вскочили, и дверь захлопнулась. В темноте слышалось только наше
шумное дыхание. Я нащупал рукой Костину руку и зажал в своей. Надо держаться
вместе. Еще неизвестно, что ожидает нас. Быть может, западня. По тротуару
кто-то пробежал. Потом еще и еще. До нас доносились крики, выстрелы,
тревожные свистки.

Но вот скрипнула дверь, и коридор, где мы стояли, залил неяркий свет.
Но его было вполне достаточно, чтобы разглядеть того, кто стоял у дверей.
Это была Гизела.

- Ну проходите же, - услышал я ее глубокий голос. - Кажется, все в
порядке.

Мы прошли в светлую комнату. Надо было считать за огромное счастье, что
мы двигались, дышали, были еще живы.

- Это вы? - воскликнула вдруг Гизела, узнав меня. - Боже мой, какой
вид!

Да, вид у нас был аховый, что и говорить.

Гизела смотрела на меня широко раскрытыми зелеными глазами. Вспомнив,
что в правой руке у меня граната-лимонка, я быстро сунул ее в карман пальто.

Тогда она перевела взгляд на Костю, который выглядел похлестче меня, и
весело спросила:

- Что вы тут делали?

- Что делали? - переспросил я, выигрывая время.

- Ну да... Вопрос, я полагаю, ясен.

- Мы прибежали на пожар. Там горит что-то.

- Где? - встревоженно спросила Гизела.

- Недалеко, на Восточной.

Гизела быстро закрыла дверь во вторую комнату, щелкнула выключателем и
подняла оконную штору.

Через окно отлично был виден пылающий дом. Огонь держал его мертвой
хваткой. Все полыхало, и смотреть было жутковато. Дьявольское зрелище! Какую
стихию выпустили на свободу наши руки!

- Очень мило, - спокойно сказала Гизела, опустила штору и зажгла опять
верхний свет. - Раздевайтесь. Я здесь живу, - она сделала рукой округлый
жест.

Мы продолжали стоять и нерешительно осматривались.

Комната выходила двумя окнами на улицу. Обстановку составляли стол,
диван с низкой спинкой, несколько стульев, тумбочка с радиоприемником
"Филипс", что-то вроде буфета или посудного шкафа и широкая бамбуковая
этажерка с книгами.

- Да садитесь же! Мне просто неудобно.

- Благодарю, - сказал я, и мы сели.

- Значит, вы бежали на пожар? - уточняла она.

- Да. А патруль без предупреждения начал палить.

- Это очень неприятно. Я лично терпеть не могу, когда в меня стреляют.
Вообще я предпочитаю не служить мишенью.

Я не знал, как На это реагировать. В ее голосе чувствовалась тонкая
ирония.

- Нет, так нельзя, - решительно сказала она. - Сейчас же раздевайтесь!
Смотрите, на кого вы похожи.

Я встал. Костя - тоже.

- Спасибо. Мы не будем вас беспокоить. Нам надо идти.

Гизела сидела на диване, упираясь обеими руками в его край.

- Нихт гуд. Вы думаете только о себе?

- Не понял.

- Вы уверены, что вас никто не увидит?

Нет, такой уверенности у меня не было. Но мне трудно было отвечать. Я
понимал, что сейчас выйти - значит накликать беду на свою голову. Но не могу
же я сказать об этом.

- Вот что, - вновь заговорила Гизела. - Скажите вашему другу, что я
тоже ваш друг. И раздевайтесь.

Я посмотрел на Костю. Он нисколько не волновался, только был чуточку
бледнее обычного.

- Раздевайся! - после секундного колебания сказал я. - Получилось очень
удачно. Здесь нечего опасаться. Я знаю ее.

Костя хотел, видимо, задать какой-то вопрос, но раздумал.

Мы разделись, вышли в коридор, почистили обувь, повесили верхнюю
одежду. Но голову сверлила мысль: "Вдруг ловушка?"

Гизела принесла пачку сигарет, угостила нас, закурила сама.

- Я вас напою кофе. Будете пить?

Мы переглянулись.

- Я тоже выпью, - поспешила добавить она.

- Удобно ли? - нерешительно проговорил я.

- Очень удобно. Я весь день сегодня варю кофе. Незадолго до вас у меня
был господин Земельбауэр. Он мой сосед. Его дом напротив. Вот там, - она
показала в угол. - А через дом от него живет господин Гильдмайстер. Тут
целая колония.

Я слушал, кивал и чувствовал, как горят мои уши. Мы угодили в осиное
гнездо. Чем все это кончится?

- Смотрите журналы. Я быстренько.

Мы остались одни, Костя оглянулся на дверь, за которой скрылась
хозяйка, и спросил шепотом:

- Что это за цаца? Немка?

Я кивнул и коротко рассказал о знакомстве.

Костя почесал затылок.

- А что она делает?

- Понятия не имею.

- Тонкая штучка.

Я встал, прошел к этажерке. На верхней полке лежала стопка
иллюстрированных журналов. Руки машинально стали перелистывать их.

- Нам нельзя сейчас высовывать нос, - объяснил я создавшееся положение
Косте.

- Угу... А я думаю: почему у нее свет? Теперь ясно: начальник гестапо,
комендант. Весь этот квартал надо сжечь.

- Чш-ш, - предупредил я.

- Да, - Костя понизил голос, - прелестная ночка выдалась. А не пошла ли
она предупредить кого-либо?

- Ну, а если? Что предлагаешь?

- Да я так. Если уж драться, то лучше здесь.

Я отобрал два журнала - себе и Косте, хотел отойти, но взгляд сам по
себе непроизвольно остановился на телеграфном бланке, лежавшем на второй
полке. Он был заполнен готическим шрифтом. Деталь сама по себе привлекала
внимание. Я всмотрелся, и кровь ударила мне в голову. Телеграмма
адресовалась Гизеле Андреас. Из Берлина ее отправили тринадцатого. Текст был
краток: "Задерживаюсь. Вылечу семнадцатого. Обнимаю. Себастьян Андреас".

Так вот кто она! Вот с кем мы имеем дело! Жена оберштурмбаннфюрера, о
котором ведется переписка. Сегодня шестнадцатое. Он вылетит завтра.

Я подошел к Косте и, взволнованный, поведал ему об открытии.

- Сгорим мы, как шведы под Полтавой, - проговорил он спокойно. - Есть
предложение - стукнуть ее и потихоньку сматывать удочки.

Стукнуть. Потихоньку.

- А если она действительно друг?

- Вы, значит, еще не уверены?

Послышались шаги. Мы поспешно занялись журналами. Вошла Гизела с
подносом в руках. На нем стояли кофейник, чашки и блюдечко с кусочком масла.
Она поставила все это на стол, вынула из шкафа пачку галет, сахар, разлила
кофе.

Отпивая маленькими глоточками горячий кофе, я сказал:

- Очень рад знакомству с вами.

- Да? - спросила она. - Охотно верю. Хотя здесь многие говорили мне то
же самое.

Она поинтересовалась моим образованием, профессией. Я удовлетворил ее
любопытство.

Мне почему-то вспомнилась недавняя беседа с Земельбауэром. Он сказал,