России останется одна Москва. Мы сумеем получить в федеральном центре
одобрение на любые действия, направленные против феодализации России.
подумал Иннокентий Михайлович, а вслух ничего не сказал и откланялся.
следующая: если акции завода Новолипецкий металлургический комбинат нельзя
купить - нельзя ли его обанкротить? Тут же оказалось, что у завода есть
куча векселей, которые можно было бы скупить и обратить долги на
имущество. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что векселя АМК
выпущены не самим заводом, а вексельным центром "Металлург" с уставным
капиталом аж в двести тысяч новых рублей, и максимум, что светило банку -
обанкротить этот самый вексельный центр.
завод было бы так же легко, как поймать карася, нацепленного ныряльщиком
на удочку. Ведь завод хоть и не имел задолженности перед областным
бюджетом, однако платил в этот бюджет всякой невероятной дрянью по цене,
завышенной порой в десять раз. Губернатору было бы достаточно потребовать
уплаты налогов исключительно деньгами, и тут же завод, совершенно для
этого неприспособленный, влетел бы в страшные долги.
пощупал почву, потом подвел к губернатору пару человечков. Выяснилось -
дело не безнадежное, но крайне рискованное. Ахтарского хана губернатор
ненавидел: да и как же можно любить человека, который тебе налогов не
платит, а вместо этого заводит, к примеру, свою милицию и дает ей
сэкономленные в налогах деньги? Область в целом была угольная, дохлая,
электорат в ней был протестный и губернатор соответствующий, и то, что
вышеназванный протестный губернатор был избран во многом благодаря
Извольскому, только добавляло сложностей в их отношениях. Трудно сказать,
насколько губернатор был твердокаменным ленинцем, но одну большевистскую
заповедь, изреченную Сталиным, он знал точно: "Благодарность - это такая
собачья болезнь".
ненавидел еще больше, чем Извольского, и, что еще важнее, электорат
полностью разделял ненависть губернатора.
Извольского, то губернатор, в свою очередь, кинет их. Забывать об этом
варианте не следовало, но за основной его держать было просто глупо.
федеральному правительству, а в качестве отступного потребовать часть
акций. Однако после прошлогодней ВЧК комбинат федеральные налоги платил
аккуратно, благо девяносто процентов этих самых федеральных налогов
составляли подоходный налог с зарплат, налог на прибыль да НДС. Прибыли у
завода по документам вовсе не было, официальные зарплаты составляли ноль
целых хрен десятых и выплачивались через страховые схемы, а НДС
возвращался при экспорте. Тут же выяснилось, что часть металла,
обозначенного как экспорт для Китая и Румынии, на деле идет в Казахстан и
Украину. При большом желании из этого можно было раздуть скандал. Но сам
по себе скандал бы ничего не дал.
первую очередь это касалось московского офиса. В самом Ахтарске заметить
слежку было слишком легко, и дело ограничилось выборочным контролем за
заместителями директора. Иннокентий Михайлович быстро отметил один
положительный момент в работе комбината - крайнюю нелюбовь замов друг к
другу. Но вместе с тем пришлось констатировать, что система всеобщей
подозрительности дает свои плоды: с вероятностью большей, чем пятьдесят
процентов, следовало ожидать, что, ежели подъехать к кому-то из замов
Извольского на предмет предательства, он тут же сольет информацию шефу,
Извольский насторожится... И тогда вообще все пропало. А ведь надо было
законтачить ни с одним человеком, а по крайней мере с тремя-четырьмя. В
таких условиях донос из вероятного превращался в неизбежный.
московском офисе донесли, что один из его сотрудников, некто Коля
Заславский, чересчур любит играть и играет в казино, контролируемом
долголаптевскими.
что долголаптевские уже начали его разработку: Заславский взял два кредита
под гарантию областной администрации, общей сложностью в полтора лимона, в
"Росторгбанке", где у Иннокентия Михайловича в кредитном отделе сидел
надежный человечек.
отбивал, но уже недалек был тот день, когда его заставят взять что-нибудь
такое громадное, миллионов в пять-шесть. После чего кредит распилят
бандиты, а Заславский сгинет навечно в каком-нибудь подмосковном болотце.
долголаптевских, Коваль, был, в некотором роде, хорошим знакомым
Иннокентия Михайловича. Знакомство началось еще в 1970-х годах, когда
вскоре после первой своей отсидки Коваль возглавил бригаду "ломщиков",
промышлявших валютными чеками около "Березки". Коваля замели, но не
ментовка, а КГБ, и вопрос был поставлен ребром: либо ты садишься сам, либо
становишься "стукачом". Коваль выбрал последнее.
дело, звали Иннокентий Лучков.
Михайловича, убирал конкурентов. Иннокентий Михайлович, в свою очередь,
получал от агента процент с "ломки".
пластиковые пакеты. Пакеты тогда были страшным дефицитом и шиком, особенно
если на пакете написано "Мальборо" или какой-нибудь Майкл Джексон
изображен. Вот они и приспособились: на фабрике, которая пакеты
штамповала, половину продукции списывали в брак. Брак и вправду был -
ручки пакетов были склеены вместе. Цеховики этот брак вывозили на
квартиру, да и сажали там за три копейки инвалида - резать ручки. Накрыли
их совсем по-глупому: в подвал, где был склад готовой продукции, зашла
управдом. Увидела пакеты и прихватила пару тысяч себе. Реализовать не
смогла, сама засыпалась и их засыпала. Помимо пакетов, фабрика производила
химическое оружие, и поэтому КГБ забрал дело у ОБХСС.
позвал к себе на встречу Коваля. Так мол и так, изложил, люди такие-то, а
деньги там-то.
что отошло бы в доход государства. Суд за это цеховикам вдвое больше
впарил, следствие решило, что подсудимые узнали о близящемся аресте и все,
нажитое трудами неправедными, попрятали.
было сказать, кто кого использует. Коваля бы зарезали моментально, если бы
узнали о его сотрудничестве с КГБ. Но ведь и Лучков бы тут же залетел на
пятнадцать лет на специальную ментовскую зону, узнай начальство о его
художествах. Вскоре оба оценили выгоду от сотрудничества, и между
кагебешником и уголовником сложилось нечто вроде совместного предприятия,
где одна сторона вносила в качестве капитала свои связи в уголовном мире,
а другая - доступную ей служебную информацию. Аферы, прокрученные с подачи
кагебешника, принесли Ковалю новый авторитет. Информация, сообщенная
Лучкову, создала последнему славу проницательного офицера и способствовала
быстрой карьере. Один, благодаря кагебешнику, стал вором в законе. Другой,
благодаря уголовнику - начальником одного из управлений КГБ.
решался за ним охотиться. Одного молодого лейтенанта-эмведешника, который
случайно вышел на Лучкова, вскоре после начала расследования до смерти
забили неизвестные хулиганы.
судьбе денег партии. Лучков поучаствовал, а в 1994-м уволился из ФСК и
стал начальником службы безопасности в банке "Ивеко", созданном не без
участия тех самых отмытых денег. Большую часть секретных досье - в том
числе и расписку Коваля - он взял с собой.
безопасности "Ивеко" и вора в законе Коваля резко изменились. Если раньше
они взаимно зависели друг от друга и могли друг друга взаимно утопить, то
теперь Лучков мог помыкать Ковалем, как хотел. В самом деле - рассказ о
том, что шеф безопасности "Ивеко" в какие-то там советские давние годы
делал бабки с помощью Коваля, не имел никаких шансов на превращение в
уголовное дело. Напечатай его на первой полосе "Московского комсомольца",
- и то люди пожали бы плечами и зауважали бы Лучкова еще больше. Вот, мол,
какой был оборотистый коммерсант еще тогда. Другое дело Коваль -
информация о том, что он сдавал братву КГБ, по-прежнему означала смертный
приговор или, по крайней мере, колоссальные неприятности.
человека, ставшего вожаком одного из крупнейших московских преступных
сообществ, а контакты свои с ним хранил в строжайшей тайне. У Лучкова
хватало старых знакомых в ФСБ, чтобы при нужде улаживать конфликты с
помощью легальных силовых структур.
в золотодобычу, наступив на хвост Измайловской преступной группировке. Те
дико обиделись, заявив, что банк раззявил хлебало на чужой кусок. Тогда,
по указанию Иннокентия Михайловича, Коваль тоже неожиданно сцепился с
измайловскими. Захлопали выстрелы, началась война, измайловским стало не
до банка. В случившейся мясорубке никто не разглядел руки Лучкова.