Чтение 76–й страницы книги ~Альтернатива (весна 1941г.)~

что майор тоже слышит, как похрустывают суставы, словно бы кто-то ломал
высохшие под знойным летним солнцем сухие еловые ветки.

- Ну, я очень рад, - сказал Ковалич. - Все ваши отказывались пить со
мной кофе.

- А кто еще арестован?

- Многие. Огнен Прица, Отокар Кершовани, Иван Рихтман.

- Рихтман, как вам известно, уже не считается нашим...

- Ну, знаете ли, это только для вас важно, левый он или правый. Для
нас он коммунист. Просто коммунист, иудейского к тому же вероисповедания.

- Раньше, сколько я помню, вероисповедание, точнее национальность,
вас не интересовало.

- Так то же раньше, - улыбнулся Ковалич. - А старое, по вашей
формуле, враг нового.

- Если бы немцы уже вошли в Загреб, меня, вероятно, допрашивал бы
гестаповец?

- Почему? - Ковалич закурил. - Арестованных французских коммунистов
великодушно допрашивают офицеры маршала Петэна.

- А кто стал нашим Петэном?

- Хочется узнать?

- Очень.

- Вы от природы любопытны, или это качество пришло к вам в тюрьмах?

- Почему вы считаете, что любопытство приобретается в тюрьмах? -
удивился Аджия.

- Это понятно почему, - с готовностью ответил Ковалич. - Всякого рода
изоляция, оторванность от мира, от живых событий рождают в человеке
особые, новые, я бы сказал, качества. У одних развиваются угрюмость,
апатия, отрешенность; другие же, подобные в своей душевной структуре вам,
становятся любопытными, как дети. Это естественная реакция на тишину,
жесткий режим и постоянную неизвестность.

- Значит, тюрьма - благо для человечества, - заметил Аджия. -
Любопытство, по-моему, первый импульс гениальности. Между словом
"любопытно" и понятием "любопытство" - дистанция огромная, согласитесь...

- Соглашаюсь, - улыбнулся Ковалич. - И благодарю за комплимент,
поскольку считаю себя причисленным к тем, кто не просто задвигает тюремные
засовы, но и приносит этим благо человечеству.

- Я могу взглянуть на ордер о моем аресте?

- Господь с вами, - Ковалич затушил сигарету. - Какой ордер? Эти
времена кончились! То было в прежней Югославии, а в нынешней Хорватии все
будет по-иному!

- Как у Гитлера?

- Как у Гитлера или у Муссолини. - Ковалич открыл одну из папок,
лежавшую на столе, достал оттуда рукопись и начал неторопливо, с
выражением читать:

"Немецкий бюргер, который беспорядочно метался, поскольку не был

обеспечен ни в политическом, ни в социалистическом, ни в

экономическом отношениях, наконец-то нашел хоть и временное, но

все-таки успокоение в гитлеровском движении. Бюргер считает Гитлера

чистокровным немцем в расовом и политическом смысле, а прародителями

его мнит Фридриха Великого, Вагнера и Ницше.

Из каких слоев черпает рекрутов гитлеровское движение?

Первый источник - бюрократия. Гитлер преднамеренно поставил

чиновничество в политическую изоляцию, провозгласив, что чиновник

обязан служить только государству и ни в коем случае не должен

вмешиваться в партийно-политическую борьбу. Тем самым было вновь

реанимировано пресловутое "государство в государстве", являющееся

оплотом любой реакции.

Второй источник "живого материала" Гитлер нашел среди кустарей и

мелких ремесленников. Это сословие всегда "радикально" настроено,

любит воинственные призывы, митинги протеста, обожает внешние

атрибуты организации и дисциплины, ему нравятся униформа,

конспиративные собрания, на которых чувствуется какая-то тайная и

невидимая, но обязательно руководящая рука. Если добавить к этому еще

и уверенность в разрешении экономического кризиса, которое им

принесет "великое" национальное движение, то вполне понятным

становится, почему это движение нашло самых ревностных приверженцев

именно среди кустарей и ремесленников.

Третий источник - немецкая деревня, крестьянство, которое

переживало необычайно тяжелый кризис.

И, наконец, некоторая часть пролетариата, измученная нищетой и

безработицей, нашла в гитлеровском движении возможность хоть как-то

прокормиться - пусть даже в качестве наемников, без всяких прав и

возможностей идейного и организационного влияния на само движение.

Божидар Аджия".

Аджия отхлебнул кофе из маленькой фарфоровой чашки, запил холодной,
пузырящейся изнутри минеральной водой. Эти быстро рождавшиеся пузырьки
вызывали странную ассоциацию с уроками преподавателя химии Младена
Божковича, который в гимназии поучал: "Проведите точный водораздел между
органикой и неорганикой мира, и вам не страшна станет смерть как момент
высшего страдания, ибо вы обретете спокойствие, поняв смысл вечного,
частью которого являетесь".

- Хорошо писал Аджия, - сказал Ковалич, отложив текст. - Убедительно
и смело.

- Действительно неплохо, - согласился Аджия, - я не люблю слушать
свои статьи, смущаюсь, знаете ли, написанного, но действительно неплохо
звучит. Злободневно и поныне, а?

- В том-то и беда. Я бы мог вывести вас из-под удара; в конце концов,
вы пришли в ортодоксальный коммунизм из леворадикальной оппозиции и всегда
интересовались национальным вопросом, но статья, согласитесь, одиозна...

- Опасаетесь новых хозяев?

- Новые, старые, все хороши, - поморщился Ковалич. - Вот вы как ведь
обличали парламентарный монархизм Югославии?! Куда как зло! А он - по
сравнению с тем порядком, который приходит, - либеральный и добрый. Вроде
дедушки, который внучат только для испуга стращает. Разве бы вас при
королевском-то режиме посмели посадить без ордера на арест, без обвинения
и улик? Да ни за что на свете! А сейчас посадили, Аджия. И уничтожат, если
вы не примете этот новый режим, уничтожат. Жаль? Бесспорно. Мне всегда
жаль талантливых людей. А что прикажете делать? Вы же диалектик; сами
учили - или мы вас, или вы нас. Третьего, как вы утверждали, не дано.

- Я не утверждал...

Ковалич вскинул красивые свои карие глаза на Аджию.

Тот, улыбнувшись, закончил:

- Я у т в е р ж д а ю.

- Ну что ж... Тоже позиция. Я уважаю позицию. Но постарайтесь понять
и нас, Аджия. Югославия предана ее бывшими правителями. Югославия будет
стерта с географической карты мира. А вот я и мои друзья, мы не хотим,
чтобы вместе с Югославией с карты мира исчезла Хорватия. Давайте говорить
начистоту...

Аджия поудобнее уселся в кресле, посмотрел с сожалением на пустую
кофейницу.

- Давайте.

- Хотите еще кофе?

- Если начистоту, очень.

Ковалич нажал одну из кнопок на столе и пояснил:

- Это на кухню. У нас есть тюремная спецкухня. Для умных и
дальновидных заключенных. Нет, нет, не усмехайтесь вы так, я не собираюсь
вас покупать чашкой кофе. Я конечно же ваш противник, но не все ваши
Противники дураки, Аджия; будь они круглыми дураками, вы бы их
допрашивали, а не они вас.

- Я бы не допрашивал.

- О, конечно! Вы бы пописывали свои теоретические статьи, а некто,
изучающий эти ваши статьи в кружках политграмоты, допрашивал бы нас. И вы
бы никогда не сочли, победи ваши идеи, что тюрьмы необходимы вам точно в
такой же мере, как и нам: каждая идея должна быть вооружена, не так ли?

Аджия вздохнул - ему стала надоедать эта пустая болтовня.

- Хорошо, - словно поняв его, быстро сказал Ковалич, - давайте
продолжим наш искренний разговор и оставим эти взаимные обвинения...

- Искренний? Или начистоту?

- Это одно и то же.

- Нет. Это разные понятия. Искренность предполагает дружбу. Начистоту
говорят противники, которым невыгодно в настоящий момент воевать.
"Начистоту" любят говорить следователи прокуратуры и брошенные любовницы.

- Хорошо. Давайте говорить начистоту.

- Давайте, - согласился Аджия.

- Вы думаете, - понизив голос, сказал Ковалич, приблизившись к Аджии,
и тот почувствовал, как неудобно, видимо, этому большому майору
перегибаться через громоздкий высокий стол, - вы думаете, - еще тише
продолжал Ковалич, - я так рад победам Гитлера? Вы думаете, я не читал
"Майн кампф"? Вы думаете, мне неизвестна концепция фюрера по поводу
славян? А что, если попробовать противопоставить его идейной концепции
славянское государство, которое стало бы независимым, хотя формально
связанным с Германией узами договора? Но это будет договор о дружбе! О
дружбе автора "Майн кампф" со славянским государством! Мы должны навязать
себя Гитлеру в друзья, Аджия! Это будет наш горький и трагичный взнос в
защиту мирового славянства. Да, мы примем на себя град ударов и
оскорблений, да, нас нарекут квислингами и отступниками, да, нас станут
презрительно именовать "цепными псами национал-социализма"! Да, да, я все
это понимаю, я понимаю все это! Альтернатива: оккупация, умиранье