они будут вам присланы по первому же требованию. Дяде Христиану за завт-
раком передадут мое письмо. В нем я пишу, что нам необходимо было уехать
- и пишу так, что это не особенно огорчит его и не вызовет раздражения
ни против вас, ни против "меня. А теперь я смиренно прошу прощения за
то, что обманула вас; но ведь прошел месяц с тех пор, как вы обещали мне
сделать то, что я выполнила сейчас, - стало быть, в сущности, я не иду
против вашей воли, увозя вас в Прагу в ту минуту, когда вы об этом не
думали; зато, я уверена, вы в восторге, что избавлены от всех неприят-
ностей, связанных с решением уехать и с дорожными сборами. Мое положение
становилось невыносимым, а вы и не замечали этого. Вот мое извинение и
оправдание. Соблаговолите же обнять меня и не смотрите на меня такими
грозными глазами - я ужасно их боюсь.
смеха, ибо никогда в жизни у барона не было грозного взгляда ни для кого
вообще, а для обожаемой дочки и подавно. В данную же минуту взгляд у не-
го был растерянный и даже, надо признаться, бессмысленный, - таково было
действие неожиданности. Если он и был несколько раздосадован выкинутой
над ним шуткой, огорчен внезапной разлукой с братом и сестрой, с которы-
ми даже не простился, то вместе с тем он был так изумлен случившимся,
что его неудовольствие тотчас же сменилось восхищением.
шего подозрения? - допрашивал он. - Да, по правде сказать, снимая охот-
ничьи сапоги и отсылая верховую лошадь, я был далек от мысли, что еду в
Прагу и что сегодня вечером не буду обедать с братом! Вот странное прик-
лючение! Я уверен, что никто не поверит, когда я стану о нем рассказы-
вать... Но куда же, Амелия, запрятали вы мою дорожную шапку? Как, по-ва-
шему, не спать же мне, надвинув на уши эту шляпу с галунами?
вая ему меховую шапку, которую он тут же с простодушным удовольствием
надел на голову.
тылку, оплетенную русской кожей и отделанную серебром. - Я сама наполни-
ла ее лучшим венгерским вином, какое только имеется в подвале у тети.
Попробуйте-ка его, это ваше любимое.
ботились, чтобы господину барону было приятно путешествовать.
нее, дорогая Амелия, вы со мной поступили прескверно. Вы делаете из ва-
шего отца посмешище. По вашей милости все будут надо мной издеваться.
зах света, давая повод думать, будто упорно хочу выйти замуж за кузена,
который совершенно не удостаивает меня своим вниманием и на моих глазах
усиленно ухаживает за моей учительницей музыки. Достаточно долго терпела
я такое унижение и не знаю, много ли найдется девушек моего круга, моей
наружности и моих лет, которые отнеслись бы к этому так, как я, а не по-
хуже. Я уверена, что есть девушки, которые скучают меньше, чем скучала я
в последние полтора года, и которые, однако, убегают или позволяют похи-
тить себя, лишь бы избавиться от своей скучной жизни. Я же довольствуюсь
тем, что убегаю, похищая собственного отца. Это более ново и более при-
лично. Что думает по этому поводу дорогой мой папочка?
на что больше не жалуясь и ничему больше не удивляясь.
вала юная баронесса. Начать с Альберта: если бы ему не сообщили, он и
через неделю не заметил бы этого, а когда канонисса объявила ему об
отъезде родственников, он ограничился тем, что сказал:
своего приезда сюда. Что касается добрейшего дяди, то, я надеюсь, он
скоро к нам вернется.
имеют значение недели и даже дни. То, что тебе, Альберт, кажется корот-
ким сроком, для меня может стать вечностью, и я далеко не так уверен,
как ты, что увижусь снова с моим тихим и беспечным братом Фридрихом. Ну,
что же делать! Этого хотела Амелия, - прибавил он с улыбкой, сворачивая
и откладывая в сторону удивительно ласковое и вместе с тем злое письмо,
оставленное ему юной баронессой. - Ведь женская злоба ничего не прощает.
Вы, дети мои, не были рождены друг для друга, и мои сладкие мечты разве-
ялись как дым!
дел на сына, как бы ожидая уловить в его глазах тень сожаления. Но ниче-
го подобного он в них не прочел. А Альберт, нежно пожав руку отца, дал
ему этим понять, что благодарит его за отказ от проекта, который был так
мало ему по сердцу.
сердце твое свободно, сын мой! Ты теперь здоров и кажешься спокойным и
счастливым среди нас. Я умру утешенный, и благодарность отца принесет
тебе счастье после нашей разлуки.
ми, полными слез, - я не в силах вынести эту мысль!
приободрив взглядом уже несколько растроганную канониссу. Взгляд этот
был и приказанием и сигналом. С душевной болью и со страхом она поняла,
что наступила минута говорить. И вот, закрыв глаза, словно человек, бро-
сающийся из окна во время пожара, она начала, путаясь и бледнея:
его...
взором, что та смутилась и не смогла сказать ничего больше. Старый граф,
казалось, не слышал этой странной фразы, а среди воцарившегося молчания
бедная Венцеслава трепетала под взглядом племянника, словно куропатка,
загипнотизированная собакой, делающей над ней стойку.
вости, ответил сестре так, как будто она продолжала говорить или как
будто он прочел в ее душе все то, что она собиралась ему открыть.
терзайте себя тем, в чем вы ничего не понимаете. Вы в своей жизни не
имели понятия о том, что такое сердечное влечение, а суровые правила ка-
нониссы не годятся для молодого человека.
брат не хочет меня понять, или разум и благочестие покинули его! Возмож-
но ли, чтобы он по своей слабости стал поддерживать или так легко смот-
реть...
Говорите, раз уж вас заставляют это делать! Выскажите яснее вашу мысль.
Пора кончить с этим напряженным состоянием, и пора нам узнать друг дру-
га.
нового вы мне не скажете. Я давно прекрасно понял вас, но только не по-
давал виду. Минута для объяснений по этому поводу еще не настала. Когда
придет время, я буду знать, что надо делать.
Альберт взволновался, не понимая, что хотел сказать отец.
данному окольным путем, страшно перепугался. Граф Христиан, несмотря на
свой беспечный, нерешительный вид, никогда не был слабым человеком. Не
раз случалось ему, выйдя из своего, казалось бы, апатичного состояния,
действовать энергично и разумно. Священник струсил, поняв, что зашел
слишком далеко и может получить выговор. И он принялся поспешно уничто-
жать дело рук своих, уговаривая канониссу больше ни во что не вмеши-
ваться. Две недели прошли самым мирным образом. Консуэло даже в голову
не приходило, что она является причиной семейных волнений. Альберт
по-прежнему заботился о ней, а об отъезде Амелии сообщил, как о времен-
ной отлучке, не возбудив в Консуэло ни малейшего подозрения относительно
его причины. Консуэло начала выходить из своей комнаты, и когда она в
первый раз прогуливалась по саду, старый Христиан своей слабой, дрожащей
рукой поддерживал неверные шаги выздоравливающей.
суэло, поддерживаемая его старым отцом, на глазах у всей семьи протянула
ему руку и с несказанно кроткой улыбкой проговорила:
больше, чем он мог это предвидеть, его отношения с Консуэло. Отныне,
войдя снова в семейный круг, она довольно редко оставалась с ним наеди-
не. Старый граф, казалось еще больше полюбивший Консуэло после ее болез-
ни, по-отцовски заботился о девушке, что глубоко трогало ее. Канонисса,
правда, ничего больше не говорила, но все-таки считала своим долгом сле-
дить за каждым ее шагом и при появлении Альберта была всегда тут как
тут. А так как молодой граф не обнаруживал больше никаких признаков
умственного расстройства, то в замок стали усиленно приглашать родствен-
ников и соседей, чего давно уже не бывало. С какой-то простодушной и
трогательной гордостью старики хотели показать им, каким общительным и
любезным сделался снова молодой граф фон Рудольштадт; поскольку же Кон-
суэло, видимо, требовала и взглядами и своим примером, чтобы он исполнял
Акунин Борис
Мацумото Сэйте
Свержин Владимир
Акунин Борис
Прозоров Александр
Посняков Андрей