веришь в эти объяснения и оправдания уже и сам - возможно, оставаясь
единственным, кто в них поверил, но с тем большим апломбом, с пеной у рта,
повторяя их на любом углу всем и каждому, и злишься на тех, кто не верит
твоей лжи... стоишь на ней тем тверже, чем она менее убедительна, и гордо
называешь это: я последователен, я остаюсь самим собой, несмотря ни на
что, я верен принципам... но через некоторое время, озираясь вокруг, только
всплескиваешь руками и диву даешься: куда это меня занесло? Ведь я сюда не
шел, в эту адскую мглу с ее налетающими из темноты порывами прокаленного
жгучего ветра и багровыми сполохами несчетных то ли жаровен, то ли
взрывов вдали; я только хотел, чтобы меня не корили, не совестили, хотел
защититься - а оказался вон где...
ни стало остаться честным, сколько бы усилий это не потребовало; а это
значит, хотел остаться таким, каким представляет тебя этот кто-то - но
оглянуться не успел, как оказался под капельницей. Позвольте, я хотел
отправить себя к чистой совести, а вовсе не к реаниматорам; так почему я не
смог вовремя затормозить, почему не выскочил из пошедшего под откос
состава? Но, положа руку на сердив, вспомни и ответь: и впрямь ли хотел ты
выскочить или просто жалеешь о том, что состав, бросить который ты так
и не сумел захотеть, пошел под откос?
простительной для едва вступившего в пору зрелости человека толикой
неосознаваемого кокетства... впрочем, пусть будет не так, как я хочу, а так,
как Ты хочешь, говорил я Долгу - но кто послал меня: Он или я сам?
Невозможно разделить, немыслимо. Разве можно не хотеть того, что ты
должен делать? Это все равно, что не хотеть дышать. Чтобы жить, человек
должен дышать; но разве быть должным дышать и быть должным
двадцатку - одно и то же? Должен не в смысле извне наваленных на тебя,
загромождающих твою жизнь и придуманных невесть кем обязательств типа
<Взялся за гуж - не говори, что не дюж>, <Крути педали - иначе упадешь>,
<Ни малейшего спуска врагам>, <Не выноси сор из избы>, <На чужих не
заглядывайся>, <Не уверен - не обгоняй>... от таких долженствовании очень
легко избавляться, да и нет в том избавлении греха. Если нельзя, но очень
хочется, то можно, запросто говорят в таких случаях в Третьем Риме, столь
же великом и несчастном, сколь и первые два; ибо все они были порождены
великими цивилизациями, каждая из которых возникла из великой мечты - и
не сумели эти цивилизации сберечь, истрепав мечту до того, что она сначала
превратилась в иллюзию, а та, в свою очередь, обернулась обманом. Не в
смысле этих ядовитых ножниц, денно и нощно корнающих все живое, навеки
отравляя оставляемый и кое-как дотягивающий до могилы обрубок чувством
беспомощности и стыда - но в смысле ощущения правильности сцепки себя с
рычагами и приводными ремнями небес, ощущения зависимости от тебя и
твоих поступков грядущего вознесения или краха тех, кто вручен твоей любви.
Сколько бы их ни было - двое или двести миллионов.
первую и главную свою - такую, в сущности, короткую - прогулку по Виа
Долороса, в которую, что бы там ни говорили и кого бы ни винили, я отправил
себя сам, только сам; и пытаюсь понять: те изменения, что претерпел с той
поры мой тогдашний путь, и те, что претерпел я сам - связаны ли они друг с
другом хоть как-то? Отражаются ли друг в друге? Или две ленты
беспрерывно перетекающих одна в другую перемен летят сквозь время каждая
сама по себе, не перехлестываясь и даже не соприкасаясь?
теплыми, наивными несмышленышами, похожими на веселых и храбрых
младенцев, которые даже не догадываются о великой мере своей
беспомощности; душами, не ведающими, что это за путь и что за тяжесть
плющит плечи и спину, отчего так часто никого нет рядом и зачем,
собственно, они отправились - отправили-сь! отправили себя! - в эту
дорогу, круто бегущую вверх; но идущими по ней, сколько хватает сил.
Шекли Роберт
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Соломатина Татьяна