поколением, при тебе они рождались, жили, страдали и умирали, а для тебя
самого время шло гораздо медленнее. Поступай, как считаешь нужным, Карл,
пока ты должен как-то поступать.
за то, что она не стала напоминать мне о Йорит. Она грустно улыбнулась.
купила елку. Надеюсь, ты не против, чтобы мы вместе нарядили ее, как
только я приготовлю праздничный ужин?
богам предков и опасался церкви, в которой видел лазутчика империи. Дайте
срок, твердил он, и сами не заметите, как начнете служить римским
правителям. Поэтому он натравливал людей на церковников, прогонял
родственников убитых христиан, если те являлись требовать виру, и убедил
Большое Вече принять закон, по которому в случае религиозных беспорядков
ревнителей новой веры можно было убивать совершенно безнаказанно. Крещеные
же готы, которых теперь насчитывалось не так уж мало, уповали на Господа и
говорили, что все в воле Божьей.
становятся святыми, однако лишь тела праведников разносят благую весть из
края в край. Он добился от императора Констанция позволения своей пастве
переселиться в Моэзию. Переправив их через Дунай, он помог им обосноваться
у подножия Гаэмийских гор, где они со временем сделались мирными пастухами
и землепашцами.
рассмеялась.
Ульфила свой виноградник. За ним на юг последовали отнюдь не все христиане
из визиготов. Были такие, которые остались, и в их числе - вожди, имевшие
достаточно сил, чтобы защитить себя и домочадцев. Они принимали
проповедников, и те старались, как могли, отплатить хозяевам за
гостеприимство. Преследования со стороны Атанарика вынудили христиан
избрать себе собственного вождя. Их выбор пал на Фритигерна,
происходившего из королевского рода. До открытого столкновения дело пока
не доходило, но мелкие стычки между враждующими возникали постоянно.
предпочитали единоверца язычнику, Фритигерн обратил в Христову веру многих
западных готов - просто потому, что это сулило удачу в грядущем.
Христиан хватало и у них, но увеличение их числа происходило медленно и не
сопровождалось никому не нужными волнениями. А королю Эрманариху было
чихать как на богов, так и на загробный мир. Он стремился насладиться
жизнью в этом и захватывал любые земли, какие подворачивались под руку.
он сломил и покорил герулов; те из них, кто не пожелал сдаться, бежали на
запад, где обитали племена, носившие то же название. Затем Эрманарих напал
на эстов и вендов: они были для него легкой добычей. Ненасытный, он двинул
свое войско на север, за пределы тех краев, которые обложил данью его
отец. В конечном итоге его власть признали все народы от берегов Эльбы до
устья Днепра.
Однако ему не нравилась лютость короля. На вече он часто говорил не только
за свое племя, но и за других и напоминал королю о древних правах готов.
могущественны - вернее, он был еще недостаточно силен, - чтобы затевать с
ними свару. К тому же готы в большинстве своем отказывались обнажать
клинок против рода, основатель которого время от времени навещал потомков.
Так, Скиталец присутствовал на пире в честь третьего сына Тарасмунда и
Ульрики, Солберна. Второй ребенок умер в колыбели, но Солберн, как и его
старший брат, рос здоровым, крепким и пригожим. Четвертой родилась
девочка, которую назвали Сванхильд. Тогда Скиталец явился снова, а потом
исчез на долгие годы. Сванхильд выросла красавицей с добрым и веселым
нравом.
раз в два-три года, не зажились на этом свете. Тарасмунд бывал дома лишь
наездами: он то сражался, то торговал, то советовался с мудрыми людьми -
словом, правил тойрингами, как и подобает вождю. А возвращаясь, чаще всего
проводил ночи с Эреливой, наложницей, которую взял себе вскоре после
рождения Сванхильд.
зажиточному землепашцу. Кроме того, ее семья состояла в отдаленном родстве
с теми, кто происходил от Виннитара и Салвалиндис. Тарасмунд повстречался
с ней, когда объезжал селения соплеменников, как то вошло у него в обычай,
узнавая, что радует и что беспокоит его людей. Он загостился в доме отца
Эреливы, и их часто видели вдвоем. Позже он прислал гонцов, наказав им
передать, что зовет ее к себе. Гонцы привезли с собой подарки родителям
девушки и обещания Тарасмунда окружить Эреливу заботой и любить ее. От
таких предложений обычно не отказываются, да и сама девушка как будто не
возражала, поэтому, когда гонцы Тарасмунда собрались в обратный путь, она
поскакала вместе с ними.
когда она родила ему сына, Алавина, устроил пир, ничуть не уступавший в
изобилии тем, которыми было отмечено рождение Хатавульфа и Солберна. Всех
других детей Эреливы, кроме первенца, свела в могилу болезнь, но Тарасмунд
отнюдь не охладел к ней и не перестал опекать ее.
мужчины, который мог позволить себе такое, это было в порядке вещей; ее
огорчало и злило то, что Тарасмунд сделал Эреливу второй после нее по
старшинству в доме и отдал крестьянке свое сердце. Она была слишком горда,
чтобы затевать ссору, тем более что победа наверняка досталась бы не ей,
но и не скрывала своих чувств. С Тарасмундом она держалась намеренно
холодно, даже когда он ложился с ней в постель. Вполне естественно, что он
начал избегать ее как женщины и вспоминал о ней лишь тогда, когда думал о
том, что у него маловато детей.
и поносила ее. Та краснела, но терпеливо сносила все придирки дочери
Атанарика. У нее появлялись новые друзья, а высокомерная Ульрика
постепенно оставалась в одиночестве и потому уделяла все больше внимания
своим сыновьям, которые росли, все больше привязываясь к ней. Впрочем, им
не занимать было храбрости, они быстро учились всему тому, что пристало
знать и уметь мужчине. Где бы они ни появлялись, везде их принимали с
искренним радушием. Нетерпеливый Хатавульф и задумчивый Солберн
пользовались среди тойрингов всеобщей любовью, как и их сестра Сванхильд,
красота которой восхищала и Алавина с матерью Эреливой.
благоговели перед ним и относились как к божеству. Стоило кому-нибудь
заметить вдалеке его высокую фигуру, как в Хеороте трубил рог и конники
мчались к холмам, чтобы приветствовать его и проводить к вождю. С годами
он сделался еще более мрачным. Казалось, его гнетет тайное горе. Ему
сочувствовали, но никто не смел подступать к нему с расспросами. Сильнее
всего его печаль выражалась в присутствии Сванхильд, проходила ли та мимо,
или, гордая доверием, подносила гостю кубок с вином, или сидела, наравне с
другими подростками, у его ног и слушала рассказы о неведомых землях и
заморских диковинках. Однажды Скиталец сказал со вздохом ее отцу: "Она
похожа на свою прабабку". Закаленный в битвах воин, Тарасмунд вздрогнул,
припомнив, сколько лет прошло со дня смерти той женщины.
велено было поднести ребенка гостю, чтобы тот посмотрел на него; она
повиновалась, но не сумела скрыть страх. Скиталец долго молчал, потом
наконец спросил:
его удивление было непритворным. Он добавил шепотом: - А ты Эрелива.
Эрелива... Эрп... Да, может статься, таково будет твое имя, милая.
попутно возрастали его жадность и жестокость.
рождения короля и Тарасмунда. Те, кто встретил его, были угрюмы и
немногословны. Хеорот кишел вооруженными людьми. Тарасмунд откровенно
обрадовался Скитальцу.
отчизны. Скажи, на этот раз ты поможешь нам?
Тарасмунд призадумался. - Разреши, я кое за кем пошлю.
седой, был доверенным человеком Тарасмунда. Он управлял землями вождя и
командовал воинами в отсутствие своего повелителя. Рядом с ним стоял
Корнев Павел
Суворов Виктор
Белов Вольф
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Ибсен Генрик