Чтение 77–й страницы книги ~Уплыть за закат~

меня не это заботило. Я медленно прочесала ее спальню и ванную, стараясь
не пропустить ни одного кубического дюйма и оставлять все вещи в том же
виде, в каком нашла.

Спиртного я не обнаружила. Нашла тайничок с чем-то вроде марихуаны -
я не знала, как она выглядит, но решила, что это именно "травка" по двум
причинам: на дне одного ящичка были спрятаны две пачечки папиросной бумаги
- а табака нигде не нашлось, ни россыпью, ни в сигаретах. Зачем еще нужна
папиросная бумага, как не для сигарет особого сорта?

Еще одну странную находку я сделала в ванной, в самой глубине
шкафчика: маленькое квадратное зеркальце и при нем бритвочка "Джем" с
односторонним лезвием. Я дала Присцилле большое ручное зеркало, над
туалетным столиком у нее трельяж - зачем ей еще одно? Я долго смотрела на
эти два предмета, зеркальце и безопасную бритву, потом поискала еще и
нашла, как мне и помнилось, бритвенный прибор "Жилетт" и начатую пачку
обоюдоострых жилеттовских лезвий - ни одного "Джема" больше не было. Тогда
я обыскала ванную и комнату вторично. Не оставила без внимания даже
комнату Дональда, хотя и знала, что там пусто, как в буфете у матушки
Хаббард ["Матушка Хаббард полезла в буфет Песику косточку дать. Глядь, а в
буфете-то косточки нет. Нечего псу поглодать" (английская детская
песенка)], поскольку убирала там после его отъезда. Белого порошка,
похожего на сахарную пудру, мне не встретилось - но это доказывало только,
что я не сумела найти тайник.

Я положила все обратно - так, как было.

Около часу ночи в дверь позвонили. Я спросила, не вставая с постели:

- Кто там?

- Я, мама, Дональд.

Ах ты, такой-сякой!

- Ладно, входи.

- Не могу, дверь закрыта на засов.

- Извини, я еще не проснулась. Сейчас спущусь. - Я накинула халат,
сунула ноги в шлепанцы, сошла вниз и впустила сына. - Входи, Дональд.
Садись. Когда ты ел в последний раз?

- Перехватил "биг мак" в Бетани.

- Боже ты мой. - И я принялась его кормить. Когда он уничтожил
гигантский многоярусный сандвич и управился с большой тарелкой шоколадного
мороженого, я спросила: - Ну и зачем ты приехал?

- Ты сама знаешь, мама. Чтобы повидать Присс. Ты сказала, что она во
мне не нуждается, но ты ошибаешься. С самого детства, когда ей было плохо,
она бежала ко мне. И я знаю, что нужен ей.

О Боже! Надо было судиться. Нельзя было оставлять своих младших детей
под опекой у этой... да поздно спохватилась! Отец, почему ты дал себя
убить в Битве за Британию? Мне нужен твой совет. И мне так тебя не
хватает!

- Дональд, Присциллы здесь нет.

- Где же она?

- Не скажу.

- Я не уеду в Гленнвил, не повидав ее, - уперся он.

- Твоя проблема. Дональд, мое терпение истощилось, и я не знаю, что
еще с вами делать. Моих советов вы не слушаете, моим приказаниям не
подчиняетесь, а отшлепать вас нельзя - слишком взрослые. Больше уж я
ничего не придумаю.

- Ты не скажешь, где она?

- Нет.

- Тогда я останусь здесь, пока не увижу ее, - тяжело вздохнул он.

- Зря ты так думаешь. Ты не единственный упрямец в нашей семье,
сынок. Поговори еще, и я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы забирал тебя -
я с тобой не справляюсь...

- Я с ним не поеду!

- ...а потом закрою дом и сниму себе квартиру, где поместится только
Полли с песочным ящиком, и больше никто. Я так и собиралась сделать, когда
заявились вы с сестрой - ради вас я переменила планы и сняла этот дом. Но
вы обращались со мной по-хамски, и мне надоело расшибаться в лепешку. Я
иду спать. Можешь прилечь здесь на кушетке. Но если, когда я встану, ты
еще будешь дома, я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы приезжал за тобой.

- Не поеду я с ним!

- Твоя проблема. Следующим шагом будет суд по делам
несовершеннолетних, но это уже пусть отец занимается. Ты сам сделал выбор
шесть лет назад, и он твой опекун по закону. - Я встала и тут вспомнила
кое о чем. - Дональд, ты знаешь, как выглядит марихуана?

- Ну... наверно.

- Знаешь или нет?

- Ну, знаю.

- Подожди-ка. - Я вышла из комнаты и тут же вернулась. - Что это
такое?

- Это марихуана. Ладно тебе, мама, все теперь покуривают.

- Только не я. И тем, кто живет в моем доме, это тоже запрещается. А
теперь скажи, для чего нужно вот это. - Я достала из кармана халата
зеркальце, нелепое в девичьей комнате, из другого осторожно извлекла
одностороннее лезвие и положила на зеркальце. - Ну что?

- Что я должен сказать?

- Ты пробовал когда-нибудь кокаин?

- Да нет.

- Но видел, как это делается?

- Мама, если ты хочешь сказать, что Присс кокаинистка, то могу
ответить только, что ты не в своем уме. Конечно, почти все ребята в наше
время пробуют, но...

- И ты пробовал?

- Ясное дело. Вахтер в нашей школе его продавал. Только мне не
понравилось. От него нос гниет, знаешь?

- Знаю. И Присс тоже пробовала?

- Наверно. Похоже на то, - сказал он, глядя на зеркальце и бритву.

- Ты сам видел?

- Один раз. Выругал ее как следует. Сказал, чтобы больше этого не
делала.

- Но она, как говорил мне и ты, и она сама, не любит, когда ей
приказывают. И, как видно, тебя не послушалась. Должно быть, у нее в школе
вахтер тоже не промах.

- Это может быть и учитель с тем же успехом. Или кто-то из
старшеклассников - в каждой школе есть такой. Или в книжном магазине
продают - мало ли где. Мелких торговцев то и дело заметают, но толку
никакого - через неделю появляются новые. И везде так, насколько я знаю.

- Ты меня доконал, - вздохнула я. - Пойду принесу тебе одеяло.

- Мама, а почему бы мне не лечь у себя в комнате?

- Потому что тебя тут вообще не должно быть. Я разрешаю тебе остаться
только потому, что не могу выгнать тебя ночью голодного и невыспавшегося.

Я снова легла, но не смогла уснуть. Через час я встала и сделала то,
что давно следовало: обыскала комнату для прислуги.

Там я и нашла тайник - под чехлом матраса, в ногах. Хотела было
попробовать на язык - из курса биохимии я знала, какой примерно вкус у
кокаина - но не стала рисковать, то ли из благоразумия, то ли из трусости:
эти самодельные наркотики бывают опасны даже в ничтожных дозах. И заперла
все - порошок, "травку", папиросную бумагу, зеркальце и бритву - в
маленький сейф у себя в спальне.

Они победили. Я сдалась. Просто не могла с ними справиться.

Присциллу я привезла домой - излеченную, но надутую, как всегда. Не
успели мы снять пальто, пришли двое офицеров службы здравоохранения (по
наводке Джима и с моего согласия). Они стали мягко и вежливо спрашивать у
Присциллы, с кем она "контактировала" - кто мог заразить ее и кого могла
заразить она.

- Какая еще инфекция? Я не больна и не болела ничем. Меня держали в
больнице против моей воли, потому что сговорились! Это насилие! Я подам
кое на кого в суд!

- Но, мисс Смит, у нас есть копии ваших анализов и вашей истории
болезни. Вот посмотрите.

Присцилла оттолкнула предъявленные ей бумаги.

- Все ложь! Больше ни слова не скажу без адвоката.

Тут я допустила еще одну ошибку.

- Я тоже адвокат, Присцилла, ты же знаешь. Они задают вполне законные
вопросы. Ведь речь идет об охране общественного здоровья.

Никогда еще на меня не смотрели с таким презрением.

- Ты не мой адвокат. Ты относишься к тем, на кого я собираюсь подать
в суд. И эти двое тоже, если не отвяжутся. - Она повернулась к нам спиной
и удалилась наверх.

Я извинилась перед офицерами:

- Простите, мистер Рен и миссис Лентри, но я ничего не могу с ней
поделать, сами видите. Боюсь, что вам придется вызывать ее в суд
свидетельницей и допрашивать под присягой.

- Бесполезно, - покачал головой мистер Рен. - Во-первых, мы не имеем
права вызывать ее в суд - она не совершила ничего противозаконного,
насколько мы знаем, и ее приятели тоже. Во-вторых, если она так настроена,
она просто сошлется на Пятую поправку [пятая поправка к Конституции США
запрещает, в том числе, принуждать человека к даче показаний против самого
себя] и будет молчать.

- Вряд ли она знает о существовании Пятой поправки.

- Будьте уверены, миссис Джонсон, знает. Теперь молодежь пошла до
того шустрая - сплошные законники, даже в таких вот богатых кварталах.