потерявший честь, бежавший с поля боя, я стою здесь у обрыва,
приговоренный к расстрелу. Меня скосят не вражеские пули, а свои -
непрощающие пули верных сынов Родины, вершащих воинское правосудие. Я
содрогнулся, все еще чувствуя себя Джильбаевым. Нет, нет, пусть со мной
станется что угодно, но не это!
пусть твоя жена будет при тебе. За ваши слезы прощаю ваш позор.
он волнуется, как переживает эту драму. До этой минуты он не позволял себе
вмешиваться, исполнил приказание, послал за пулеметом, а сейчас без моего
разрешения скомандовал:
как он, сорокапятилетний усатый солдат, на Тимковской горе блуждал ночью
по грязи, отыскивая свой взвод, как под утро занял место в боевой цепи, в
цепочке устланных соломой окопов, уснул там с чистой совестью.
Иди командуй этим взводом. А ты, Бозжанов, принимай командование ротой.
Ну, отправляйтесь занимать позицию.
брошенных окопов. Сдергивая с плеч винтовки, вынося их вперед, наперевес,
бойцы кинулись за ним.
Заеву лугом, напрямик. Кое-где торчат стога. У одного задерживаюсь,
прислушиваюсь.
залегла рота Филимонова. По соседству с Филимоновым, как было уже сказано,
оборонялся, держал деревню Быки батальон из полка Хрымова. Пальба стихла и
там, у деревеньки. За этот фланг я был более или менее спокоен. Немцы,
наверное, устремились в незагражденное, незащищенное пространство, в обход
Заеву. Оттуда, с той стороны, надо ждать удара.
леса, что примыкает к нашему рубежу с тыла. Странно - идет не один, а с
лошадью; ведет ее за повод: на седле что-то навьючено. Поворачиваю
навстречу. А-а, это Тимошин!
нагружены два немецких телефонных аппарата, два мотка провода. Тимошин
возбужден: шапка сбита набок, раскраснелся, ни с того ни с сего вспыхивает
и пропадает улыбка.
по лесу телефонную связь, обоих укокошил, взял трофеи.
он, какое тяжелое известие принес? Не доверяя собственным ушам, я вновь
спросил:
Заеву, оборонявшему самый угрожаемый, как мне казалось, участок. А вот
теперь... Теперь опасность пришла сзади. Грозно темнела стена недалекого
леса. Значит, немцы уже вышли с обеих сторон к этому лесу... Понадобилась
по крайней мере еще целая минута, чтобы я воспринял, осознал эту
обрушившуюся на меня новость.
Объясни обстановку. Пусть берет пулемет и прикрывает тыл. Понятно?
побери, как он долго тянется, этот проклятый день! Но самое страшное было
еще впереди.
ничего предпринять, не успел даже крикнуть.
шалаш, к увидел несущуюся по полю двуколку, а в ней Заева. Двуколку влекла
белая крепкая лошадка, та самая, на которой Заев восседал ночью. Теперь он
стоял в кузове, держа в одной руке вожжи, в другой - длинный прут. Три или
четыре пулеметчика примостились рядом с Заевым. Маштачок резво бежал,
двуколку швыряло на неровностях. Заев с трудом удерживался на
расставленных ногах, свирепо покрикивал и размахивал хворостиной.
считал, вероятно, нужным явиться ко мне или к Рахимову, чтобы уяснить
обстановку, задачу.
по-видимому, давно обнаружили мой наблюдательный пункт на поросшем
кустарником бугре и исподволь вели пристрелку. В эту минуту они стукнули
по бугру из шестиствольного миномета. С этой новинкой немецкого оружия мы
еще не были знакомы. В небе возник странный, устрашающий гул. Кучно легли,
оглушая взрывами, шесть тяжелых мин. Над бугром еще не рассеялась пыль,
как немцы закатили второй такой же залп по той же точке. Опять засверкали,
забухали шесть взрывов. Впервые видя эти залпы, я, однако, уже понял, как
действует такого рода сосредоточенный, массированный огонь: он разит не
только тело, но и психику, душу.
Лысанка. Не разбирая пути, она перемахнула через речку, понеслась полем.
На ней, пригнувшись к гриве, сидел Синченко. Показалось, Лысанка мчится
прямо на меня. Я увидел ее морду, желтый оскал. Белая отметина была залита
кровью. У Синченко тоже был ошалелый вид, ухо и щека в крови, одной рукой
он тянул на себя повод, другой вцепился в гриву.
силуэт, взмахи сухощавых ног.
двуколке. Его взгляд был устремлен на мою дико мчащуюся лошадь. Внезапно
он вскинул хлыст - и я не успел опомниться, как его двуколка понеслась за
Лысанкой. Лысанка исчезла в лесу. Я стоял оцепенев, глядя в спину Заева,
яростно орудующего хворостиной. Вот и двуколку поглотила стена леса.
пулеметчиками бежал с поля боя.
стогов в укрытиях находились орудия под командой лейтенанта Обушкова. Ему
была дана задача: поддерживать роту Заева. Увидев проскакавшую Лысанку,
затем умчавшегося на двуколке командира роты. Обушков, недолго думая,
скомандовал: "Орудия на передки!" И артиллерийские упряжки во весь опор
унеслись в лес.
самая крепкая, самая геройская? Неужели оборона рухнула?
лицо, по которому будто кто-то ударил хлыстом: на щеке багровела вспухшая
царапина. Его полк бежал. А он, командир, держал ответ за это.
доложу об этом. Я сумею сам произнести приговор себе, сам его исполню.
роту, остановил ее посреди луга. Я кинулся туда. Бойцы стояли под
прикрытием стога. В какой-то миг по рядам прошло движение: наверное,
только сейчас солдаты заметили меня. Кто-то выдохнул:
радостно охнул, умолк. Я приблизился, оглядел всех.
отделения, образцовый солдат, светлобровый Блоха.
плечом: