непонятно!" А Хью продолжал молча курить.
Хотелось бы познакомиться с этим человеком.
желая убедиться, что он говорит серьезно. - Хотите познакомиться?
концом трубки указал на Хью. - Вот он перед вами. Он самый. И клянусь небом
и веревкой, мистер Гашфорд, - добавил он шепотом, придвинувшись вплотную к
секретарю и подталкивая его локтем, - презанятный парень, доложу я вам! Его,
как настоящего бульдога, все время приходится держать на привязи. Если бы не
я, он бы сегодня прикончил этого католика и в одну минуту взбунтовал бы
народ.
Денниса. - Что толку тянуть да откладывать? Куй железо пока горячо - вот это
По-моему!
снисхождением к наивности своего молодого приятеля. - Ну, а если железо еще
не горячо, братец? Раньше чем поднять народ, надо хорошенько разогреть в нем
кровь. А сегодня не было ничего такого, что могло бы достаточно рассердить
его - это я тебе говорю. Если бы не я, ты испортил бы нам всю будущую потеху
и погубил бы нас.
Он хорошо знает жизнь.
помогал расстаться с нею? - шепнул палач, прикрывая рот рукой и
многозначительно ухмыляясь.
какой говорит Деннис. Вот, например, сегодня я упал, как только на меня
набросился Этот Хардейл. Я не хотел сопротивляться, чтобы, боже упаси, не
вызвать преждевременной вспышки...
- Преспокойно шлепнулись на землю, мистер Гашфорд, и растянулись во всю
длину. Я даже подумал: "Ну, конец, видно, нашему мистеру Гашфорду!" Отродясь
не видывал, чтобы живой человек лежал так тихо и смирно! С этим папистом
шутки плохи, что и говорить!
вторившим ему Хью, лицо секретаря могло бы служить моделью для изображения
дьявола. Он сидел молча, пока оба приятеля не угомонились, а тогда сказал,
озираясь вокруг:
отсюда и небезопасно возвращаться одному вечером. Но милорд настойчиво
просил меня отужинать с ним сегодня, и мне пора идти. Как вы и сами
догадались, я, собственно, пришел к вам по делу... Да, я хочу дать вам
небольшое поручение, очень для вас лестное. Если мы рано или поздно будем
вынуждены... а ручаться ни за что нельзя, в нашем мире все так ненадежно...
головой. - Господи, сколько я на своем веку перевидал случайностей и
неожиданных перемен! Мне ли не знать, какая ненадежная штука - человеческая
жизнь!
Деннис умолк, запыхтел трубкой и посмотрел на собеседников.
выразительностью, - нельзя знать, как все сложится. И на тот случай, если
нам придется против воли прибегнуть к силе, милорд - он сегодня был обижен
так тяжко, как только могут обидеть человека, - милорд, которому я вас обоих
рекомендовал как надежных и верных людей, поручает вам почетное дело -
наказать этого Хардейла. Можете расправиться, как хотите, с ним и его
семьей, и помните - никакой пощады! Разнесите его дом, камня на камне не
оставьте. Грабьте, жгите, делайте, что вам заблагорассудится, дом нужно
сровнять с землей! Пусть Хардейл и все его близкие останутся без крова, как
брошенные матерью новорожденные младенцы. Вы меня поняли? - Гашфорд замолчал
и медленно потер руки.
здорово, ей-богу!
Гашфорд, пожимая ему руку. - Ну, до свиданья. Не провожайте меня, Деннис, не
надо. Я сам найду дорогу. Мне, может быть, прядется еще бывать здесь - так
лучше, если не придется всякий раз вас затруднять. Покойной ночи!
подмигнули друг другу. Деннис помешал огонь.
воля, - сказал палач. - Он ничего не забывает и ничего не прощает. Выпьем за
его здоровье.
выпили за здоровье секретаря, ибо это был человек вполне в их вкусе.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
черное дело и покров религии, которым прикрывались гнуснейшие безобразия,
грозил стать погребальным саваном для всего лучшего и мирного, что было в
тогдашнем обществе, произошло нечто, снова изменившее жизнь двух людей, с
которыми мы давно расстались и к которым нам теперь следует вернуться.
трудами рук своих - обрабатывали и плели солому для шляп и других
принадлежностей туалета, а также разных украшений - жили теперь, скрываясь
под вымышленной фамилией, Барнеби и его мать. Жили в неизменной бедности,
без всяких развлечений, но и без особых забот, если не считать тяжкой борьбы
изо дня в день за кусок хлеба насущного, который зарабатывали в поте лица.
Ничья нога не ступала на порог их убогого жилища с тех пор, как они пять лет
назад нашли приют под его кровлей, и все эти годы они не поддерживали
никакого общения с тем миром, из которого бежали. Спокойно трудиться и
посвятить все силы, всю жизнь своему несчастному сыну - вот чего хотела
вдова. И если можно говорить о счастье тех, кого грызет тайная печаль, -
миссис Радж была теперь счастлива. Спокойствие, покорность судьбе и горячая
любовь к тому, кто так нуждался в ее любви, составляли весь тесный круг ее
утешений, и, пока ничто не врывалось в него, она была довольна.
единым лучом его разум, и в глубоком мраке его не видно было просвета.
Барнеби часто целыми днями сиживал на низенькой скамеечке у огня или на
пороге их коттеджа, работал (он тоже выучился ремеслу, которым занялась
вдова) и слушал сказки, которые мать рассказывала ему, пытаясь этим удержать
его подле себя. Барнеби не запоминал их, и выслушанная вчера сказка назавтра
уже казалась ему новой. Увлеченный ими, он терпеливо сидел дома и, с
жадностью ребенка внимая всему тому, что рассказывала мать, усердно работал
от зари до полной темноты, когда уже ничего нельзя было разглядеть.
раннего утра до вечера, - тогда их скудного заработка едва хватало на еду и
то самую неприхотливую. В этих местах было очень мало людей праздных, здесь
даже детям приходилось работать, и Барнеби для прогулок не находил
товарищей. Да если бы даже их был целый легион, вряд ли кто мог бы за ним
угнаться. Но ему вполне заменяли людей десятка два соседских собак. В
сопровождении двух-трех, а иной раз и целых полдюжины этих псов, которые с
лаем неслись за ним по пятам, он отправлялся странствовать на целый день.
Когда они к ночи возвращались домой, собаки были еле живы от усталости, с
трудом волочили стертые в кровь ноги, а Барнеби назавтра как ни в чем не
бывало вставал с зарей и опять убегал с новой свитой и вечером возвращался
таким же манером. Во всех этих экскурсиях неизменно участвовал Грип, сидя в
своей корзинке за плечами хозяина, и, если погода бывала хороша и компания
настроена весело, ни одна собака не лаяла так громко, как этот ворон.
просты. Корка хлеба и кусочек мяса, запитые водой из ручья или родника,
составляли всю их еду. Барнеби любил ходить, бегать и прыгать, а устав,
ложился в высокую траву, или на меже среди зреющих хлебов, или в тени
какого-нибудь высокого дерева; следил за легкими облачками, бегущими по
голубому небу, и слушал серебряные трели жаворонка, заливавшегося в вышине.
Он любил рвать полевые цветы - ярко-красные маки, хрупкие колокольчики,
белую буквицу, шиповник, - наблюдать за птицами, рыбами, муравьями,
червяками, за кроликами и зайцами, которые стрелой перебегали дальнюю лесную
тропинку и скрывались в чаще. Вокруг были миллионы живых тварей, и все они
интересовали Барнеби. Лежа в траве, он подстерегал их и, когда они убегали,
хлопал в ладоши и кричал от восторга. А когда их поблизости не было или
надоедало следить за ними - как приятно было любоваться игрой солнечных
лучей, которые косо скользили между листьев, а потом прятались где-то в
глубине леса, где трепещущие ветви деревьев словно купались и плескались в
озере расплавленного серебра.
полей клевера и бобов, свежий запах влажных листьев и мха, полный
таинственной жизни трепет деревьев и беспрерывная смена теней. А когда он,
утомленный, изнемогая от блаженства, закрывал глаза, на смену тихим радостям
приходила дремота. Убаюканный музыкой легкого ветерка, Барнеби засыпал, и
все вокруг сливалось для него в дивный сон.
городка, неподалеку от большой дороги, но в месте глухом и уединенном, куда
во всякое время года только случайно забредал какой-нибудь путник. При
домике был разбит небольшой садик, содержавшийся в порядке, - за ним
Шломо Вульф
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий