тут же за занавеской у ее изголовья. Но когда я сказал им, что она умирает,
их, по-видимому, перестало беспокоить, что она о чем-то может проговориться,
- как будто и я тоже обречен умереть, невольно подумалось мне.
младший вынужден был драться на шпагах с простолюдином, да еще с таким
мальчишкой. Это ставило их в смешное положение, оскорбляло их фамильную
честь, и, очевидно, только это и удручало их. Всякий раз, когда я ловил на
себе взгляд младшего брата, я видел по его глазам, что он не может простить
мне того, что я узнал о нем от погибшего юноши. И хотя он был со мной
гораздо любезнее и учтивее, чем старший, я не мог не чувствовать его
неприязни. Но я видел, что и старший тяготится мною.
не минута в минуту в то самое время, как я увидел ее первый раз. Я был один
около нее, когда ее юная беспомощная головка бессильно склонилась к плечу и
все ее земные горести и несчастья кончились.
у ее постели, слышал, как они расхаживали взад и вперед, похлопывая хлыстами
по сапогам.
младшему.
положил на стол. Они уже и раньше предлагали мне деньги, но я отказывался. Я
твердо решил не брать денег.
платы.
расстались...
состоянии перечесть то, что написала моя онемевшая рука.
ящичке, оставленном у моей двери; на крышке ящичка было написано мое имя.
Меня с первого же дня мучила мысль, как я должен поступить. В этот день я
решил написать секретное письмо министру, изложить все обстоятельства дела,
историю пациентов, к которым меня вызывали, и указать адрес дома, куда меня
привезли. Я знал, что люди, близкие ко двору, пользуются неограниченной
властью и что знатным людям все сходит с рук безнаказанно, и я не думал, что
дело это будет предано гласности, но я решил сообщить все, что знаю, чтобы
не мучиться угрызениями совести. Я никому ни словом не обмолвился об этой
истории, даже жене, о чем тоже написал в письме. Я нимало не опасался за
себя и не думал, что мне что-нибудь грозит, но я считал, что другим не
следует знать то, чему я был свидетелем, ибо для них это может оказаться
опасным.
день я встал раньше обычного и дописал его. Это был канун Нового года. Я
только что отложил законченное письмо, когда мне доложили, что меня желает
видеть какая-то дама...
такой страшный мрак в душе, словно я впадаю в какое-то оцепенение.
хрупкого здоровья, и чем-то сильно потрясена. Она представилась мне как
маркиза Сент-Эвремонд. Я вспомнил, что юноша, умерший у меня на руках,
называл так старшего брата, вспомнил вензель, вышитый на шарфе, и,
естественно, пришел к заключению, что я имел дело с ее супругом.
разговор. Мне кажется, за мной следят теперь более тщательно, и мне страшно,
как бы меня не застали... Она, должно быть, о чем-то догадывалась и каким-то
образом узнала о некоторых фактах этой ужасной истории, о том, что в этом
участвовал ее муж, что меня вызывали к больной. Она не знала, что молодая
женщина умерла. Страшно огорченная, она сказала мне, что надеялась с моей
помощью выразить ей тайком свое женское сочувствие, поддержать ее; она
жаждала отвратить гнев господень от этого дома, стяжавшего дурную славу и
ненависть многих пострадавших от него.
стремилась помочь этой сестре. Я мог только подтвердить, что сестра
существует, но больше я ничего не знал. Она надеялась узнать от меня имя и
местопребывание сестры. Но я и до сего злополучного часа пребываю в полном
неведении...
предупреждением. Сегодня я должен дописать все.
несчастлива в своей супружеской жизни. Могла ли она быть счастливой с таким
мужем? Деверь относился к ней недоверчиво и враждебно и восстанавливал
против нее брата; она боялась его, боялась мужа. Когда я вышел проводить ее,
я увидел в карете ее сына, хорошенького мальчика двух-трех лет.
я готова сделать все, что в моих силах, чтобы хоть немного искупить
содеянное зло. Иначе страшно подумать, какое тяжкое наследство достанется на
его долю. Меня гнетет предчувствие, что, если я не смогу ничем загладить
преступление, искупить вину, ему когда-нибудь придется ответить за это. Все,
что я могу считать своей личной собственностью, несколько драгоценных
безделушек, - все это я завещаю ему с тем, чтобы он разыскал сестру и
передал ей с добрыми пожеланиями от своей покойной матери, которая всей
душой сочувствовала ее горю.
ее волю, да, Шарль? - И малютка, не задумываясь, ответил: - Да, мама.
они уехали. Я больше никогда не видел ее.
его, и я воздержался назвать его в своем письме. Запечатав пакет, я не
решился доверить его посыльному и сам отнес куда следовало.
около девяти у крыльца раздался звонок, и какой-то человек в черном, сказав,
что ему нужно меня видеть, незаметно последовал за моим молодым слугой
Эрнестом Дефаржем наверх в комнаты. Когда слуга пришел доложить мне в
гостиную, где я сидел с женой (я был женат на прелестной молоденькой
англичанке), о моя бесценная возлюбленная жена! - мы увидели, что этот
человек, которому слуга сказал подождать внизу, стоит позади него.
он. - Карета дожидается внизу, вас доставят мигом.
вышли из ворот, кто-то схватил меня сзади; мне завязали рот какой-то черной
тряпкой, скрутили руки. Братья вышли из-за угла и молча кивнули слуге.
Маркиз вынул из кармана мое письмо к министру, помахал им у меня перед
глазами и поднес его к свече фонаря, который держал перед ним слуга. Письмо
вспыхнуло, он бросил его на землю и, когда оно догорело, затоптал пепел
ногой. Все это он проделал молча. Потом меня привезли сюда и погребли заживо
в этой могиле.
затеплилась хотя бы искра сострадания и мне бы дали знать о моей
возлюбленной жене, сказали бы - жива она или умерла, - я бы мог думать, что
господь бог еще не совсем отвернулся от них. Но теперь я знаю, что печать
кровавого креста заклеймила их вечным проклятием, и господь не прострет на
них свое милосердие. И я, Александр Манетт, несчастный узник, в эту
последнюю ночь тысяча семьсот шестьдесят седьмого года в моей нестерпимой
муке обличаю их и все их потомство до последнего колена и призываю их на суд
грядущих времен, да ответят они за все свои дела. Да услышат меня небо и
земля!"
толпы, яростно требующей крови, слились в сплошной рев. Этот горестный
рассказ взывал к самой неистовой страсти, бушевавшей в сердцах людей, - к
жажде мщения, и ни одному человеку, обреченному пасть жертвой этой страсти,
никакие силы не помогли бы сохранить голову на плечах.
умышленно не огласили в свое время найденный документ вместе с другими,
захваченными в Бастилии, а припрятали его до поры до времени; и что весь
этот ненавистный род давно был предан проклятью Сент-Антуаном и занесен в
его роковой список. Ни один человек, каковы бы ни были его заслуги и
добродетели, ничего не мог сделать против такого обличения.
пользующийся широкой известностью, всеми уважаемый гражданин, преданный ему
близкий друг, отец его жены. В те времена французский народ был одержим
подражанием некиим сомнительным гражданским доблестям древних, -
самозакланию, самопожертвованию на алтаре отчизны и народа. Поэтому, когда
председатель суда сказал в заключительной речи (а то бы ему самому не
сносить головы!), что добрый врач Республики, споспешествуя искоренению
проклятого рода аристократов, станет еще более достойным в ее глазах, и что
у него, несомненно, должно быть чувство священной радости и гордости, оттого
что он сделает свою дочь вдовой и осиротит ее дитя, публика без тени
сострадания в бурном патриотическом восторге приветствовала эти слова.
усмехаясь, мадам Дефарж, повернувшись к Мести. - Попробуй-ка его теперь
спасти, ну-ка, спаси его, доктор!
встречали и провожали неистовым ревом.
и по натуре, враг Республики, заведомый угнетатель народа. Вернуть в
Консьержери и в течение двадцати четырех часов привести приговор в
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Каменистый Артем
Орлов Алекс