вдохновляла меня в моих трудах. И мою сестру, которой я дал бы приданое,
чтобы она могла стать женою моего любимого друга, - у него было небольшое
состояние, у нас же - ни гроша. И наши зрелые годы, и полное, ничем не
омраченное счастье, и золотые узы, которые протянутся в далекое будущее и
соединят нас и ваших детей в одну сверкающую цепь, - сказал Призрак.
вечно вспоминать об этом!
глядя на него в упор все тем же холодным, пристальным взглядом. - Ибо мой
друг, которому я верил, как самому себе, стал между мною и той, что была
средоточием всех моих надежд и устремлений, и завоевал ее сердце, и вся моя
хрупкая вселенная рассыпалась в прах. Моя сестра по-прежнему жила под моим
кровом и еще более щедро, чем прежде, расточала мне свою нежность и
преданность и поддерживала во мне бодрость духа; она дождалась дня, когда ко
мне пришла слава и давняя мечта моя сбылась, хотя то, ради чего я добивался
славы, было у меня отнято, а затем...
счастливая, и все мысли ее до последней минуты были только о брате. Да
почиет в мире!
даже сейчас, после стольких лет, когда давно угасшая полудетская любовь
кажется такой наивной и нереальной, я все же вспоминаю об этом сочувственно,
как будто это случилось с моим младшим братом или сыном. Иной раз я даже
спрашиваю себя: когда же она впервые отдала ему свое сердце и питало ли
прежде это сердце нежные чувства ко мне? Некогда, мне кажется, она меня
любила. Но это все пустяки. Несчастливая юность, рана, нанесенная рукою
того, кого я любил и кому верил, и утрата, которую ничто не может
возместить, куда важнее подобных фантазий.
себя. Так память стала моим проклятием. И если бы я мог забыть свою скорбь и
свои обиды, я забыл бы их!
гневной рукою схватить своего двойника за горло. - Зачем ты вечно глумишься
надо мной?
меня - и ты погиб.
сводил глаз с Видения. Оно неслышно отступало, подъятая рука словно
предостерегала или грозила; темная фигура торжествующе выпрямилась, и на
губах Призрака мелькнула улыбка.
он. - Если б я мог забыть мою скорбь и мои обиды, я забыл бы их!
перестань нашептывать мне эти слова, ты обратил мою жизнь в беспросветную
муку.
- за что же тогда меня терзать? Я думаю не о себе одном. Я страдаю и за
других. У всех людей на свете есть свое горе, почти у всякого - свои обиды;
неблагодарность, низкая зависть, корысть равно преследуют богатых и бедных,
знатных и простолюдинов! Кто не хотел бы забыть свою скорбь и свои обиды!
счастливее? - сказал Дух.
Редлоу, - сколько воспоминаний они пробуждают! Найдется ли на свете хоть
один человек, в чьей душе они не растравили бы вновь какое-нибудь давнее
горе, старую рану? Что помнит старик, который был здесь сегодня, кроме
бесконечной цепи горя и страданий?
чувствуют и не понимают этого так, как люди развитые и мыслящие, - заметило
Видение, и недобрая улыбка вновь скользнула по его недвижному лицу.
несказанно страшат меня, и пока я говорю с тобой, смутное предчувствие еще
большего ужаса закрадывается в мою душу. В твоих речах я вновь слышу
отголосок собственных мыслей.
Слушай! Я предлагаю тебе забыть всю скорбь, страдания и обиды, какие ты знал
в своей жизни!
смутный след, но вскоре изгладится и он, - сказало Видение. - Что ж, решено?
ним руки. - Я трепещу, сомневаюсь, я не верю тебе; неизъяснимый страх,
который ты мне внушаешь, обращается в безмерный ужас, я этого не вынесу.
Нет, я не хочу лишиться добрых воспоминаний, не хочу утратить ни капли
сочувствия, благодетельного для меня или для других. Что я потеряю, если
соглашусь? Что еще исчезнет из моей памяти?
ничего, кроме сложной цепи чувств и представлений, которые все связаны с
воспоминаниями и питаются ими. Вместе с воспоминаниями исчезнут и они.
в мертвом безмолвии ночи, в круговороте лет, - с презрением ответил Дух.
здесь остановилось.
свидетели, что никогда я не был ненавистником рода человеческого, никогда не
был угрюм, равнодушен или жесток с теми, кто окружал меня. Если в своем
одиночестве я слишком много думал о том, что было и что могло бы быть и
слишком мало ценил то, что есть, от этого ведь страдал только я один и никто
другой. Но если в моем теле заключен яд, а я знаю противоядие, разве я не
вправе к нему прибегнуть? Если яд заключен в моей душе и с помощью этой
страшной тени я могу изгнать его оттуда, разве не вправе я его изгнать?
если б мог! Разве я один думал об этом? Разве не мечтали об этом тысячи и
тысячи людей, поколение за поколением? Память каждого человека обременена
скорбью и страданиями. И мои воспоминания так же тягостны, как воспоминания
всех людей, но у других не было подобного выбора. Да, пусть так, я согласен!
Я забуду свое горе, свои обиды и страдания, я этого хочу!
всем и всюду, куда бы ты ни пошел. Способность, с которой ты пожелал
расстаться, не вернется к тебе - и отныне ты будешь убивать ее в каждом, к
кому приблизишься. Твоя мудрость подсказала тебе, что помнить о скорби,
обидах и страданиях - удел всего рода людского и что люди стали бы
счастливее, если бы тягостные и печальные события не оставляли в их памяти
никакого следа. Ступай же! Осчастливь человечество! Свободный от подобных
воспоминаний, ты с этой минуты вольно или невольно будешь всем дарить эту
благословенную свободу. Неизменно и непрестанно она будет исходить от тебя.
Ступай! Наслаждайся великим благом, которым ты завладел и которое принесешь
другим!
страшное заклятие, и понемногу подступало все ближе к одержимому - и он
видел, что, хоть губы Видения искривились пугающей улыбкой, но глаза не
улыбаются, а смотрят все так же холодно, пристально и грозно; и вдруг оно
растаяло и исчезло.
изумлением, и в ушах его снова и снова отдавались, точно угасающее вдалеке
эхо, слова: "Ты будешь убивать ее в каждом, к кому приблизишься". И в это
время откуда-то донесся пронзительный крик. Он раздавался не в коридоре за
дверью, но в другом конце старого здания; казалось, это кричит кто-то
заплутавшийся в темноте.
в самом деле он, и отозвался; голос его прозвучал громко и дико, ибо
неизъяснимый ужас все еще владел им, словно он и сам заплутался.
тяжелую завесу, которая отделяла его комнату от примыкавшего к ней зала, где
он читал лекции, - этим путем он всегда выходил к студентам и возвращался к
себе. Обычно на этих скамьях, широким амфитеатром уходивших вверх, он видел
множество молодых, оживленных лиц, которые, как по волшебству, загорались
пытливым интересом, стоило ему войги; но сейчас здесь не было и признака
жизни, и мрачный пустой зал смотрел на него в упор, точно сама Смерть.
стоял, придерживая одной рукой завесу, а другою подняв лампу, и всматривался
в темноту зала, что-то живое метнулось мимо него в комнату, точно дикая
кошка, и забилось в угол.
разглядел его, но и теперь не мог понять, что же это такое.
на груди рука, по величине и форме почти младенческая, но стиснутая с такой
судорожной жадностью, словно она принадлежала злому и алчному старику.
Круглое, гладкое личико ребенка лет шести-семи, но искаженное, изуродованное
следами пережитого. Блестящие глаза, но взгляд совсем не ребяческий. Босые
Андреев Николай
Корнев Павел
Посняков Андрей
Круз Андрей
Круз Андрей
Суворов Виктор