обиды, что так и не сделался сенатором...
Джемса Меллендорфа, г-жа Перманедер, высказав пристойные случаю сожаления,
вдруг провела язычком по верхней губе и стала хитро посматривать на брата,
что заставило дам Будденброк обменяться неописуемо едкими взорами и затем,
как по команде, зажмурить глаза и поджать губы. На лукавую улыбку сестры
консул ответил мимолетным взглядом и тут же переменил разговор. Он знал,
что в городе уже высказывают мысль, которую с упоением лелеяла Тони...
подвергались тщательному рассмотрению. Геннинг Курц с Беккергрубе был
слишком стар. В конце концов городу нужны свежие силы. Консул Хунеус,
лесопромышленник, чьи миллионы, несомненно, перевесили бы чашу весов,
согласно конституции не подлежал избранию, ибо его брат был сенатором. В
списке удержались: консул Эдуард Кистенмакер - виноторговец, и консул
Герман Хагенштрем. Но наряду с этими именами с самого начала упорно
называлось еще одно имя: Томас Будденброк. И чем ближе подходил день
выборов, тем яснее становилось, что больше всего шансов у него и у Германа
Хагенштрема.
Его рвение во всем, что касалось городских дел, поразительная быстрота, с
которой фирма "Штрунк и Хагенштрем" достигла расцвета, широкий образ жизни
консула, его дом и паштет из гусиных печенок, подававшийся к утреннему
завтраку, производили немалое впечатление. Этот рослый, несколько тучный
человек с короткой, но окладистой рыжеватой бородой и сплющенным книзу
носом, деда которого не знал никто, даже собственный внук, и чей отец
из-за своей выгодной, но сомнительной женитьбы не был принят в обществе,
все же сумел породниться и стать вровень с несколькими наиболее видными
семействами, - бесспорно, был из ряда вон выдающейся личностью,
заслужившей всеобщее уважение. То новое и, в силу новизны, обаятельное,
что отличало Германа Хагенштрема и, по мнению многих, ставило его выше
других сограждан, заключалось в присущей ему терпимости и либерализме.
Легкость и размах, с которыми он зарабатывал и тратил деньги, не имели
ничего общего с размеренным, терпеливым, наследственным трудолюбием
здешних коммерсантов. Этот человек, свободный от оков традиций и
преемственности, был независим в своих действиях и чуждался всего
старомодного. Он и жил-то не в одном из тех старинных, нелепо обширных
патрицианских домов, где вокруг гигантских сеней тянутся выбеленные
галереи. В его новом доме на Зандштрассе, являвшейся, собственно, только
продолжением Брейтенштрассе, - доме с неказистым, выкрашенным масляной
краской фасадом, но с умело и практично расположенными внутренними
помещениями и всеми современными удобствами, не было ничего чопорного.
Недавно, по случаю большого раута, консул Хагенштрем пригласил в этот
самый дом певицу из Городского театра; после ужина она пела перед гостями,
в числе которых находился и его брат - доктор прав, тонкий ценитель
искусств, и уехала, щедро одаренная хозяином. В Городской думе он отнюдь
не ратовал за ассигнование крупных денежных сумм на реставрацию памятников
средневековья, но зато - факт неоспоримый - первым из всех горожан устроил
у себя в доме и в конторе газовое освещение. Если консул Хагенштрем и
руководствовался в жизни какой-нибудь традицией, то это была
унаследованная от старого Хинриха Хагенштрема традиция свободного,
прогрессивного и терпимого мировоззрения; на нем-то и основывалось
почтительное удивление, которое он внушал своим согражданам.
чтили не только его самого, но и его еще не позабытых отца, деда и
прадеда; помимо собственных деловых и общественных успехов, он являлся
носителем старого купеческого имени, славного уже в течение столетия.
Правда, немалую роль тут играла и его собственная непринужденная,
обаятельная, светски обходительная манера носить и поддерживать это имя,
так же как и его, необычная даже среди местных "ученых", общая
образованность, и равной мере внушавшая почтение его согражданам и
отчуждавшая их от него.
выборах говорилось немного, да и то в форме каких-то отдельных, почти
безразличных замечаний, причем старая консульша скромно отводила в сторону
голубые глаза. Только г-жа Перманедер не могла отказать себе в
удовольствии нет-нет да и блеснуть своим поразительным знанием
конституции, отдельные параграфы которой, а именно те, что относились к
выборам в сенат, она изучила не менее досконально, чем в свое время
законоположение о разводе. Она рассуждала об избирательных куриях, о
составе избирателей, о бюллетенях, взвешивала все возможные случайности,
без запинки произносила слова торжественной присяги, которую произносят
избиратели, болтала о "нелицеприятном обсуждении" всех кандидатур в
отдельных куриях и о том, как было бы замечательно, если бы она могла
принять участие в "нелицеприятном обсуждении" личности Германа
Хагенштрема. Затем она вдруг начала пересчитывать косточки от сливового
компота на тарелке брата: "будет - не будет, будет - не будет", и быстро
перебросила к нему недостающую косточку с соседней тарелки. а после обеда,
не в силах больше сдерживать своих чувств, потянула консула за рукав в
сторонку.
ратуше, в оружейной палате... О! Я умру от счастья! Да, да, просто умру,
вот увидишь!
прошу! Обычно тебе это так хорошо удается. Разве я суечусь, как Геннинг
Курц? Мы и без сенаторского титула что-нибудь да значим... И я верю, что
ты останешься в живых при любом исходе.
suitier, к этому времени совсем уже разваливший свое дело, которое
существовало разве что на вывеске, и благополучно проевший наследство
своей двадцатисемилетней дочери, тоже принял участие в предвыборной
кампании, выразившееся в том, что он сначала на обеде у консула
Будденброка, а затем на обеде у Германа Хагенштрема, обращаясь к хозяину,
громовым и раскатистым голосом восклицал: "Господин сенатор!" Зато старый
маклер Зигизмунд Гош расхаживал по городу словно рыкающий лев, грозясь без
зазрения совести удушить каждого, кто не пожелает голосовать за консула
Будденброка.
бок о бок с его отцом в тысяча восемьсот сорок восьмом году, когда тот в
мгновенье ока усмирил ярость взбунтовавшейся черни... Если бы существовала
на свете справедливость, не то что консул Томас Будденброк, а его отец и
отец его отца уже были бы сенаторами.
консул Будденброк, сколько г-жа консульша, урожденная Арнольдсен. Он не
обменялся с нею ни единым словом, ибо не принадлежал к богатому
купечеству, не обедал за их столами и не наносил им визитов, но, как мы
уже говорили, едва только Герда Будденброк появилась в городе, как взор
угрюмого маклера, вечно влекущийся к необычному, уже отметил ее. Он вмиг
понял, что эта женщина создана для того, чтобы хоть отчасти наполнить
содержанием его серую жизнь, и душою и телом рабски предался той, которая
едва ли даже знала его по имени. С тех пор он, как тигр вокруг укротителя,
мысленно описывал петли вокруг этой нервозной, крайне сдержанной дамы,
которой никто не потрудился его представить; и все это со зловещим
выражением лица и с теми же коварно-смиренными повадками, с какими он,
встречаясь с нею на улице, к великому ее изумлению, снимал перед ней свою
иезуитскую шляпу. Заурядный мир, его окружавший, не позволял ему свершить
ради этой женщины неслыханное злодейство, за которое он, конечно, уж
предстал бы к ответу с сатанинским спокойствием, закутанный в неизменный
свой плащ, горбатый, угрюмый, равнодушный. Будничность этого мира не
позволяла ему путем убийств, преступлений и кровавых интриг возвести эту
женщину на императорский трон. Единственное, что ему оставалось, это
подать свой голос в ратуше за ее неистово почитаемого им супруга, да еще,
может быть, со временем посвятить даме своего сердца перевод полного
собрания пьес Лопе де Вега.
4
течение одного месяца" - так значилось в конституции. Прошло три недели со
дня смерти Джемса Меллендорфа, и вот наступил день выборов, промозглый
февральский день.
фасадом, с остроконечными башнями и башенками, вздымающимися к белесому
небу, с выступающими вперед колоннами крытого подъезда и готическими
аркадами, открывающими вид на рыночную площадь с фонтаном посередине,
собралась толпа. Люди упорно стоят на грязном рыхлом снегу, расплывающемся
у них под ногами, переглядываются, смотрят на окна ратуши, вытягивают шеи.
Ибо за этим порталом, в зале заседаний, где полукругом расставлено
четырнадцать кресел, избирательное собрание, состоящее из сенаторов и
членов городской думы, дожидается предложений избирательных курий.
борьба идет не на шутку, и собранию будет предложена не одна, а несколько
кандидатур, - в противном случае бургомистр просто объявил бы избранным
названное куриями лицо... Странно! Никто не знает, где и как зарождаются
слухи и каким образом просачиваются из ратуши на улицу, чтобы немедленно
распространиться в толпе. Или, может быть, г-н Касперсен, старейший из
двух служителей ратуши, тот, что именует себя не иначе как
"государственным чиновником", стоя в подъезде с опущенным долу взором и
сжатыми зубами, как-нибудь незаметно, уголками губ, сигнализирует толпе?